Моцарт. Дубль второй. Честь безумцам.

[azaroton-oikon]

Я от Баха без ума!
Это лом! Улет!! Чума!!!
Зафугачишь пару фуг –
И торчишь, как в поле плуг!
(Сергей Сатин. От Адама до Саддама)
Жил на свете Моцарт, и был он вольнодумцем и смутьяном. И одевался так, что выделялся даже среди окружающей барочной яркости, и с окружающими был дерзок до нахальства, невзирая на чины и звания, и в увлечениях своих чуждался условностей, а главное, все время старался придумать что-нибудь этакое. То решится писать оперу на грубом немецком вместо изысканного (и общепринятого!) итальянского, то подбивает либреттиста взять в работу самую крамольную пьесу столетия, то в веселую историю Дон Жуана вводит трагическое пришествие Командора... Отец его, старый честный рокер, предупреждал, что добром все это не кончится, зато две сестрички с фамильной страстью читать рэп, были в восторге. А один его знакомый, не без готичного уклона, проникся до такой степени, что только и ломал голову, то ли этого Моцарта зарезать, то ли запереться в комнате на всю оставшуюся жизнь и слушать в режиме нон-стоп. В итоге решил совместить и, сделав многое, чтобы жизнь нашего героя подошла к концу, явился к нему петь вместе предсмертный дуэт. И спели они напоследок, и вознесся Моцарт в нежные объятия смерти, а мир с тех пор уже никогда не был прежним, и было это прекрасно…
А выглядел этот Моцарт так:


Ну правильно, не стану же я сразу шокировать окружающих тем, что вот эти двое -Моцарт и Сальери, прошу любить и жаловать

Нет, это они в клипе такие (о чем несколько позже), а на сцене чуть более привычные глазу. Хотя постановщики сделали все, чтобы на сцене царила барочно-порочная эклектика и навороченность. Как ни парадоксально, для меня здешний Моцарт (Mikelangelo Loconte) был даже привычнее, чем в австро-венгерской версии. Это тот самый «суетливый человечек в дурновкусных камзолах», про которого писал Радзинский - легонький, ветром подбитый, постоянно жестикулирующий, умудряющийся из традиционных учтивых поклонов выделывать какие-то фантастические коленца, и тем не менее обладающий способностью создавать невероятное и убеждать некоторых окружающих в своих безумствах. Его значимость - даже не столько в красоте его музыки, сколько в его новаторстве, вечной готовности «идти до самого края»…
Place, je passe !
Je suis roi de mes rêves
Souverain de mes idées
Osez, rendez grâce
Au vilain épris de nobles pensées
(Места мне, я иду! Я – король своих мечтаний, властелин своих идей. Отважьтесь отдать должное низкому человеку (дословно - как негодяю, так и простолюдину), захваченному благородными мыслями).

И еще такой момент, тоже созвучный для моего восприятия – герой может дерзить и бунтовать, но почти не умеет гневаться и злиться. Его горести и страдания как-то алхимически переплавляются в небесную гармонию – тому свидетельство целых два номера (один из которых в спектакль не вошел), когда в самые тяжелые моменты своей жизни он отказывается жить по законам хищников:
Ni la proie ni le сarnivore
Je renie la loi du plus fort
Je ne veux pas
Rendre les coups
Je ne peux pas
Tendre l'autre joue…
(Не добыча и не хищник, я отрицаю закон сильного, я не хочу отвечать ударом на удар и не могу подставить другую щеку)
Его лицо может лишь на миг принять такое выражение – и сразу же трансформируется так:


Самый большой сюрприз постановки, конечно же, Алоизия (Melissa Mars) – первая, драматическая, ранившая сердце и чуть ли не «единственная истинная» его любовь. Очень показательно, что две из четырех сестер – милые легкомысленные девицы, из тех, что вечно крутятся вокруг Моцарта – в этой постановке резко оттеняют двух остальных: Алоизия, появляясь впервые, тем необычнее на их фоне. Загадочная, холодновато-отстраненная, с умопомрачительным вавилоном на голове, с метровыми накладными ресницами, с неким невысказанным надломом, до предела глючная, и она к тому же знает так много умных слов...
Je suis un songe, un ectoplasme
Juste un mensonge, un pléonasme
Je reste de glace face à vos spasmes
Je ne trouve pas ma place dans vos fantasmes
(Я – видение, эктоплазма, просто обман, плеоназм. Я остаюсь ледяной рядом с вашими спазмами, я не нахожу себе места в ваших фантазиях)

Рыцарь Вольфганг, похоже, пропал...

Констанца (Claire Perot )– совсем другая, и тоже не совсем та, которую мы привыкли видеть, хотя можно сконструировать и такую: угловатый - пожалуй, даже слишком угловатый – подросток, с резкими, нелепыми жестами, срывающимся голосом (на альбоме она, по крайней мере, больше поет, а на сцене – скажем так, наигрывает), и татуировкой на плече (видно, не обошлось без влияния Моцарта), похожая на печальную клоунессу, Золушка в родном доме, иногда даже буквально...



Рядом с Вольфгангом они – тоже двое детей, но не озорных и веселых, а скорее беззащитных и напуганных, и стоит посмотреть, как их шугает громадная старшая Веберша, не особо разбирая, кому достаются ее пощечины. Они могут уцепиться лишь друг за друга, и Моцарт вытаскивает ее из дома, опять-таки из рыцарских побуждений


Сестрички поцапались...

Идем дальше. Леопольд Моцарт (Solal) здесь – по-своему не меньший безумец и мечтатель, одержимый стремлением «думать прежде всего о невозможном» (penser l’impossible avant tout), явно тоскующий по той жизни, которую вели они когда-то во время турне по Европе, и если он удерживает своего сына от излишних безумств, то скорее потому, что помнит собственные ошибки

Это вот с ним - очень милая Наннерль (Maeva Meline)…

…но вот все-таки чувствуется, что перед французской постановкой была австрийская. Например, французский маскарад несколько сродни австрийскому маскараду (только тот был более насыщен сюжетно), и французская Наннерль, возможно, тоже появилась не без влияния… Подозрение такое у меня потому, что делать ей здесь особо нечего. Если в австрийской постановке она играла достаточно весомую роль (связь с родным домом на расстоянии, их с Вольфгангом общий мир «принца и принцессы», живой упрек, и даже отражение несчастной женской доли, мешающей профессионально заниматься музыкой), то здесь ей дают один раз слегка подпеть отцу, один раз его оплакать (неужели только для того, чтобы отстранить от этой функции Вольфганга?) и один раз спеть дуэтом с Констанцей по поводу ее предстоящей свадьбы.

Поскольку они в этот момент находятся на большом расстоянии, смотрится забавно: ей-то, Наннерль, чему радоваться? Вроде бы женитьба – дело более чем личное Хотя вот другой, еще более странный, упомянутый в начале предсмертный дуэт авторы, кажется, так и обосновывали: мол, просто эти ребята хорошо поют дуэтом...

Ну что сказать насчет Сальери? Сальери (Florent Mothe) праааавильный. То есть мифологически правильный, а не исторически. Такой, которого Пушкин придумал. А миф Пушкина о Сальери, как мне всегда казалось, не столько о завистнике, сколько о том, кто единственный из окружающих способен понять и оценить – и то, _что_ делает Моцарт, и то, что это перечеркивает не только его самого, но и всех остальных современников…
Хотя в спектакле трудно понять, с чего он так переживает: номера Сальери, пожалуй, и по словам, и по музыке эффектнее и насыщеннее моцартовских (а за слово assasymphonie вообще хочется носить на руках и его, и авторов), причем, поскольку их мало, среди них нет ни одного проходного…
Ну и сам он достаточно эффектен, хотя бы за счет черно-белого наряда на фоне всех этих кричащих красок. Искусством растворяться во тьме он владеет впечатляюще

Pleurent les violons de ma vie
La violence de mes envies
Siphonnée symphonie
Déconcertant concerto
Je joue sans toucher le beau
Mon talent sonne faux
Je noie mon ennui
Dans la mélomanie
Je tue mes phobies
Dans la désharmonie
Je voue mes nuits
À l'assasymphonie
Aux requiems
Tuant par dépit
Ce que je sème
(Плачут скрипки моей жизни, ярость моих желаний, сумасшедшая симфония, расстраивающий концерт, я играю, не прикасаясь к прекрасному, мой талант звучит фальшиво. Я топлю свою тоску в меломании, я убиваю свои фобии дисгармонией. Я посвящая свои ночи убийственной симфонии, реквиемам, губя в досаде все, что сам же сею).
Вот за что люблю французские мюзиклы, так это за цепочки моноримов и за игру слов.
Тут в эту игру попали даже вспомогательные глаголы – je suis ce que je fuis (я – то, от чего я бегу) и nous sommes la somme des erreurs de nos pères (мы – это сумма ошибок наших отцов) – для меня был чистый восторг…
(NB: зато Сальери и досталось с двух сторон: по правилам венгерской грамматики его ударили по первому слогу, а по правилам французской – по последнему. Хотя «месье МозАр», пожалуй, пострадал больше…)
Да, к слову, мне тоже кажется, что это скорее «французский мюзикл» как он есть, чем «рок-опера». Во-первых, слово «рок» уже сами создатели потихоньку меняли на «поп-рок», а во-вторых, sing-through все-таки нет, так что рок-оперетта получается – но вот это как раз более чем оправдано. Если в той же «Ромео и Джульетте» (да и в «Заповедях») музыкальные номера распределяются по принципу «чтобы никто не ушел обиженным», то здесь право на пение еще надо заслужить. Все, кто выйдет на финальный номер, независимо от того, что каждый сходил с ума по-своему, все «безумцы», все в своих мечтах вырвались за грань материального мира, а значит, все по-своему оправданы…
Debout, les fous,
Le monde sans vous
Perd la raison
Suivons, jusqu'au bout
Les fous qui dérangent
Sont des anges
(Встаньте, безумцы, мир без вас теряет смысл/разум; пойдем же до конца, безумцы, что нарушают порядок – это ангелы). Fou и folie (безумец, безумие) – вообще ключевые слова в спектакле…

Напротив, есть тут такие персонажи, которым петь просто противопоказано. Ну вот что может напеть этот жирный и чванный Коллоредо, какой-то прямо Жаб Девятый Вогнутовыгнутый?


Или проказник Иосиф, слушающий музыку, развалившись на диванчике, только что шуганув с колен очередную прелестницу?

А уж эти ребята, либреттист Штефани и граф Розенберг, несмотря на свою декоративность и уморительность, много крови попортивший Моцарту – тем более не певцы...


Есть, наоборот, персонаж, который только и делает, что поет, причем исключительно классику – La Diva, в миру Кавальери

Поет и этот вот аццкий клоун (Merwan Rim), воплощающий кошмары Моцарта – что, признаться, я не совсем понимаю. Нет, связь клоунов с кошмарами действительно существует, только вряд ли для Моцарта, который и сам не был противником ярмарочных шуток...

Сделали этого клоуна вот из кого (тут же, в роли трактирщика)

Более сладкий кошмар – видимо, смерть. Очень уж к Моцарту ластится в кризисные моменты...

Ну что можно сказать? Красиво ушел человек...

И еще надо сказать вот что: версия аудиальная, сценическая и клиповая – это три совершенно разных явления. Первая – самая полная и завершенная, моментально притягивающая, вплоть до того самого нон-стопа с утра до вечера, но оставляющая вопрос – а как все это связано между собой и собственно с Моцартом? Вторая, то есть спектакль, на этот вопрос ответа практически не дает (а иной раз даже его усложняет), но примерно обрисовывает, как там кто выглядит. А от третьей (для меня, во всяком случае, это было в таком порядке) неожиданно все предыдущее становится на места и наполняется смыслом. В итоге остается только заниматься фантазмами на тему того, как бы _каждый_ номер выглядел на экране, при сохранении общей концепции…
Потому что в одном этом кадре Моцарта с пером смысла больше, чем в доброй половине сценического действия...

Самый наглядный пример – номер «Tatoue-moi», который начали раскручивать в первую очередь. После первого прослушивания мне было не совсем понятно, почему – вроде бы ничего, но не лучший (мне бы скорее для этих целей пришел в голову «Place Je Passe»), довольно обычный. В спектакле – картина более интересная, даже неожиданная (дерзкие, на мой вкус даже развязные слова очень резко контрастируют с тем холодным приемом, который оказывает герою Париж), но зачем же делать центральной сцену, где герой настолько жалко выглядит? И только клип все объясняет – да, это не притязания наглого выскочки, а уверенные шаги того, кто рано или поздно завоюет этот мир…




Плюс разные вкусные эпизодические мелочи, возможные только на экране...



Опять же, что такое «Assasymphonie» без камеры, которая стремительно носится по всему замкнутому пространству, где мается Сальери, перечеркивая его лицо контурами горящих свечей – и без перемещений из его душной каморки в зеленый парк, где творит Моцарт?

Против Констанцы-музы у Моцарта...

…черная-черная зависть, очевидно…

А на сцене от всего этого остаются лишь «мальчики кровавые в глазах»

и увесистый нож в руке у Сальери (только после венгерской версии, с этим пером-камертоном-ножом, которое у маленького Амадея, стало понятно, какого девайса мне в этой сцене так не хватало)

Хотя в другом номере того же персонажа, «Le Bien Que Fait Mal» (то есть, так хорошо, что от этого даже плохо) высыпавшая отовсюду массовка в черной коже мне в обоих случаях показалась несколько линейным ходом… Но интереснее, когда исполняет вся труппа, а не один Сальери. В конце концов, не его одного от Моцарта плющит

Хотя есть забавные моменты и в сценической постановке. Например, в начале, когда двор архиепископа залит запрещающим красным светом, в котором, как солдатики, выделывают артикул придворные и дамы (пожалуй, тот факт, что под моцартовский же Dies Irae – это некоторый перебор), и среди всей этой машинерии, чуть ли не из параллельного пространства, выскакивает в первый раз главный герой, как всегда, в окружении каких-то девиц, и вот в такой ауре:


Вопрос у меня, собственно, только один: где все эти люди были в восьмидесятых? Как бы это тогда грохнуло, в эпоху видеоклипов и неоромантических навороченностей! Разумеется, это был бы риск, выходящий за все рамки коммерции: не было ни «Нотр-Дама» для французского мюзикла как явления, ни «Десяти заповедей» для команды продюсеров, ни даже «Амадея» Формана, и вообще, кажется, одна «Листомания» была… Зато это было бы безумие в реальном времени - а так, лично для меня, это стало воспоминанием не столько исторической картиной об эпохе барокко, сколько именно о тех временах. А еще у них была бы юная Милен Фармер на роль Алоизии (правда, при этом Моцарта точно никто бы не понял)…
Где все это лежит:
тексты с переводами - здесь
клипы - допустим, здесь
аудиоверсия - допустим, здесь
а видеоверсия - здесь