... как интересно Козинцев пишет о Шекспире (по-моему, даже интереснее, чем снимает). Он почем зря кроет прерафаэлитов, не любит современных декораций и мыслит общественными формациями (насчет последнего я как раз не против), но зато видит историческую картину с многих точек, и при этом пишет ярко, живо и лично. На земле идет борьба не только Масленицы и Поста, но и толстых и тощих слов. Тощие люди заколдовали слова. Чудотворный народный язык - слова, способные облегчить труд, излечить болезнь, приворожить любовь, - заменили этикетками, кличками предметов и действий. Слова приковали к практической цели. И краски выцвели, затих звон букв. Слово стало бесцветным, беззвучным - тощим. Для Фальстафа язык - нескончаемая забава, пленительная игра в сочетания слов, причудливые рисунки фраз, потоки метафор, полет догоняющих друг друга каламбуров. Фальстаф в любую минуту веселотворен. (...) Заподозрить Джека в корыстолюбии так же нелепо, как считать, что толстого рыцаря могут интересовать цифры и стрелки на тикающем механизме. Фальстаф - не мошенник, он - "Рыцарь ночи", "Лесничий Дианы", "Кавалер ночного мрака", "Любимец луны". Так, по мнению сэра Джона, следует называть грабителей. Нужна ли плуту такая терминология? Ведь цель вора - скрыть промысел, выдать себя за честного человека. Дети играют в индейцев. Первое удовольствие игры - названия: «Великий вождь краснокожих! Я - твой бледнолицый брат!» Звучные слова, пышные прозвища должны заменить обыденные имена. Разве можно всерьез считать, что ребенок действительно собирается скальпировать товарища?..
читать дальшеОтношение Фальстафа к наследнику престола на деле ничуть не оправдывает сравнений с "злотворными тучами" или "уродливыми тумаками", грозящими удушьем. Никто не спаивает Галя, не тянет его в омут порока. Беспутство - маска. "Пустой и изнеженный мальчишка" одарен выдержкой и волей, готовит себя к будущей власти над государством. (...) Перерождение должно произойти, как только старый король окажется в гробу. Умрет Генрих IV, и ореол засияет вокруг имени нового короля. Изготовлению нимба поможет для начала изгнание Фальстафа. Толстяк - вовсе не злой гений, охотник за молодой душой, а жертва, заранее заготовленная и откормленная. Жирный телец - знаменитый в Лондоне не менее собора св. Павла - особенно эффектен для заклания.
Раскрашенные слова создают лишь подобие человечности и возвышенности. Это - ложь. Чтобы ее разоблачить, Гамлет противопоставляет подмалевке физиологическую грубость, которая не имеет пределов. Наследник престола говорит королеве, что ее брак - блуд в загаженном свином хлеву. Сын орет на мать, что она валяется в зловонном поту продавленной кровати, замаранной распутством. Джентльмен разговаривает с девушкой, которую он любит, как с потаскушкой из грошового притона. Гамлет хочет заставить людей прекратить лгать. Он выявляет ложь во всех человеческих отношениях и показывает людям мерзость их обездушенной жизни. (...) Пресловутый траур принца менее всего связан с его неизменной печалью. Можно было бы рискнуть на неожиданное сравнение: "чернильный плащ" чем-то напоминает желтую кофту молодого Маяковского. Гамлет оскорбляет придворные обычаи; он бесит окружающих, являясь на дворцовые приемы в неподходящем туалете. Его грусть об умершем никогда не носит внешнего, наглядного характера, напротив, он дебоширит в эльсинорских покоях, грубит королю. Он ругает себя шлюхой, рабом, судомойкой. Некогда он дарил Офелии не только подарки, но и "слова, столь благоуханные, что подарки возрастали в цене". Теперь он ненавидит эти слова; чем трагичнее его положение, тем резче речь.
Любовь и уважение, преданность и благодарность - нее принадлежит не человеку, а платью. Это - стоимость платья. Только наряд имеет настоящую цену, все остальное поддельное. Все куплено: наружность людей, их слова, чувства. Философы за деньги придумали лживую мудрость, она объясняет величие одежды, но не человека. Поэты сочинили красивые слова, они воспевают платье. Дочь целует руку отца – дочь целует рукав платья. Подданный падает на колени перед королем - подданный поклоняется мантии. Все обман и подделка, все служит лишь тому, чтобы скрыть сущность. В чем же она - эта сущность, истинная оценка свойств человека, а не платья? Вот эта оценка: "Неприкрашенный человек и есть именно это бедное, голое двуногое животное и больше ничего". Лир получает возможность произвести оценку, потому что теперь мерилом существования становится для короля жизнь большинства, людей, тех, кто лишен даже крохотной частицы какого-либо имущества. У бедного Тома нет и лохмотьев, чтоб прикрыть тело, только грязный кусок истрепанного холста обматывает его бедра. Этого человека может проткнуть тончайшая соломинка, находящаяся в руках ничтожнейшего из судей. И что самое важное, теперь Лир понял: он, некогда всесильный властитель, ничем не отличается от этого бедного двуногого животного.
Шекспир писал для различных зрителей, но те, кто платил пенни за вход, решали успех пьесы. Рядом с ними вплотную, лицом к лицу, стоял на подмостках сам Шекспир, и его товарищи - актеры - говорили слова, им сочиненные. С трех сторон эти зрители окружали труппу Бербеджа; именно к ним обращались исполнители. Часто писалось о причудливой обстановке представлений: клубах табачного дыма, разносчиках с едой и напитками, игре в карты. Возможно, все это так и было. Но еще более вероятно, что, когда Яго рассказывал Отелло о неверности Дездемоны или Гамлет говорил с Офелией, в карты не играли и прекращали закусывать. Пьесы Шекспира написаны не для вялой, малозаинтересованной аудитории. Он был поэтом копеечных зрителей, и его творчество возникало не в кружковых спорах, но в неустанном, не знающем отдыха труде народного драматурга и народного актера. Он писал быстро, без помарок: две тысячи зрителей, наполнявших театр, ждали его. Нет оснований предполагать, что драматург не ценил их аплодисментов. Ученые джентльмены не смогли убедить его писать, придерживаясь высоких правил античности: две поэмы, сочиненные в молодости, согласно эстетике Ренессанса, открыли путь в залы меценатов, но остались без продолжения. В несуразной башне без крыши бушевали все бури эпохи. Их невозможно было выразить подражанием Сенеке. Если не хватало слов, сочинялись новые; когда мешала грамматика, о ней забывали. Над искусством Шекспира не было крыши.Козинцев Г.М. - Наш современник Вильям Шекспир