Насколько мне представляется, если Новое время (как уже было рассмотрено) создавало героев, то Средние века, насколько мне представляется, создавало миры — те времена-пространства, в которых можно было заселяться героям, а уж потом каждый рассказывал о них в меру своего разумения. В ту удивительную эпоху старинные легенды все еще передавались из рук в руки и из уст в уста, хотя владельцы этих рук и уст уже не исчезали ов тьме забвения. И ничего странного - то, что появилось не далее чем вчера, не внушало окружающим особого доверия; все, что прочно стоит на земле, должно было иметь глубокую корневую систему. Потому-то любая новая мысль должна была подкрепляться ссылкой на авторитетные источники, и потому знатные вельможи старались вести свой род... как минимум от самого Энея. Впрочем, о похождениях Энея (разумеется, за спиной у Вергилия) будет разговор несколько позже, а пока - беглый экскурс по мирам Средних веков...
читать дальшеСреди которых, разумеется, легендарный двор короля Артура известен нам больше всего. Историки все еще спорят, был ли то действительно кельт Артур Пендрагон или римский префект Луций Арторий Каст — но известно, что первая латинская хроника, в которой упоминается имя «Артур» — это «История бриттов» (Historia Britonum). Как считается, работа над ней была закончена в 800 г. н. э. валлийцем по имени Ненний. Затем ученый кельт Гальфрид Монмутский написал в начале 12 века «Историю королей Британии», где наряду с историческими материалами, известными по Неннию, появляются и волшебник Мерлин, и фея Моргана, и сказочный остров Авалон, и другие мотивы фольклора. В «Деяниях бриттов, или Романе о Бруте» (Брут здесь не римский, а троянский, внук легендарного Энея и мифический прародитель бриттов) нормандского поэта Васа (около 1155), стихотворной переработке хроники Гальфрида Монмутского, возникает большинство атрибутов, неотделимых впоследствии от мира артурианы. Здесь и зачарованные леса, и рыцарские замки, включая резиденцию Артура — Камелот (предполагают, что такой замок в Южной Англии действительно был), и волшебный Круглый стол, и сам мотив рыцарского братства, объединяющий тех, кто сидит за этим столом: рыцарственный Артур и мудрый Мерлин, жизнелюбивый Гавейн и пылкий Ивейн, сенешаль Кей и коннетабль Бедивер, и злой Мордред, таящий в душе предательство...
Вслед за «Брутом» Васа появляется «Брут» Лайамона. Этот автор, пишущий на староанглийском, в отличие от Васа, воспевает "благородные деяния англичан", героические битвы занимают у него больше места, чем придворное "вежество" и магические мотивы; к тому же Лайамон делает акцент на христианской вере своих героев (а злодеи, соответственно, оказываются у него язычниками). При дворе Артура не хватало еще Ланселота Озерного, но этот пробел восполнили в тринадцатом веке: Кретьен де Труа представил перед читателем историю о трагической любви Ланселота к королеве Геньевре, ставящей самого верного вассала короля перед тяжелым выбором между рыцарским обетом и любовью (Lancelot, ou le chevalier de la charrette, ок. 1168). А любит он королеву от всего сердца: и не только побеждает ее похитителя на турнире, но и стяжает звание «Рыцаря телеги», когда по прихоти любимой соглашается проехать, как простолюдин, на убогой телеге, управляемой карликом. Примерно в XIV веке в том же направлении появилась замечательная поэма неизвестного автора «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь».
Внутри мира артуровского двора развивается еще один сюжет - о Святом Граале. Причем что такое в точности святой Грааль, до сих пор -вопрос темный. То ли это чаша, из которой причащались ученики Христа на Тайной вечере и в которую позже собрали кровь распятого, то ли светоносный камень, выбитый из короны Люцифера, то ли реликвия с изображением Ноева ковчега, а то и вовсе блюдо... Точно известно одно: этот загадочный объект, обладающий загадочными свойствами, кто-то обязательно хранит, остальные же неустанно ищут. Развившись из христианского апокрифа о прибытии Иосифа Аримафейского вместе со священными реликвиями (не то в южную Францию, не то в Британию), легенда сплеталась с другими легендами: ведь сосуды, так же как и камни, вообще популярны в роли магических предметов...
«Официально» (то есть в авторском изложении) поисками Грааля впервые занялся во Франции герой романа Кретьена де Труа «Персеваль, или Легенда о Граале» (Conte de Graal). Рыцарь Персиваль, родом из Уэльса (и несущий за собой традицию валлийского эпоса), В романе "Поиск священного Грааля" (1215 - 1230) появляется Галахад, сын Ланселота, добродетельный и непорочный рыцарь. Герой находит священный Грааль, описываемый здесь как блюдо, с которого Христос ел ягненка во время Тайной вечери. В порыве исступленного восторга Галахад умирает, и в это время с небес протягивается рука и уносит Грааль. Следующим поколением искателей и хранителей Грааля выступает Парсифаль, историю которого также впервые начал рассказывать Кретьен де Труа — сын знатного рыцаря, которого мать старательно берегла от рыцарского поприща, но уйти от своего предназначения он так и не смог. (Между прочим, задолго до Дон Кихота этот герой разъезжал на никчемной кляче, считая, что это рыцарский конь, и называл нелепый шутовской наряд доспехами: виной тому была хитрость матери, рассчитывавшей, что насмешки отвратят его от опасного занятия). Юный рыцарь прибывает ко двору короля Артура, побеждает Красного рыцаря, исцеляет от депрессии местную Царевну Несмеяну (женится он, правда, совсем на другой даме и значительно позже) и находит учителя, способного привить ему рыцарские и христианские ценности. После многих приключений Парсифаль встречается с «королем-рыбаком» Амфортасом, в замке которого находится Грааль. Но сам король страдает от тяжелых ран, и Парсифаль во время ужина в замке считает неудобным обратиться к нему с вопросом о его ране или о предназначении Грааля — между тем лишь после этого вопроса можно начать ритуал передачи реликвии от хранителя к преемнику... Парсифаль не выдерживает испытания, ставя этикет выше сострадания, и замок исчезает с его глаз. С тех пор рыцарь совершает еще немало подвигов, но забывает о своей миссии — найти Грааль; но вот он приходит к отшельнику за отпущением грехов, отшельник побуждает его продолжить поиски и найти заколдованный замок снова, и... И на том роман Кретьена обрывается
Естественно, продолжения, где чистый душой Парсифаль все-таки находит реликвию, последовали одно за другим: в итоге роман довели до 50 тысяч строк; последний из продолжателей был некто Манассье (1215-1235). (Значительно позже, в опере Рихарда Вагнера, история о сострадании превратится в историю о целомудрии: чтобы разрушить волшебные чары и совершить передачу Грааля, Парсифалю необходимо устоять перед демонической женщиной Кундри, высланной ему навстречу волшебником Клингзором).
Но вернемся в Средние века. Робер де Борон «находит» свой Грааль, чашу Тайной вечери, в христианской традиции: в его трилогии Иосиф Аримафейский, покинувший Палестину, привозит ее в некую страну «вдали от Запада» («Роман об Иосифе Аримафейском», или «Роман о Граале»). У де Борона, между прочим, Грааль обладает свойствами детектора лжи (хотя в данном случае это свойство не столько магии, сколько святого причастия). Так, в ответ на молитву Иосифа Аримафейского небесный глас предлагает ему:
...сей сосуд возьми,
Установи перед людьми
И сам узришь, кто из людей
Есть праведник, кто - лиходей.
Одновременно (между 1200 и 1210 годами) в Германии Вольфрам фон Эшенбах тоже занимается продолжением поэмы Кретьена, не забывая, как положено, ссылаться на древние источники. Выглядит Грааль у него так:
«Святого Мунсальвеша стены
Катары и ночью и днем стерегут.
Святой Грааль хранится в нем,
Грааль - это камень особой породы.
На наш язык пока что нет перевода,
Он излучает волшебный свет!
Но как попасть в Граалево братство?
Надпись на камне сумей прочитать!
Она появляется время от времени,
С указанием имени, рода, племени,
А также пола того лица,
Что призван Граалю служить до конца».
Так, во время описываемых Эшенбахом событий владельцем и хранителем святого Грааля становится рыцарь Галахад, и до своей смерти он хранит реликвию в городе Саррасе, обращенном в христианство самим Иосифом Аримафейским. А после смерти рука Галахада уносит Грааль к горным вершинам. За этим романом следует «Мерлин», история о легендарном недобром волшебнике, и не сохранившийся «Персеваль».
Герой еще одного романа, «Перлесваус», находит Грааль — таинственный кубок, по свойствам чем-то схожий с палантиром: он показывает картины распятия, лица тех, «о которых имеют право говорить только те, которых признает бог», включая короля Артура. Затем появились позднейшие прозаические французские романы XIII—XIV вв. — «Perceval li Gallois» или «Perlesvaus»; среднеанглийская метрическая обработка XV в. — «Sir Percyvelle of Galles»; один из валлийских — Мабиногион (см.) XIII в. — «Peredur ар Efrawc». А потом интерпретаторы наловчились толковать Sant Graal как Sang Real и заговорили о роде Иисуса, а что из этого вышло - знают читатели и зрители "Кода да Винчи" (впрочем, читатели "Баудолино" , надо думать, имеют и свое мнение на этот счет)...
В середине XV столетия, когда «золотой век» рыцарства был уже позади, англичанин Томас Мэлори в тюрьме пишет "Смерть Артура" - свою обработку сюжетов о дворе легендарного короля. Для Мэлори это, возможно, было "прощание" с веком куртуазии, попытка воссоздать рыцарский идеал во времена, уже знающие порох - и грустное свидетельство о победе сил зла: лишенный поддержки мудрого Мерлина, король непрестанно борется со своими губителями, и под конец предпочитает "умереть с честью, чем жить с позором". Кстати, у Томаса Мэлори Грааль служит чем-то вроде скатерти-самобранки: «Но вот очутилась в зале Священная чаша Грааль под белым парчовым покровом, однако никому не дано было видеть её и ту, что её внесла. Только наполнилась зала сладостными ароматами, и перед каждым рыцарем оказались яства и напитки, какие были ему более всего по вкусу».
А еще Мэлори привил к древу артуровской легенды ветвь печальной истории Тристана и Изольды: она тоже имеет глубокие корни - разросшиеся в основном на французской почве из семечка кельтского сказания. Первая версия, видимо, появилась в начале 12 века, и в ней герои даже не пробовали любовного напитка, приведшего их к стольким злоключениям. Вторую же около 1170 года составил Роберт Реймский, и на ее основе сюжет стал развиваться все дальше. Эйлхарт, сын чиновника при дворе Генриха Льва, поведал эту историю в своем романе (1180-1190) — еще «простым» стилем, без изысков куртуазности (кстати, у него любовный напиток действовал всего четыре года). В отрывках дошел до нас большой стихотворный роман Беруля. А в конце двенадцатого века англо-норманский поэт Томас не только пересказывает, но и развивает, и дополняет старую легенду. Он объясняет там, в частности, политические отношения между Англией и Ирландией, а также привязанность короля Марка к Изольде (тот на свадебном пиру выпивает любовный напиток, а она — проливает), больше внимания уделяет мыслям и разговорам персонажей. А дальше будет и роман Готфрида Страсбургского (1210), и небольшая поэма «Безумие Тристана», и «Роман о Тристане» Люса дель Гата и Эли де Борона, и норвежский роман в прозе 1226 года, и исландская сага «Тристрамс», романы Ульриха фон Тюрхейма (1240) и Хейнриха фон Фрейберга (1290), и английский рыцарский роман «Сэр Тристрем» (14 век), и чешский (14 век), и снова немецкий...
Кстати, вот, по-моему, пример причудливого сочетания авторства и преемственности отражается, например, у Марии Французской (1180 г.), рассказавшей небольшой эпизод из легенды о Тристане и Изольде:
Мне лэ понравилось одно -
Зовется "Жимолость" оно.
Правдиво расскажу я всем,
Как создано оно и кем.
Его я слышала не раз,
Нашла записанный рассказ,
Как сладостный постиг недуг
Тристрама и Изольду вдруг,
Как скорбь наполнила их дни
И вместе смерть нашли они.
(... следует сам эпизод...)
Так создавалось это лэ
И называлось на земле
"Goteeef" у английских морей,
А у французов "Chievrefueil".
И я правдиво, без прикрас,
Породила о нем рассказ.
То есть, по логике, Мария Французская создавала перевод, в крайнем случае переделку уже существующего произведения — что не мешает упоминать о нем как о «лэ Марии Французской». Мэлори же, опровергая традицию, спасает Тристана с Изольдой, выводя их, словно к свету из темноты, ко двору короля Артура. Правда, и этот двор в итоге будет обречен...
Остается добавить, что и Мэлори не удалось в полной мере "закрыть тему" - для его современников и последователей его труд, напротив, послужил отправной точкой для пересказов, переделок, обработок, - цепь их, минуя столь любезные сердцу некоего идальго из Ла-Манчи "рыцарских романов", и такие переработки, как трагедия Томаса Хьюза "Несчастья Артура" о кровосмесительной связи (невольной, конечно) легендарного короля с сестрой, дотянулась до XIX века, когда Альфред Теннисон создал свод поэм "Королевские идиллии", воссоздавшие артуровский двор как череду аллегорических образов. И на излете того же века, в 1889 году, до Камелота донесся смех американца Марк Твена - его герой, оборотистый и вооруженный техническим прогрессом "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура", отправился сквозь время и пространство оценивать рыцарски-феодальную эпоху с точки зрения американской демократии. Впервые присмотревшись не к пышности двора и рыцарскому кодексу, а к вопиющей бедности простых людей, рабству рабов и невежеству всех до единого, марктвеновский Хэнк Морган берет на себя первую в истории прогрессорскую миссию и преображает королевство Артура практически в родной индустриальный мир - но, увы, не способный справиться с паникой на камелотской бирже и давлением господствующей церкви, развязывает своего рода "нулевую мировую войну", в которой истребляются все подряд... Нет, все-таки есть что-то странное в этих рыцарских романах: вот как из пародии Сервантеса ненароком вырос роман XIX века, так и из пародии Марк Твена, мне кажется, пророс если не весь жанр фэнтази, то очень внушительное его ответвление: ведь сколько героев с тех пор перемещалось из современности в легендарые миры и обратно!
Другой известный читателям королевский двор существовал в несомненную эпоху и по несомненному адресу: существование короля франков Карла Великого историкам известно. Но этому двору (впрочем, не так ли произошло и с нашим Владимиром Красное Солнышко?) суждено было так обрасти легендами, что историю из-под них не всегда и разглядишь.
Да, говорят, что вместе с отступающим арьергардом Карла Великого, когда последний вынужден был бросить осаду Сарагосы и вернуться разруливать внутренние конфликты, погиб некто маркграф Хруотланд. Но когда о героях начинают петь песни, то подвиги их вырастают до невиданных высот: вот и в "Песни о Роланде" герой чуть ли не в одиночку расправляется с неприятельским войском - хотя, само собой, не может одолеть его до конца, потому что долго тянул с призывом подкрепления:
Опять Роланд по полю боя мчит,
Как истинный вассал, мечом разит:
Фальдрона из Пюи перерубил
И двадцать с лишним нехристей убил,-
Никто еще так яростно не мстил.
Быстрее, чем олень от псов бежит,
Арабы рассыпаются пред ним.
"Вот истинный барон! - Турпен кричит.-
Быть рыцарю и следует таким.
Кто взял оружье и в седле сидит,
Тот должен быть и смел, и полон сил.
(...) Взывают мавры: "Магомет, наш бог,
Отмсти же Карлу за твоих сынов!
Злодеев сущих здесь оставил он -
Умрут, но не отступят ни за что".
Вопит вся рать: "Бежим отсюда прочь!"
Ушло арабов с поля тысяч сто,
Как ни зови, назад их не вернешь.
А Карл Великий бросится мстить за павшего графа, и одержит славную победу не только над басками и маврами, как то было в реальности, а чуть ли не над целым нехристианским миром, молящимся равно Магомету и Аполлону:
Эмир спешит объехать ратный строй,
За ним наследник - ростом он высок.
А перс Торле и лютич Дапамор
Выводят рать из тридцати полков.
Людей в них столько, что и не сочтешь,-
В слабейшем тысяч пятьдесят бойцов.
Полк первый - ботентротцы на подбор.
Набрал эмир мейсинов во второй:
Люд этот волосат, большеголов,
Щетиной весь, как кабаны, зарос.
Аой!
Нубийцев, русов в третий полк он свел.
Боруссов и славян - в четвертый полк.
Сорабы, сербы - пятый полк его.
Берут армян и мавров в полк шестой,
Иерихонских жителей в седьмой.
Из черных негров состоит восьмой.
Из курдов - полк девятый целиком.
В десятом - из Балиды злой народ.
Двор Карла Великого еще долгие годы оставался в народе «площадкой» для создания и воссоздания народных героических сказаний: возможно, потому, что там, как при дворе Артура, есть "сложившийся коллектив" героев: отважный Роланд, верный и благоразумный Оливье, коварный и мстительный Ганелон, отличавшийся, впрочем, красивой внешностью,
Он плащ, подбитый горностаем, сбросил,
Остался только в шелковом камзоле.
Лицом он горд, сверкают ярко очи,
Широкий в бедрах стан на диво строен.
Граф так хорош, что пэры глаз не сводят.
И не стоит, помимо "двенадцати пэров", забывать самого короля... Однако время превращает вино в уксус, а героизм — в комизм. Так, Луиджи Пульчи в 1461 году, взяв за основу сюжет анонимной поэмы «Орландо» и подбавив мотивов поэмы «Стихотворная Испания», дал Роланду в спутники весьма своеобразного оруженосца: это великан Морганте, добродушный, но недалекий, способный съесть буйвола и одним пинком отшвырнуть кита от корабля. Увидев, как умеет одблестный рыцарь расправляться с великанами, Морганте быстро переходит в христианство и соглашается ему служить. Изменяются у Пульчи и другие герои эпоса: Карл Великий стал недалеким правителем, теряющим лучшую часть войска и продолжающим доверять изменнику Гано (Ганелон); паладины его характеризуются выражением «сила есть — ума не надо», рыцари и великаны постоянно вступают в перебранки, а вор и пройдоха Маргутте, обладатель семидесяти семи смертных грехов, заявляет: «Мои нравственные добродетели, — говорит великан, — это обжорство, пьянство и игра в кости». И даже традиционно патетические моменты у Пульчи снижаются: гром после смерти главного героя вызван хлопаньем райских дверей... Стеб Пульчи на роландовскую тематику, изданный сначала в 1478, потом в 1483 году под названием «Большой Морганте», снискал большую популярность и породил уже своих продолжателей в том же ключе — так, Теофило Фоленго в начале XVI в. написал столь же бурлескную поэму «Орландино». А спустя еще некоторое время громогласно заявил о себе персонаж, числящий Морганте в своей родословной — и звали его Пантагрюэль...
Но и без бурлеска приключения Роланда с каждым веком и с каждым автором становятся «все чудесатее и чудесатее». Маттео Боярдо, превращая суровых воинов в утонченных придворных, раскрывает тему любви — только вместо канонической Альды (о которой известно лишь то, что она умирает, едва услышав о гибели Роланда) дает рыцарю в возлюбленные китайскую принцессу, носящую весьма распространенное в Китае имя Анжелика. Она как раз совсем не умирает, а кружит голову всем попавшимся на пути рыцарям (как за Елену Троянскую, за нее идет война по всей Азии). Роланд, например, ради нее убивает драконов, укрощает фею Моргану, расправляется с бешеным ослом, покрытым золотой чешуей — а на Париж, между прочим, в отсутствие доблестного рыцаря наступает сарацинский король... Впрочем, никакие подвиги не могут обратить Анжелику к взаимности: ведь она испила из волшебного источника и влюбилась в другого, Роланда же лишь свела с ума — в самом что ни на есть клиническом смысле, так что впоследствии за умом несчастного рыцаря приходится снаряжать экспедицию на Луну
Но это уже совсем другая история, которую рассказывает Лодовико Ариосто, буквально с середины подхвативший Боярдо (было это с 1515 по 1521 годы), прибавив к 69 песням Боярдо свои 47, известные теперь как «Неистовый Роланд». Глобализация здесь достигает апогея: стычка в Ронсевальском ущелье перерастает во всесветную война между христианским и мусульманским миром, где на Карла Великого идет император Африки Аграмант, а с ним короли и испанский, и татарский, и черкесский, и несчетные другие. Красавчик Ганелон и другие пэры Карла, правда, остаются не у дел, зато появляется великое множество оригинальных персонажей, которые оживленно общаются, путешествуют, враждуют, влюбляются, оказываются родственниками — словом, до краев наполняют сюжет побочными линиями. Там есть удалой авантюрист Астольфо с кучей магических артефактов в загашнике, лучший из сарацинских рыцарей Руджьеро, коварный чернокнижник Атлант, благородный и верный Ринальдо, его боевая сестрица Брадаманта, не расстающаяся с мечом и латами, и не менее боевая воительница Марфиза, которая, например, попав на некий остров с амазонскими порядками, рвется наравне с рыцарями-мужчинами принять вызов неких островитян: победить в бою десять их славных рыцарей и удовлетворить десять их не менее славных дам... Потом, между прочим, Марфиза сразится на поединке с Брадамантой за ее возлюбленного Руджьера; впрочем, вовремя выяснится, что Марфиза — сестра Руджьера, так что никто никого не убьет. Кстати, ношение доспехов однажды приводит к печальной истории и Брадаманту: некая испанская дама по имени Фьордиспина, найдя в лесу раненого рыцаря и не зная, что рыцарь этот — женщина, влюбляется в него без памяти. Впрочем, когда Фьордиспина и узнает о том, ее отчаяние не в силах загасить пламя любви:
Commune il letto ebbon la notte insieme,
ma molto differente ebbon riposo;
che l'una dorme, e l'altra piange e geme
che sempre il suo desir sia piu focoso.
E se 'l sonno talor gli occhi le preme,
quel breve sonno e tutto imaginoso:
le par veder che 'l ciel l'abbia concesso
Bradamante cangiata in miglior sesso.
(Общая кровать была у них той ночью, но разным был их отдых: одна спит, другая плачет и стонет, потому что ее желание становится все пламеннее. И если сон смежит ее веки, то краткий сон, полный видений: о том, что небо снизошло к ней и даровало Брадаманте лучший пол)
И хорошо еще, что у Брадаманты оказывается брат-близнец Риччьярдетто, а у него хватает смекалки убедить легковерную девушку, что возлюбленная однажды взяла и преобразилась в мужчину, то есть в него... Короче, если бы знали герои Ронсеваля, что их история послужит почвой для фемслэша!
Несколько позже, в 1580 году, историю Брадаманты (правда, уже без Фьордиспины — на сей раз ее счастью с Руджьером мешает греческий король, решивший выдать девицу за своего сына) положит в основу своей трагикомедии французский драматург Робер Гарнье.
Английский драматург Грин перескажет историю в "Роланде" (1588), у него неверность Анджелики - лишь слухи, распускаемые врагами, и волшебница Мелисса вылечивает рыцаря после эффектных сцен безумия. А историю ветреной Анжелики, влюбившейся-таки у Ариосто в юного пехотинца Медора, продолжит потом Лопе де Вега: у него в пьесе «Красота Анджелики» после немалого числа фантастических приключений Анджелика и Медор станут владетелями Севильи. И это не единственные из переделок, подражаний, пересказов, переводов и просто обращений к легендарным героям Средневековья...
Ссылки:
www.russianplanet.ru/filolog/kurtuaz/germany/tr...
ega-math.narod.ru/Reid/Tales/Tristan.htm
ega-math.narod.ru/Reid/Tales/Arthur.htm
chronarda.ru/
www.bibliotekar.ru/encCelt/index.htm
www.history.ru/index.php?option=com_ewriting&It...
www.erlib.com/Жанр/Object/
www.countries.ru/library/mif/ladygina/3.htm
Миру - миры, или Игры средних веков
Насколько мне представляется, если Новое время (как уже было рассмотрено) создавало героев, то Средние века, насколько мне представляется, создавало миры — те времена-пространства, в которых можно было заселяться героям, а уж потом каждый рассказывал о них в меру своего разумения. В ту удивительную эпоху старинные легенды все еще передавались из рук в руки и из уст в уста, хотя владельцы этих рук и уст уже не исчезали ов тьме забвения. И ничего странного - то, что появилось не далее чем вчера, не внушало окружающим особого доверия; все, что прочно стоит на земле, должно было иметь глубокую корневую систему. Потому-то любая новая мысль должна была подкрепляться ссылкой на авторитетные источники, и потому знатные вельможи старались вести свой род... как минимум от самого Энея. Впрочем, о похождениях Энея (разумеется, за спиной у Вергилия) будет разговор несколько позже, а пока - беглый экскурс по мирам Средних веков...
читать дальше
читать дальше