Про анатомию у меня в этом году было, и про оркестры было, а теперь еще подвернулось такое же собрание занятных фактов про костюмы и утварь, и тоже 80-х годов - как раз в том объеме, что достаточен для человека, этими вещами не очень интересующегося. Но про классификацию римских венцов было очень интересно почитать - как и про многое другое. А еще я теперь знаю, что юбка и шубка происходят от одного (арабского) слова, и что пиджак и спинжак - это разные предметы одежды... Древние римляне завели строжайшую регламентацию по части награждения венками и венцами; кроме того, венок или венец не должны были оставлять никакого сомнения относительно того, за что они получены. Тому, кто первым врывался в неприятельский лагерь или выбегал на вал вражеского укрепления, надевали обруч с украшением в виде забора – corona castrensis (vollaris). Взобравшийся первым на стену осажденной крепости получал corona muralis с украшением в виде зубцов крепостной стены. Победа в морском сражении отмечалась corona navalis с рострами кораблей. Другой морской венец - corona classica – возлагали на героя, отважившегося первым ступить на борт неприятельского корабля, украшен он был миниатюрными носами кораблей. От Тита Ливия (59 год до н.э.- 17 год н.э.) мы узнаем о венце corona obsidionalis, которым удостаивался освободивший город (лагерь) от неприятельской осады. Высшей наградой считался венок из дубовых листьев - corona civica (querna), им награждали за спасение жизни соотечественника на войне.
Кружевные воротники-жернова были существенной статьей расхода английского короля Карла II (1630-1685). Когда монарх обратился к парламенту с просьбой выделить ему средства на приобретение нового кружевного воротника, то после непродолжительных дебатов коронованному щеголю было в этом отказано и рекомендовано починить старый.
XVII век в Европе вообще отличался какой-то повышенной чувствительностью к украшательству одежды воротниками, манжетами, кружевами, лентами, отворотами. Достоверно известно, что во время Тридцатилетней войны (1618-1648) заключались так называемые «кружевные перемирия», для того чтобы мушкетеры воюющих сторон могли постирать свои кружевные воротники и манжеты, а потом просушить их, развесив на прикладах мушкетов.
Вилка по-прежнему служила в основном предметом кухонным, ею куски мяса, например, доставали из общего котла. Столовая же вилка долго состояла в предметах роскоши, ее считали прихотью богатых и извращенных людей. Общественное мнение, писатели дружно бичевали тлетворное нововведение. Духовенство видело в нем воплощение дьявола и его нечистых каверз. В монастырях до XVIII века строго-настрого запрещалось пользоваться вилкой. Вилка при дворе французского короля Генриха III (1552-1589) укрепила молву о его распущенности; «истинные патриоты» считали ее недостойной могучего и храброго народа. «Король-солнце» Людовик XIV долго не находил проку в вилках, но к концу своего правления милостиво признал ее полезной.
В 1827 году египетский султан прислал в дар Карлу Х огромного жирафа, зверя, раньше невиданного в Париже, и тотчас же появились шляпы а-ля жираф, кушаки, лифы, мужские шляпы и галстуки – все стало носить имя диковинного зверя...
Армянский правитель Арташес (189-160 годы до н.э.) пожаловал своему сподвижнику Аргаму, «мужу храброму и знаменитому, обещанное второе место, также венец, усыпанный яхонтами, пару серег для ушей, красную обувь для одной ноги, право есть золотой ложкой и вилкой и пить из золотых чаш. Такие же милости он оказывает кормильцу своему Сумбату, кроме пары серег и красной обуви». Эти строки, содержащиеся в рукописи армянского историка Мовсеса Хоренаци (V век), нуждаются в пояснении. Царь дарил один красный сапог, так как в обычае было дарить лишь часть одежды господина. Подарить оба сапога, наверное, означало бы приравнять фаворита к царю, что не могло входить в намерение дарителя.
Войлочные колпаки без полей – пилосы – были на головах ремесленников, моряков и другого трудящегося люда. Но не рабов, так как во времена античности такие колпаки были привилегией свободного человека. Люди состоятельные и служители культа отдавали предпочтение венкам и налобным повязкам – это было их социальной привилегией. Римские «шляпные» обычаи были похожи на греческие, но во время сатурналий – празднеств в честь бога Сатурна, когда хозяева и рабы становились «равными», - все надевали пилеусы (pileus), войлочные колпаки греческого образца. Позднее, в эпоху древнеримской империи, патриции отреклись от пилеусов, их стал носить только трудовой люд, но не рабы. Рабу дарили пилеус, когда его отпускали на свободу или продавали. Отсюда пошли такие латинские выражения, как «пилеум редимере» (pileum redimere) – «получить свободу» и «сервос ад пилеум вокаре» (servos ad pileum vocare) – «призывать рабов к восстанию, обещая им свободу». И, видимо, не лишено оснований предположение, что обычай в знак приветствия снимать шляпу начинается с античных времен и должен означать: «Я ваш раб и готов служить вам».
Определенными растениями в венке обозначались род занятий, общественное положение, сан. Архонт, представитель высшей выборной должности в древних Афинах, являлся к народу в миртовом венке. Храбрый воин мог рассчитывать на венок из дубовых или оливковых листьев. Победившего в играх и знаменитого актера ждали венки из лавра, плюща, сосны, маслины и золота (или позолоченные). Сановнику и оратору венок гарантировал неприкосновенность. Были у древних также венки позора: на доносчиков и обманщиков надевали венки из аканта (травянистое растение), на прелюбодеев – из овечьей шерсти.
читать дальшеЕсть сведения о том, что художники В.Васнецов и Б.Кустодиев еще до революции занимались разработкой униформы для русской армии. Их идея заключалась в том, чтобы придать облику русского солдата черты древнерусского воина. С этой целью они изучали подлинные образцы древнерусского воинского снаряжения из Оружейной палаты и других музеев. В конце 1918 года Реввоенсовет Республики утвердил новый тип военного головного убора – шлем; шинель, рубаха и кожаные лапти (о сапогах для каждого красноармейца пока можно было только мечтать) были приняты в апреле 1919 года. Головной убор красноармейца, сделанный по образцу древнерусского шлема, был назван богатыркой. Первыми богатырку надели красноармейцы Иваново-Вознесенска. Но уже в 1920 году, поступив на обмундирование славной Первой Конной армии Буденного, богатырка становится буденовкой.
«Сорок фасонов повязывать галстухи» - сочинение под таким названием было издано в Санкт-Петербурге в 1829 году. По всей видимости, это перевод с французского. Автор не указан. (...) Автор обещает открыть, наконец, «читателям нашим важную систему английского узла, бывшего, как говорят, одною из главных причин зависти и ненависти Главы Французской Империи (речь идет о Наполеоне Бонапарте – К.Б.), которые питал он в продолжении десяти лет к народу сему, столь же великодушному сколько и промышленному». В сочинении точно указано, кому какой «фасон» галстуков рекомендуется. Например: математический – «нашим соорудителям мостов на Сейне»; по-маратски – «молодым поверенным»; романтический – «новым профессорам Французской Коллегии»; гордиев узел – «старому Триумвиратору Министерскому»; восточный – «старым нашим сибаритам»; гагарою – «воинам наших больших зал»; чемоданом – «каким-нибудь Главным Директорам; неглиже – для дома и для деревни; галстух любви – «приличен только одушевленному лицу цветом молодости».
Роскошные одежды были, как правило, не в чести у древних греков. Поэтому положение человека или род его занятий отличал в основном способ носить одежду. Поскольку физическая работа была уделом рабов и бедняков, мудрецы и ученые мужи античных времен закутывались в гиматий так, чтобы не видно было рук. Такой гиматий назывался ораторским. Женщины пеленали себя в гиматий целиком, а свободным концом его прикрывали голову. Руки они тоже скрывали под плащом, что вполне соответствовало их затворническому образу жизни. Другое дело – молодежь, солдаты, путешественники. Ведя подвижную жизнь, почти не зная условностей и не стесняясь наготы, они носили короткий плащ хламис.
Слово «пелерина» происходит от французского pelerine – «странник», а оно, в свою очередь, - от латинского peregrinus – «пришелец». И действительно, пелерина была одеждой странников. В XVI веке пелерина получила «повышение» и украсила плечи испанских грандов. Новое возрождение пелерины пришлось на XIX век, когда крылатка стала излюбленной одеждой мужчин и женщин, штатских и военных. Пелериноподобными пальто увлекались и в наш век.
Упелянды (houppelande – франц.) впервые надели при бургундском дворе в конце XIV века. Это была широкая длинная одежда для торжественных выходов; для прогулок и езды верхом упелянды делали короче. Знатные бездельники тешили себя тем, что украшали свои упелянды вышитыми текстами, изречениями и даже нотными знаками популярных мелодий. Длинные, книзу расширяющиеся рукава доставали до земли. Со временем мода укоротила упелянды – они стали одеждой герольдов (глашатаев придворных феодальных правителей) и непременно украшались гербом господина.
Наивысшее «историческое» достижение принадлежит французскому королю Франциску I (первая половина XVI века), который купил для украшения свое одежды 13600 золотых пуговиц. Пуговичные страсти бушевали и более ста лет спустя: за пуговицы к жилету другой французский король - Людовик XIV – заплатил 3600 тысяч франков: эти пуговицы были украшены 816 самоцветами, 1824 алмазами и имели цветную эмаль. На одежде русских бояр красовалось до 70 пуговиц (XVII век). Самым изобретательным оказался граф д‘Артуа, будущий французский король Карл V: пуговицами ему служили миниатюрные часы в драгоценной оправе.
Нижняя же рубаха еще и в XVI веке большая редкость. Даже знатные дамы имели по одной рубахе. Если сорочка была в стирке, то ее обладательнице ничего не оставалось, как ждать в постели. Из инвентарей (описей имущества) того времени известно, что и царствующие дамы не могли похвастаться изобилием нижнего белья. Впрочем, тут надо сделать скидку на время, на тогдашние представления о личной гигиене, на общие низкий уровень производства и т.д. Нижнее белье было еще модным аксессуаром, а не обиходной вещью.
У среднеазиатских народов рубаха тоже была важной частью одежды. Женской рубахе обычай нередко предписывал «мести землю», то есть быть очень длинной; вырез для ворота зависел от того, кому предназначалась рубаха: у девичьей рубахи вырез был горизонтальный, у рубахи кормящей матери – вертикальный. Цвет рубахи и форма ворота тоже имели значение; так, белая рубаха обещала невесте светлое будущее, а открытый ворот сулил «открытую» судьбу – счастье в семье и детей.
Бюстгальтер изобретали несколько раз. В 1903 году в Парижской медицинской академии был опробован первый в мире бюстгальтер (тогда еще так не называвшийся). Автором его была женщина-врач Гош Саро, воительница за гигиеническую женскую одежду. Она поступила просто: разрезала корсет пополам – верхняя половина стала лифчиком, нижняя – поясом. Незадолго до этого Гош Саро разработала гигиенический дамский корсет, освободивший грудь и живот женщины и опиравшийся лишь на бедра. Собственно бюстгальтер состоял из эластичных полос шириной 3-10 сантиметров, число которых можно было менять в зависимости от объема груди. В то время на лифчиках держались юбки и панталоны. На первых порах лифчик довольно робко завоевывал позиции. Когда спустя десять лет после Гош Саро в Америке он был изобретен заново, это было воспринято как открытие. Автором нововведения стала Мери Фелпс Джекобс, которую в США больше знали как «блистательную Кросби». Любопытно, что Мери – прямой потомок изобретателя парохода Фултона. «Опытные» лифчики она смастерила с помощью служанки из носовых платков и запатентовала свое изделие в 1915 году, дав ему название «бесспинный лифчик» (backless brassiere). Новые лифчики сначала успеха не имели. Но, к счастью, третий муж изобретательницы служил в корсетной фирме; он предложил своим хозяевам новинку, и те оказались провидцами, приобретя у Мери Фелпс Джекобс патент за пятнадцать тысяч долларов.
Фрак, который мы привыкли видеть на концертирующих музыкантах, дирижерах, гастролерах, дипломатах, в XVIII веке был офицерской униформой: его полы были удобны для верховой езды и походов. С 1760-х годов во фрак оделись западноевропейские буржуа; в пару к нему носили кюлоты, а с начала XIX века – и панталоны на штрипках. В Россию фрак пожаловал примерно в 1770-х годах. Утрированные фраки столичных русских щеголей конца XVIII века, заимствованные у «невероятных» (incroyables – таким прозвищем французы наградили тех молодых людей, которые, чтобы обратить на себя внимание, носили нелепую, крикливую одежду) молодых людей Франции, встречали осуждение у почтенной публики, враждебной западным влияниям. Екатерина II в насмешку над доморощенными модниками вырядила во фраки будочников, а в руки им дала лорнеты. Но столь деликатный способ воздействия на «стиляг» XVIII века оказался не очень эффективным.
Но сшитый по городской моде пиджак не годился деревенскому жителю, пришлось перешить его в «пинжак» (или «спинжак») – длинную, до колен, однобортную куртку с маленьким стоячим воротником, чтобы приспособить к крестьянскому быту и вкусу. Тачали пинжаки из сукманины или холста синего цвета, нередко подбивали ватой. Застегивался пинжак на левую сторону.
Французские женщины и три века назад отличались характером динамичным, эмоциональным. Тяжелые негнущиеся испанские наряды были им не по вкусу. Придворные портные, задавая тон моде, искали новых решений. Им, например, понравилось, как поступают со своими юбками прачки: во время работы те, не церемонясь, поднимали подол юбки и затыкали его за пояс. Юбка прачки устраивала и принцесс, и гризеток. Теперь не было грехом показывать ножки, а заодно уж и красивые нижние юбки и подкладку. И снова мода проявила крутой нрав: даже летом надевали по нескольку юбок, зимой число их доходило до дюжины.
К 80-м годам XVIII века юбка приобретает еще более причудливый вид. Сзади ниже пояса подвязывают ватную подушку, и юбку парижские остряки начали называть Cul de Paris, что в буквальном переводе звучит если не ругательством, то откровенной и грубой насмешкой (то есть «задница Парижа» - F_G). Ширина юбок стала необъятной. В них лишь с трудом можно было жить, двигаться, менять положение, проходить в дверь наконец. Нашелся изобретатель, придумавший спасение: он придумал для юбок складной каркас – двери, кресла, экипажи перестали быть препятствием для модниц.
«Исчезла красота старых времен, когда женщина напоминала кеглю, а ее плечи – бутылку шампанского», - вздыхал по ушедшему художник Дега. Не удивительно, что Ворт, попытавшийся было воскресить кринолины, потерпел неудачу. Новая реформа юбки назревала за океаном. Американки, переселявшиеся в прошлом веке на Запад своей страны, путешествовали в повозках, испытывая трудности полукочевого бытия. Корсет и кринолин были не для них. Некто Амалия Блюмер из штата Огайо еще в 1840-х годах прошлого века почла за благо надеть на женщин шаровары, прикрыв их короткой, свободной юбкой до колен. Лет через двадцать у Блюмер объявилась единомышленница – Мэри Джонс. Ее модель тоже состояла из шаровар, но с гарибальдийской подпоясанной блузой. Однако такая реформа была не по вкусу чопорным ревнителям «чистоты нравов», и пришлось согласиться на компромисс: прикрыть шаровары кринолином.
Перед мировой войной снова бушуют страсти вокруг «нагой моды», одевавшей женщин в прозрачные ткани и едва прикрывавшей грудь; разрез на юбке открывал ноги... Ревнители нравственности забили тревогу. Церковь грозила страшным судом, портные отказывались брать заказы на прозрачные или декольтированные платья; в США, в штате Иллинойс, власти пытались запретить юбки, подол которых был выше пятнадцати сантиметров от земли; короткие рукава и декольте исключались. Женщины, верные моде, были готовы к неприятностям и денежным штрафам.
Деревенская мода пыталась угнаться за городской. В 1860-х годах в пригородных деревнях и вблизи ярмарок попробовали было надеть вошедшие в моду «карнолины» (кринолины). Широченные сарафаны надевали на кринолины, сплетенные из ивняка. Но вскоре разочаровались в этой чудной одежде. Проще было пышность юбок поддерживать исподними ватными юбками – деревенские модницы носили их даже летом. Девушки на выданье надевали в праздники по нескольку юбок, «чтобы толще казаться» - полнота для них была все равно что красота. Ведь деревенская мода всегда соответствовала укладу крестьянской жизни. И та же полнота означала для крестьянской девушки здоровье, а здоровье – это и дети, и работа до седьмого пота.
На Кубани юбку начинали носить с пятнадцати лет. Среди сестер была очередность: младшим надо было ждать, когда просватают старшую, тогда только наступал их черед носить юбку: «чтобы не посадить под корыто старшую сестру».
Деревенские портнихи были очень изобретательны в отделке понев. Они додумались даже до «плиссированных» понев: сшитую поневу складывали по клеткам («глазкам») в «ласки», «гранки», и, перевязав веревочкой, клали под горячий деревенский каравай. Получалось «плиссе», складки которого долго не расходились. Придумали себе русские крестьянки и нечто вроде модного тогда в городе турнюра. Они подтыкали поневу сбоку за пояс, чтобы сзади получался кулек. Отправляясь же в церковь или в город, поневу распускали – этого требовали деревенские приличия.
Понева была «бабьей» одеждой. Девичий наряд, как правило, состоял из рубахи с шерстяным поясом, а поверх – фартук или армяк. В канун совершеннолетия, на именины девушки или в праздник на нее при всех родных подруги надевали поневу. Девушку, надевшую поневу, можно было сватать и собирать ей приданое. В последний раз – и теперь окончательно – поневу на девушку надевали во время свадьбы. Поневу поддевали на кнут, поднимали выше головы и, опуская на невесту, приговаривали: «Вот тебе гроза и воля, и вся твоя судьба». Невеста с громким плачем отвечала: «На что девичью красу снимаете, бабью сухоту надеваете».
Немалый вклад в развитие брючной моды сделали немецкие наемные солдаты XVI века – ландскнехты. Жалованье этому беспокойному воинству платили нерегулярно, одежда быстро ветшала. Кто-то догадался превратить лохмотья в ленты и перевязать их в нескольких местах, закрепив у пояса и у коленей. Получились оригинальные и причудливые шаровары – плюдерхозен. У щеголей, которые носили такие шаровары отнюдь не от бедности, на изготовление их уходило до ста локтей материала. Этим не преминули воспользоваться контрабандисты для доставки через кордоны дорогих тканей.
В XIX веке чулки становятся слабостью деревенских женщин Европейской России. Франтихи натягивали на себя по шесть пар шерстяных чулок, и все для того, чтобы икры казались толще, так было модно. Для шика их еще собирали на ногах гармошкой. Крестьянки победнее шли на хитрость: обматывали ноги онучами, а поверх надевали чулки. Деревенские чулки были, как правило, белые и черные. Узорные чулки сверху были белые, а ниже – полосами или узорами. Нарядные шерстяные чулки вязали в Самарской и Уфимской губерниях; они отличались самобытными разноцветными узорами, которым в народе порой давали совершенно неожиданные названия: писаные чулки, репья, куколки, вороба, ободья, царские кудри, восьминожка и даже... подбодрящие паны. В городах начало ХХ века ознаменовалось повсеместной модой на чулки из специально обработанной хлопчатобумажной пряжи, имеющей шелковистый вид, - фильдекоса (в переводе с французского – «шотландская нить») и фильдеперса (в переводе с французского – «персидская нить»).
Русский крестьянин считал зазорным ходить без пояса. Снять с человека пояс значило обесчестить его. Про того, кто не сдержал себя, распустился, говорили (и говорят сейчас): «распоясался». Повинуясь старинному обычаю, пояс непременно снимали, когда гадали. Пояс дарили новорожденному. Человека подпоясывали, провожая в последний путь. Девочек опоясывали сразу после крещения... Из поколения в поколение деревенские девушки дарили своим возлюбленным пояса с вышитыми на них дорогими именами, наставлениями, молитвами, увещеваниями вроде: «За что, Ваня, осердился, мне не кланяешься...»
Башмаки были заодно с людьми против злых духов. До начала ХХ века армянские католикосы совершали богослужение в туфлях, на стельках которых были изображены скорпион и питон, что должно было означать: под ногами католикоса им было не жить.
Длинные носы (обуви – F_G) мешали ходить: иногда цепочками их пристегивали к браслету у колена. А чтобы выглядеть импозантнее, носы украшали фигурками зверей, колокольчиками и даже миниатюрными зеркальцами – на ходу можно было любоваться собой. Модные носы были причиной поражения швейцарских рыцарей в одном сражении. Спешившись с коней, они не смогли вести бой, и многим это стоило жизни.
Деревенские сапоги шили из простой черной кожи; подошвы подшивали «варными нитками». В Костромской губернии, например, «сабоги» (так их здесь называли) тачали на прямой колодке: левый сапог от правого не отличался. Сапоги, сшитые на «косой» колодке, старики не носили, почитая это за великий грех. Запретными для них были и сапоги на гвоздях – ведь «в таких сапогах скоморохи плясали». Ни под каким видом нельзя было надеть в здешних деревнях сапоги с подковами на каблуках: «кони кованы бывают, а мы – люди».
Древний обычай посыпать голову пеплом (например, в дни траура, горя) тоже мог натолкнуть на изобретение мыла. Ведь не менее древним обычаем было умащивание, смазывание волос жиром – салом; если же «сальные» волосы посыпать пеплом, а потом смочить водой, может образоваться что-то вроде мыльной пены, обладающей моющими свойствами. Видимо, многократное стечение обстоятельств и наблюдательность привели к открытию, значение которого в истории цивилизации трудно переоценить.
Принадлежностью другого общественного слоя была итальянская кассапанка – сундук, к которому приделали спинку. Тут уж ценился не престиж, а надежность: купец или меняла сидел на сундуке с деньгами, что было совсем не лишне в те небезопасные для торгового люда времена. Кассапанка стала началом и сберкассы, и банка.
В начале 1960-х годов в судьбу стула вмешался врач – швед Бент Акерблум. В ходе специальных экспериментов он долго наблюдал за позой людей на стуле и в кресле и пришел к неожиданному выводу: «Человечество тысячелетиями сидело неправильно!» Акерблум установил, что в течение рабочего дня человек, сидя на стуле, около тысячи раз меняет позу, бессознательно стремясь устроиться поудобнее. Чтобы избавить человечество от ерзаний на стуле, Акерблум наклонил сиденье внутрь и немного опустил его, а спинку в том месте, где изгибается позвоночник, выгнул. Это была «линия Акерблума». Впервые в истории врач стал соавтором мебельщика.
Ближайший предок домашнего холодильника – кухонный ледник, то есть кухонный шкаф, но с отделениями для льда и с тепловой изоляцией, с поддоном и трубкой слива талой воды. Этот ящик с двойными стенками вел сначала кочевую жизнь: в 1802 году некто Томас Мур из Вашинтона навьючил самодельным ледником лошадь и стал развозить в нем масло. Проворный торговец знал цену своему леднику, так как год спустя запатентовал его. И, как оказалось, не зря: ледники продержались до 1950-х годов, и первые домашние холодильники строили по их образу и подобию.
Подобно тому как в судьбу ножа вмешался Ришелье, его могущественный преемник кардинал Мазарини был изобретателем... глубокой тарелки для супа, которая стала, наконец, индивидуальной посудой. До этого за столом несколько человек ели из одной тарелки. В руководствах по этикету XVII века советовали хорошо вытирать ложку, прежде чем снова зачерпывать ею суп: ведь деликатные люди могут не захотеть супа, в который обмакнули ложку, вынув изо рта.
Прялка – один из самых древних предметов крестьянского быта. Вся в затейливой резьбе или расписанная, она была украшением в доме. Прялкой гордились, брали на посиделки. Одна прялка никогда, как правило, не повторяла другую. Мало того, деревенские художники делали иногда «говорящие» прялки. В одной музейной коллекции есть прялка из бывшей Пермогорской волости ( с берегов Северной Двины). По ее краю мастер пустил «говорящую» вязь: «Написано на преснице (пресница – это прялка – К.Б.) разными колерыма кустики а повыше тово конь а повыше кустики а повыше мужик на лошаде идет а повыше петух идет за собой кутюшку ведет а повыше баба предет сидит а повыше того седят чай кушают».К.А.Буровик. Родословная вещей. М., «Знание», 1985.