История одной (не)встречи. Лоуренс и Мальро

[azaroton-oikon]

В начале 1929 года Андре Тирион писал в «Варьете»: «... мошенник Мальро, который (...) продолжит свою страсть к подонкам, выпустив вслед за «Завоевателями» романтизированную биографию полковника Лоуренса, сейчас сходит за революционера?» На что Мальро отвечал в «Варьете» в июле 1929 года: «Некто г-н Тирион, в тоне довольно глупом, сообщает вашим читателям (на которых ему, очевидно, плевать), что я намереваюсь написать биографию полковника Лоуренса. Ошибочка. Я готовлю две биографии полковника в стихах: первую – александрийским стихом, вторую – восьмисложниками. А если г-н Тирион будет мне докучать, то напишу еще одну, одностопными стихами».
Стихами не стихами, а все-таки биографию Т.Э.Лоуренса Андре Мальро почти написал ( не закончил), хотя и значительно позже, под названием "Демон абсолюта" (Le Démon de l'Absolu). О том, почему именно он за это взялся, а также о его предполагаемой встрече с Лоуренсом - статья из комментариев издательства "Галлимар" к "Демону абсолюта" в полном собрании сочинений А.Мальро (1994, по-моему, год). Переводить пришлось мне - как и вообще все, что у меня тут будет связано с "Демоном абсолюта"
Андре Мальро сохранял к личности и трудам Т.Э.Лоуренса систематический интерес, который начинается, несомненно, с 1927 или 1929 года. В 1927 году вышло «Восстание в пустыне», сокращенная версия «Семи столпов мудрости», за которым последовал в 1929 году французский перевод; английское издание «Семи столпов» датируется 1935 годом, а полный французский перевод – 1936. Правда, документы, существующие помимо этих текстов, которыми Мальро располагал в тридцатые годы (и до редактирования своей собственной книги), менее значимы. Знания его о своем предмете могут удивить и достойны изучения.
Многочисленные связи между этими двумя людьми выставлены на свет Денисом Боуком (в его труде, вышедшем в Modern Language Review, LXI, № 2, 1966, стр. 218-224 и воспроизведенным с некоторой редактурой в T.E.Lawrence Studies, I, 1976, стр.11-20). Его заметно удивляет, что Мальро упоминал Лоуренса в 1929 году, когда последний не был еще широко известен во Франции (Д.Боук, очевидно, не устанавливал связи с выходом французского перевода «Восстания в пустыне» именно в 1929 году). Он считает, что эхо конференций Лоуэлла Томаса могло дойти в 1919-20 годы (можно еще добавить, что во французской прессе, особенно на фоне борьбы за французское влияние в Сирии, имя Лоуренса фигурирует с 1919 года, с различной степенью скандальности – FleetinG_) и считает бесспорным сходство между обоими персонажами и влияние Лоуренса на Мальро.
Все начинается с рождения литературы действия – действия, основанного на культе Воли, введенном в практику Мальро, Сент-Экзюпери и писателями Сопротивления. Боук считает, что Лоуренс мог служить образцом для Мальро в двадцатые годы. Их разделяют всего тринадцать лет. Их интересы и карьеры отражают значительное сходство (если оставить в стороне духовное самоубийство). Та же острая интеллектуальная гордыня, то же презрение к классическому образованию, которое оба считали педантическим, то же использование археологии как предлога покинуть Европу ради Востока (или как прикрытия), тот же вкус к литературе, особенно к Ницше и Достоевскому. Боук также отмечает, что «Королевская дорога» - изначально часть «Сил пустыни», заглавие это отражает неоспоримое влияние Лоуренса.
Первоначальная привязанность - одного к династии Хашемитов, а другого к коммунизму - в конечном счете, рушится. Боук видит даже в затруднениях Лоуренса перед лицом арабов происхождение дилеммы Гарина в «Завоевателях» и устанавливает параллель между привязанностью Лоуренса к Фейсалу и Мальро – к движению «Молодых Аннамитов». И тот, и другой – исключительно люди действия, скорее индивидуалисты, чем верные союзники, и способны на исчезновение.
Оба еще при жизни вошли в легенду. Лоуренс, несомненный мифоман, определенно отвечал за добрую часть его собственной легенды, но, как отмечает Мальро в «Королевской дороге»: «Всякий авантюрист рождается из мифомана». Лоуренс никогда не умел и не хотел противостоять желанию приукрасить реальность, истории, которые касаются его, все говорят в его пользу, и ясно, что обычно только от него они могли бы исходить. Таким же образом Мальро, полностью отказываясь говорить о своей частной жизни, изредка порождает какую-либо информацию, которая рассказывается о нем, и противоречивые рассказы, которые ходят о нем, не могли исходить ниоткуда, кроме него. Как говорит Боук, он, по крайней мере, несет «негативную ответственность» за свою легенду.
Столь же просто рассматривать таланты обоих в публичной области, сравнив интенсивность взгляда Мальро в двадцатые годы и вкус Лоуренса к позироватнию, на радость фотографам, живописцам или скульпторам. В обоих случаях, каждый действовал, чтобы подняться выше самого себя, необходимость, которая вынудила обоих отделить себя от среды происхождения и от своей семьи: даже попытки затуманить истину в этих целях. Добавим, что как Лоуренс, так и Мальро имели привычку менять имена. Т.Э.Лоуренс стал Шоу, Россом и был известен под многочисленными прозвищами в Аравии; Мальро начал с того, что сменил имя – собственное имя, Жорж, ему не нравилось, - кроме того, формально носил во время войны имя полковника Венсана Берже, одного из своих героев. Быть вне себя и вне своей среды, искать изоляции, стремиться к уединению: формы эгоизма, которые проявлялись в различных степенях и могли передаваться от одного к другому в поиске мужского братства и «демона абсолюта». После того, как в авторе «Королевской дороги» воплотился прототип авантюриста, причем авантюриста пишущего, «Лоуренс, - пишет Боук, – является перед нами предвестником того взгляда на трагическое, которым обладал Мальро, схватки человека с его судьбой и его усилий превзойти самого себя».
В 1976 году Джеффри Мейерс, в главе своей книги «Жар в глубине. Идеалист в политике», посвященной Мальро, находит и другие точки соприкосновения между Лоуренсом и Мальро, кроме уже выявленных Д.Боуком. Он добавляет их общее восхищение деятелями-интеллектуалами и замечает, что оба с блеском оказываются во главе слабой стороны во время войны в чужих землях, и оба очарованы авиацией. Оба стали героями войны, оба сменили военную карьеру на политическую в поворотный момент истории, и оба были идеологическими и интеллектуальными помощниками национальных лидеров – Фейсала и де Голля.
Роджер Стефан, наконец, отмечает также сходство личностей Лоуренса и Мальро – страдание, порожденное некоей несовместимостью с миром, разлад между глубинными требованиями и цивилизацией, которая больше не скроена по их мерке, влечение к пустыне, обретение убежища в единении коллективного предприятия – он настаивает, что Мальро идентифицировался с героями, в которых он верил, и между его героями и Т.Э.Лоуренсом есть общие черты. Однако, как замечает Стефан, «романист отвечает за своих персонажей», даже если «не идет в счет каждая их фраза». То, что Мальро и Лоуренс оба были писателями, можно принять в расчет, чтобы дойти, как делаем мы, до поиска мотивов, которые побудили одного сделать героем своей книги другого.
Отношение обоих к своим книгам тоже имеет смутное сходство, особенно в одном пункте: Т.Э.Лоуренс заявлял, что потерял рукопись первой версии «Семи столпов мудрости», а Мальро всегда упоминал «утрату» рукописи «Демона абсолюта» или ее уничтожение гестапо. Мотив этого утверждения, возможно, идет со стороны пресыщения. Устав от работы над «Демоном», Мальро не знал, как закончить труд, и оставил его, а вместо того, чтобы числить среди незавершенных трудов, он объявил его уничтоженным, ведь это более почетно, чем просто забросить работу.
Но есть и еще один момент: утверждения такого рода стали для Мальро почти личной традицией. Известно, что он всегда заявлял, что продолжение «Борьбы с ангелом», первым томом которого стали бы «Орешники Альтенбурга», было уничтожено немцами и никогда не переписывалось. В «Орешниках Альтенбурга» он утверждает: «Продолжение «Борьбы» было уничтожено гестапо», - в «Зеркале лимба» уточняет: «(...) «Орешники Альтенбурга», начало романа, из которого гестапо уничтожило много страниц, почему я и переписал их. Он назывался «Борьба с ангелом». Из одного или другого текста, история обрела очертания.
Присутствует тот же феномен с «Демоном абсолюта». Жанин Муссю пишет: «Во время Второй мировой войны Андре Мальро написал очень длинный текст, который частично уничтожил. Единственные существующие фрагменты опубликованы под заглавием «Неужели это все?» Мальро сам подтверждает это в письме от 22 апреля 1970 года: «Книга, с которой вы проводите аллюзии, была написана во время войны, а после уничтожена». Здесь даже не стоит вопрос о гестапо... Альбер Бере, душеприказчик Мальро, со своей стороны утверждает, что «никогда гестапо не производило обысков у Мальро».
Мальро также признался Клоду Мориаку, который замечает: «После того, как он долго говорил мне о своих утерянных рукописях: «Т.Э.Лоуренсе», втором томе «Борьбы с ангелом», «Психологии искусства», уничтоженных гестапо, он сказал, что, несомненно, за последнюю из них он примется снова». Видно, что Мальро вновь предпринял, по многим причинам, процесс «утери рукописей», с легкой руки Т.Э.Лоуренса.
Интерес Мальро к Лоуренсу ни в коей мере не случаен. По свидетельству Клары Мальро, с которой мы консультировались в феврале 1982 года, Мальро очень часто говорил со своей супругой о Лоуренсе, всегда с восхищением, и, более того, они находились в местах, близких к местам его действий: Иран, Месопотамия, Аравия. Они много раз проезжали через Каркемиш, около 1929 года – несомненно. У Клары было небольшое фото их с мужем на месте раскопок, и, хотя у него не было никакого вещественного сувенира, связанного с Лоуренсом, Мальро удалось сделать его присутствие почти осязаемым в глазах Клары.
Лоуренс равным образом присутствует в книгах Мальро, не только в «Демоне абсолюта». В «Зеркале лимба» его имя появляется в многочисленных эпизодах. Два упоминания – о той опасности, которую могут представлять «мечты наяву», два относятся к местам, которые посещал Лоуренс, три последних - соответственно об исполнении великого замысла, в котором рассказ – это свидетельство, об опыте переделки работы с цивилизацией, о легенде про священных чудовищ, и пять упоминаний фразы «что за важность?», выгравированной на фронтоне коттеджа Клаудс-Хилл: философия индифферентности Лоуренса, несомненно, связанной с невозможностью достигнуть абсолюта, возможно, больше всего притягивала Мальро и производила на него впечатление.
Мальро был в определенном смысле «объяснен» Лоуренсом. Читая книгу, опубликованную Гаэтаном Пиконом в 1953 году, он оставил несколько ремарок на своем экземпляре. Пикон отмечал: «Когда он писал о Лоуренсе, он писал о жизни, которая завораживала его, как, когда писал об искусстве, он писал о страсти, которая наполняла его», - Мальро, на соседней странице, записал: «Она не завораживала меня, она интриговала меня в высшей степени. Жизнь Т.Э.Лоуренса – сильное обвинение, а не пример, и не желает быть примером». И в случае замечания Пикона об «этой зоне человеческого, которую он (Мальро) хотел отдалить. Стыдливость, христианский стыд перед телом, подобный Т.Э.Лоуренсу?» - он оставил свой комментарий: «Но посмотрите на корреспонденцию Т.Э.Лоуренса, до какой степени ему требовалось сдерживать осаду, и до какой степени то, что его выдавало, было, возможно, удалено от него. Мельчайшие унижения его детства всегда готовы воспрянуть вновь; громкие дела, которые он совершил, он не находит подлинным успехом. Если есть люди, для которых состояние потока воспоминаний, которыми расцвечена жизнь – защищенное состояние, и люди, для которых оно - постоянная угроза, то разница между этими двумя типами – одна из глубочайших, что может разделять людей».
Значительно позже Жорж Сюффер сообщает о других словах автора «Демона абсолюта» в своей статье, под заголовком «За ужином с Мальро»; он спрашивает писателя: «Почему, опубликовав «Антимемуары», вы изменили сверху донизу «Орешники Альтенбурга»? Вы ведь не сократили книгу, вы ее преобразовали. В первой версии весь рассказ о встрече с Альтенбургом вращается вокруг размышлений Вальтера, который, в духе Лоуренса, спрашивает себя о смысле или тщетности действия. Напротив, в версии «Антимемуаров» силуэт Лоуренса исчезает и не остается больше, не считая размышлений о смерти. Все это происходит так, будто за несколько лет вам показалось бесполезным продолжать размышления над пониманием поступков человека, будто бы у вас не было никакого желания, только зафиксировать героев, картины и статуи». Мальро ответил: «Я главным образом хотел сокращать. Но каждый волен интерпретировать, как хочет. В конце концов, я еще не закончил редактировать «Антимемуары». Возможно, в настоящее время я меньше думаю о Лоуренсе».
На другой вопрос Сюффера: «Вы ведь чувствуете нечто общее между вами?» - Мальро ответил: «Это семейное, знаете ли. Членов одного клана узнают издалека. Прежде чем мы увиделись, мы узнавали друг друга, и встреча была лишь подтверждением того, что мы уже знали: вкус к действию, поиск смысла существования и Истории, вкус к одиночеству и страсть к нежности». Ответ точный и, возможно, справедливый: они были одной породы.
«Прежде чем мы увиделись», - говорит Мальро Жоржу Сюфферу, как бы подразумевая, что он встречался с Лоуренсом. Здесь, возможно, еще одна часть легенды. Одно ясно: в 1929 году Лоуренс не знал Мальро, но, очевидно, слышал разговоры о возможном проекте, относящемся к нему. 10 апреля он писал Х.С.Иду: «Кто такой Мальро? Никогда не слышал ни о нем, ни о Гарине с «Завоевателями». К кому и к чему все это относится? Человек, который пытается написать еще одну книгу обо мне, обречен с самого начала». Итак, если Мальро – он подтверждает это – не собирался писать «Демона абсолюта» до 1941-42 года, то кто-то в 1929 году собирался приписать ему это намерение, и это дает место противоречиям, о которых Лоуренс мог услышать.
В начале 1929 года Андре Тирион писал в «Варьете»: «... мошенник Мальро, который (...) продолжит свою страсть к подонкам, выпустив вслед за «Завоевателями» романтизированную биографию полковника Лоуренса, сейчас сходит за революционера?» На что Мальро отвечал в «Варьете» в июле 1929 года: «Некто г-н Тирион, в тоне довольно глупом, сообщает вашим читателям (на которых ему, очевидно, плевать), что я намереваюсь написать биографию полковника Лоуренса. Ошибочка. Я готовлю две биографии полковника в стихах: первую – александрийским стихом, вторую – восьмисложниками. А если г-н Тирион будет мне докучать, то напишу еще одну, одностопными стихами» (сообщено Жаном Лакутюром А.И., «Андре Мальро. Жизнь внутри века», стр.176). Мы спросили Андре Тириона в феврале 1982 года, по каким причинам он приписывал Мальро намерение написать книгу о Лоуренсе. Тирион ответил нам подробно и очень любезно, первого марта; для него, бывшего тогда «воинствующим и ортодоксальным коммунистом, профессиональным революционером с аллергией на авантюристов» и прочитавшего «Завоевателей» Мальро, который не участвовал в китайской гражданской войне, путал авантюру с революцией и описывал профессиональных революционеров в буржуазной манере, идея приписать Мальро «намерение написать романтизированную биографию полковника Лоуренса» ставила автора «Завоевателей» на уровень романиста-почитателя авантюристов – агентов империализма». Это действовало как дезинформация. В письме, датированном 8 марта 1982 года, А.Тирион уточняет: «Было почти бесспорным, что Мальро в 1929 году не имел намерения писать о Лоуренсе»).
Встреча могла иметь место (условное наклонение обязательно) в 1935 году. Жоржу Сюфферу Мальро рассказывал: «Лоуренса я встречал один раз. Единственный. В баре большой гостиницы в Париже, не знаю, которой. Мы не были на равных, знаете ли. У него были в кармане «Семь столпов», сотрудничество с Черчиллем на мирной конференции, прорывы по всему миру и ореол тайны, который придавала ему Интеллидженс Сервис. Понятно, что подлинная тайна была не в том. Я сомневаюсь, была ли она вообще в то время. Я же был мелким французским писателем, в кармане у которого была всего лишь Гонкуровская премия – это весило мало. Он был исключительно элегантным. Элегантностью сегодняшнего дня (1971 год), а не его эпохи – например, водолазка с воротником, нечто вроде беспечности и отстраненности. Я едва ли могу назвать предметы, которые мы обсуждали. Только помню, что он был одержим страстью к моторам, мотоциклов или лодок. Это было относительно незадолго до его смерти. Хотел ли он умереть? Я часто задавал себе этот вопрос и не мог на него ответить».
Когда мы спрашивали Мальро 29 марта 1971 года относительно его встречи с Лоуренсом, Мальро в письме от 1 апреля предоставил нам некоторые уточнения. Он уточнил место – Лондон, а не Париж, - вспомнил название бара – это был бар отеля «Ритц» - и определил французский Лоуренса так: «как у англичан, которые учились главным образом по книгам (несмотря на велосипедные поездки во время его юности): понимание полное, точность примечательная (я слышал, как он упоминал слово «узурпировать»), акцент достаточно сильный». На наш вопрос о ненависти к Франции, которую часто приписывали Лоуренсу, он ответил: «Возможно, во время событий в Сирии. Когда я его видел (между его демобилизацией и смертью) – я не думаю. Но вопроса об этом не ставилось»).
Все эти детали кажутся правдивыми, и все же... Предполагаемый период этой встречи, как видно, между 26 февраля и 19 мая 1935 года. Она имела место в Лондоне, и можно констатировать, что Лоуренс там «укрывался», чтобы избежать журналистов, во второй половине марта, вероятно, покинув город 19-го. В апреле он не возвращался и впоследствии, видимо, тоже. Однако только в середине мая 1935 года, на Днях писателей-революционеров, Клара и Андре Мальро пребывали в Лондоне. Клара, к которой мы обратились за доказательствами по этому пункту, утверждает, что они с мужем не выезжали во время своего пребывания там; ей кажется невозможным, чтобы Мальро встречался с Лоуренсом за эти несколько дней (и исключено, чтобы они встречались ранее). К тому же авария с мотоциклом, оборвавшая жизнь Лоуренса, произошла 13 мая 1935 года. Агония Лоуренса длилась до 19 мая в госпитале Бовингтона, очень далеко от Лондона. Из этого можно заключить, что они не находились в одном месте в одно время, что Лоуренс был, несомненно, в госпитале, когда Мальро пребывал в Лондоне, и что, следовательно, вероятность их встречи очень низка.
Вымысел? Как говорит об этом Клара, воображаемое было для Мальро более реальным, чем сама реальность. Когда мы показали ей письмо от 1 апреля 1971 года, в котором Мальро приводит подробности о встрече с Лоуренсом, прежде цитированное, она заметила: «Это поразительно», - но поддержала его заявления, которые согласуются с тем, что она писала в книге «Вот и пришло лето». Что до Мальро, он также поддерживал свою версию: «Лоуренс не был моим другом, я виделся с ним всего один раз». Если признать, что встречи не было, можно представить, что после смерти Лоуренса Мальро, сожалея, что они не встретились, развлекался мечтами в духе «диалогов мертвых», в продолжение которых разрешимы страстные сопоставления, главным образом, когда один из двоих собеседников еще жив! Когда затем его спрашивали о встрече с Лоуренсом, у Мальро был в каком-то роде готов утвердительный ответ, что он не припоминает такого случая; как бы содействуя, он все с большей легкостью рассуждал об этом сюжете, отвечая даже на точные вопросы. В целом, - и, может быть, это все, что идет в счет, - легенда была в книге.