Время утекающее

[FleetinG_]

Я существую (еще как ), хотя ничего особенного со мной не происходит, но все же (настоящее время считать условным):
- смотрю «Хоббита», не читав книгу; все-таки хоббиты – вершина эволюции, а валар были первый блин - если бы мерссские гномсссы (даже во главе с таким красавчиком, как Торин) вломились к автору этих строк и разорили ему кладовку... произошло бы много что, но ни-ка-ких нежданных путешествий! и никаких попыток спасать тех, кто на тебя же всю дорогу и орет! и вообще, никакой ответственности, сплошной уют и дайте мне залезть под кровать... в общем, Бильбо героооой, кино красивое, дерутся доооолго
- смотрю Евровидение - плохо быть экс-империей , никто меня не любит, никто не понимает - но и так ясно, что первое место делают букмекеры, остальные первые места - соседство, но забавно - голосуешь за то, что нравится, а ждешь результатов по каким-то политическим мотивам - и вообще я смотрю не места считать, а послушать неслышную в нашей стране музыку , но переслушивать я все равно буду (и уже) прежде всего нежную Эстонию, добрую и летнюю Мальту, магическую Голландию, ретро-эфэмное Сан-Марино, чудацкую Венгрию (похоже, на венгерском я соглашусь слушать _все!_ - но, между прочим, там интересный чудацкий текст!) и высоколетящую Россию, последнюю - с особым чувством, потому что
вот! www.youtube.com/watch?v=mIV67aJAf1Q
И я вовсе не про то, что похоже, я про то, что народ куда больше дозрел до уитнихьюстонских номеров на тему "если бы да кабы" - и правильно, не умцацой единой
- смотрю про прерафаэлитов (ужасно жаль Лиз, и это чуть ли не стирает все впечатление от фильма; шла бы она тогда по улице и не оглядывалась... нет, я не Бильбо; хотя в целом они милые,смешные и безумные

непристойно

а еще я теперь понимаю (раньше - нет), как можно обозначать секс словом "трахаться" - один персонаж делает это так, что иначе не назовешь ) и читаю «Визит лейб-медика» (предыстория делает персонажа на двадцать порядков трогательнее; жаль короля с королевой, которых не просто приучали к инфальтильности, а ломали под нее, короля - жестче, и жаль врача, который не хотел-не хотел властвовать, а пришлось). Но вывод общий - все-таки я люблю исторические романы, где все персонажи полностью вымышленные А то на каждом шагу хочется верифицировать происходящее, и чтобы это сделать, надо все бросить Вообще про реальных людей мне оптимальнее в плане: «пошел туда-то (ссылка на источник), сделал то-то (воспоминания современников), написал об этом в дневнике вот это»... а уже «подумал» и «почувствовал», тем более «оказался гадом/героем», начинает слегка напрягать – потому что если кто-то будет пытаться разгадывать мои незадокументированные чувства и мотивы, скорее всего, промахнется, а почему другие люди должны быть проще меня? Хотя я не могу сказать, что этому принципу всегда следую, и это будет скоро подтверждено
- но обнаруживаю, что мне не хватает сил читать развенчивающие биографии (задача "напишу про того, кого не люблю" интересна, но автора жалко, он так мучается, и напрягает ловить себя на мысли "все то же самое можно было сказать спокойнее" - я это про О.Елисееву, "Дашкова. Академик Екатерины Великой" - как открою на фразе типа "В Академии прощание прошло очень сердечно. За 12 лет в ее стенах уже не осталось врагов Дашковой, только благодарные, облагодетельствованные ею люди", так и не могу читать - хотя, конечно, потом соберусь и, вероятно, оно правда Зато:

занятно про Марту Вильмот

Сама княгиня считала Марту добрым ангелом, посланным ей, чтобы скрасить одинокую старость. В последнее время Марту все чаще называют хитрой вымогательницей, много получившей от богатой метрессы. На наш взгляд, для белого ангела Марта слишком много пеклась о собственных интересах. Для черного – слишком много сделала, увековечивая память «русской матери». На бумаге ею владели высокие чувства, но в реальности она действовала со сметкой и расчетом. А разве не такой была сама княгиня? Под старость судьба подарила Дашковой встречу с собственным отражением. Могла ли Екатерина Романовна устоять? (...) Ирландская бесприданница жила на всем готовом, получала подарки и играла роль жертвы своей сердечной привязанности. Как такое поведение похоже на манеру самой Екатерины Романовны по отношению к августейшей подруге!

и очень верно - про историографию вообще

- Семен Романович ошибался, полагая, что неточности текста «бросаются в глаза всем и каждому» - время работало против него. В живых оставалось все меньше людей, непосредственно знакомых с екатерининской эпохой. И появлялось все больше читателей, способных верить легко, без вопросов.
Однако процесс накопления информации неостановим. В настоящий момент ученые знают об эпохе нашей героини намного больше, чем в середине XIX в. Диктуя мемуары, Дашкова не могла и представить, что когда-нибудь будут опубликованы не только ее письма, но и корреспонденция самой императрицы, актовый материал, уголовные дела. Введение в научный оборот массы иных материалов поставило под вопрос многие утверждения Дашковой.
Современный специалист при чтении «Записок» испытывает оторопь, сходную с той, что охватила Семена Воронцова: «пропасть анахронизмов», «факты не только ложные, но и совершенно невероятные», да к тому же «жестоко оклеветанные лица». Но если тот же специалист уже начал знакомство с эпохой Екатерины II с воспоминаний ее подруги, ему в глаз попадает осколок андерсеновского зеркала, разбитого троллями. Он видит происходившее через дашковские строчки.
Ситуация усугубляется еще и тем, что многие биографы Дашковой используют «Записки» как проверочный источник, просеивая сквозь него факты. Между тем мемуары и весь остальной корпус материалов о жизни Дашковой существуют как бы в разных пластах реальности, не пересекающихся друг с другом. «Записки», при условии доверия к словам автора, предоставляют уют и психологический комфорт.
- читаю Мэлори; Марк Твен рядом с Мэлори рыыыыцарь, рекламный слоган на щите выглядит куда приличнее, чем вражеские мозги на нем же; а вот я не рыцарь ни разу, и дайте мне джойстик, ну даааайте мне джойстик; я никакой геймер, но и то уже немножко разбираюсь в правилах игры: есть копье, меч и латы, встретил рыцаря – не разбирая фамилии, скачи на него в поединок, встретил девицу на коне – выбираешь квест, сшиб рыцаря с коня – плюс двадцать очков, за каждый удар мечом плюс десять, зарубил даму – минус пятьдесят и волоки ее теперь в Рим, опция «чужие латы» резко увеличивает выбор возможных поединщиков, опция «сэр Ланселот» вырубает любого рыцаря с ходу, на уровне «Грааль» правила резко меняются, в частности, зарубленный почем зря рыцарь тоже карается снятием очков, и вообще, шансы пройти уровень очень невелики (а награда за прохождение – гейм овер прямо щас); в общем, если бы столько энергии, сколько затрачено на готические соборы, в то время тратилось на айти-разработки, к двадцатому веку человечество просадило бы все зрение (обычно я в этом ключе думаю про канализацию); и вообще, как можно серьезно относиться к источнику, где боевые отряды формируются по алфавиту?
- еще читаю хрестоматию по средневековой литературе, шалею от веселой жизни студентов-филологов, и все штампы про немецкое искусство категории «дас ист фантастиш» в моих мозгах слетели и перегорели; в аннотации написано про восхищение автора смелостью и чистым чувством девушки из народа, филологи знают, а меня поймало врасплох

Как говорят: сто раз отмерь!
Все взвесь, себя спроси, проверь,
нет ли в душе сомненья
и не нашло ль затменья!..
И слушай, что произойдет,
как в силу договор войдет.
Воображаешь сцену?
Вот я тебя раздену,
и ты, раздевшись догола,
уже не встанешь со стола,
но, стыд превозмогая,
несчастная, нагая,
начнешь кричать беззвучным ртом...
Сказать, что ждет тебя потом?
По правилам науки
тебе свяжу я руки,
и ноги я тебе свяжу,
и прямо в сердце нож всажу,
и, грудь пронзив и спину,
живое сердце выну!
Еще одно узнать изволь:
страшна не смерть. Ужасна боль!.
Что? Ты в ответ ни слова?!
Ты лечь на стол готова?!
А дух тебя не подведет,
когда дыхание сведет?
А при упадке духа -
полнейшая проруха!
О, эта боль! О, этот ад!
При этом нет пути назад.
О, сколь я сам несчастен,
что к этому причастен!
Нет, в жизни мне не повезло:
избрал я злое ремесло...
Ах, погоди хоть малость!.."
Но дева рассмеялась:
"Спасибо вам, великий врач!..
Мне тоже не везет, хоть плачь:
сомнение тревожит
и спасенье гложет.
Поди, и вправду откажусь
не оттого, что не гожусь:
не я оказалась слабой,-
вы оказались бабой!
Да ведь у вас наверняка
от страха задрожит рука.
Вы, первый врач Салерно,-
и трусите безмерно!
Вы зайцу серому родня!
Но только жаль вам не меня,
не смерти моей ранней,-
своих вам жаль терзаний!
А может быть, давно мертво
былое ваше мастерство
и силы в вас иссякли?!
Ну! Я права? Не так ли?!
Я женщина - и я сильна
и в действиях своих вольна,
и я на стол ваш лягу,
но вы - назад ни шагу! (...)
И Генрих в комнату вошел,
увидел тот высокий стол,
где связанная дева,
нагая, словно Ева,
исхода сладкого ждала...
Тут он, схватясь за край стола,
вскричал: "Дитя невинное!
Не буду я причиною
ужасной гибели твоей!
Врач, развяжи ее! Скорей!
Да будет освобождена
та, что для жизни рождена
и столь собой прекрасна.
За что ей гибнуть понапрасну!
Спасибо за твое добро.
А золото да серебро,
согласно уговора,
ты, врач, получишь скоро!"
(И мы заметим мимоходом:
врач счастлив был таким исходом.)
Но когда спасенная поняла,
что судьба ее жертву не приняла,
то, свой стыд позабыв девичий,
против всяких правил приличий,
принялась она истошно рыдать,
на себе в исступлении волосы рвать,
так, что все, кто это видали,
сами также рыдали.
И металась она, и кричала она:
"Боже мой! Я отныне всего лишена!
Развеялся сон мой чудесный!
Не владеть мне короной небесной!
Если бы мне удалось пострадать,
то и впрямь корону небесную дать
должны были б мне за страданья.
Ах, напрасны, напрасны старанья!
О ты, кто благ на небеси,
меня, несчастную, спаси
и господина со мною вместе.
Какой великой лишились мы чести:
он - плоть спасти, я - дух спасти
и, не ропща, свой крест нести!.."
Так она голосила,
о смерти просила,
охвачена безграничной тоской,
к доброте взывая людской.
Но в столь необычном и страшном деле
ей люди, конечно, помочь не хотели.
( Гартман фон Ауэ. Бедный Генрих.)
ИМХО, девушке Генрих неважен, у нее пропуск в рай накрывается, а эти соплежуи лезут со своими сантиментами
- с подачи tes3m читаю «Виконта де Бражелона» и ужасно радуюсь, что меня не хватило прочесть это в детстве; и не только потому, что двор Филиппа Орлеанского, где все участники этого хоровода вокруг английской принцессы с большой вероятностью (а некоторые исторически точно) каждый с каждым хотя бы раз переспали, прошел бы тогда мимо меня; но вообще-то мне бы про двор отдельный текст с Орой и Маликорном в роли главных героев, а то что Дюма их так всех и бросил; но финал мне в детстве было бы однозначно не пережить, пусть мушкетеры никогда не были частью моей биографии и даже не вызывали особых симпатий (точнее, стали вызывать начиная с «20 лет спустя»); но посыл «а потом все кончилось навсегда» обычно вгоняет меня в землю молотом, и посыл начинается даже не со смертей, а с триумфа короля-абсолютиста над нерушимой мушкетерской дружбой, все, эпоха ушла и не вернется, непобедимых МС-героев победили не противники, а вечная суета сует, и это нельзя было назвать достойным поражением – я уже не говорю про то, какую свинью подложил всем заглавный герой, включая читателей и герцога де Бофора (вот и ищи себе красивых адъютантов), и встречи с Бикара-младшим (и все, как эта ситуация, завязавшаяся на первых страницах _трилогии_, развязалась) - Марк Твен со своим замыслом отдыхает; в общем, я до конца понимаю наших кинематографистов и их фанон - _наши_ мушкетеры так не могли
- но теперь мне тоже жаль, что нам когда-то не хватило презренного металла на полнотекстовый сериал; когда вышел наш фильм, все воспринимали его – как всякий отечественный римейк: про то, как все стали старыми и некрасивыми, и как ушло в ту же суету сует великое советское кино; а между прочим, тот же Старыгин стал даже эффектнее (ага, по тому же принципу мне Питер О’Тул с морщинами нравится больше, чем без),

Харатьян в роли Луя Четырнадцатого весьма неплох (и жаль, что в роли его двойника, в отличие от книги, ему нечего было играть), англичане правильные такие, Ля Шене – вечная ценность, (а вот Бражелон был правильнее в двадцати спустя), девичью погибель Алексея Ясуловича снять с роли Карла Второго, потому что его там слишком мало, и пусть играет весь филипповский двор,

у него получится, я в него верю,

(на самом деле мне чертовски сложно ловить здесь скриншоты, нормальными редакторами оно не открывается - но и так сцена довольно показательная, детский сад для немощных королей )
и главное – у нас могла быть Красная Шапочка в роли Оры де Монтале!

(Да, автор сих строк проникся Орой, особенно на фоне показательной беседы между циничной Монтеспан и еськой Люськой, золотая середина же, ну). А еще у нас очень грамотная отсебятина, потому что, конечно же, Луиза должна ложного короля опознать, иначе зачем она там вообще болтается
Вот такая мешанина... и это еще не все

@темы: Культпоходное, (Про)чтение

Comments

[рика инверс вредная и ленивая]

надеялась на знойные фемслешные подробности под катом с мартой,признаюсь ХD

и играла роль жертвы своей сердечной привязанности

больно уж завуалированно; разве современники считали её жертвой — саму дашкову ладно,она действительно себя выгодно поставила. и наверное,страшно раздражала тёзку: добра с ней будешь,зла — а плакаться и бедной вдовой всё равно будет.

Ситуация усугубляется еще и тем, что многие биографы Дашковой используют «Записки» как проверочный источник, просеивая сквозь него факты.

с мемуарами бажанова точь-в-точь то же случилось; только времени прошло куда меньше и над сталиным до сих пор копья ломают.
даже захотелось самой эту биографию прочесть. а то неизвестно,сколько из дашковой приняла на веру.

[FleetinG_]

Так я нарочно Но и так по-хорошему любопытно, если оно было так. Не мармеладно Там знойные подробности, сколько стоили подарки "милой Машеньке" и ее семейству... Но насчет роли жертвы я пока тоже не могу объективно судить.
неизвестно,сколько из дашковой приняла на веру

[рика инверс вредная и ленивая]

Так я нарочно Но и так по-хорошему любопытно, если оно было так. Не мармеладно Там знойные подробности, сколько стоили подарки "милой Машеньке" и ее семейству... Но насчет роли жертвы я пока тоже не могу объективно судить.

хочу,хочу пост! :З надо бы прочесть самой,конечно,но у меня видео-период.

вот из записок екатерины второй точно многое запомнила,чего бы и не стоило — но нравились очень.

[tes3m]

читаю Мэлори

Как одну из любимых книг Лоуренса или вне всякой связи с ним?
Я Мэлори люблю. И Т.Х.Уайта.
И я как раз геймер, хотя и захудалый.

мне не хватает сил читать развенчивающие биографии (задача "напишу про того, кого не люблю" интересна, но автора жалко, он так мучается

Разве развенчивают только тех, кого не любят. Иногда любят, а ненавидят лишь хрестоматийный глянец, который и пытаются отодрать в биографии. А ее тоже называют развенчивающей, ведь она развенчивает миф.

и напрягает ловить себя на мысли "все то же самое можно было сказать спокойнее" - я это про О.Елисееву, "Дашкова. Академик Екатерины Великой" - как открою на фразе типа "В Академии прощание прошло очень сердечно. За 12 лет в ее стенах уже не осталось врагов Дашковой, только благодарные, облагодетельствованные ею люди", так и не могу читать

Разве это такая злая фраза? Я бы ее вне контекста сочла как раз спокойной. Но контекста не знаю, конечно. Хотя если это правда, как еще написать?))
Я не делю, впрочем, биографии на разоблачающие и нет. Делю на правдивые и более или менее искажающие факты.

[tes3m]

смотрю «Хоббита», не читав книгу

Я люблю книгу. В фильме понравилось в основном то, что близко к книге. Бильбо — очень близок.
А гномы вели себя в книге горазжо приличнее, и не сравнить.

отдельный текст с Орой и Маликорном в роли главных героев

я тоже всегда жалела, что мало про всех этих персонажей. Про вредного шевалье де Лоррена и принца я и в детстве все понимала.
А я на днях перечитала "20 лет спустя", а потом сцену из конца "Виконта", где Арамис признается Портосу, что обманывал его.

[FleetinG_]

 tes3m, Как одну из любимых книг Лоуренса или вне всякой связи с ним? Вот как-то между: возник к себе вопрос, по поводу Мэлори - и Рабле тоже - почему, собственно, они настолько прошли мимо меня, все-таки часть культурного минимума Я еще жалею, что chansons de geste про крестовые походы у нас как-то лишь в кратких содержаниях. Мэлори интересно читать, но видно, что писал на излете рыцарских времен - хотя контекст "не то что нынешнее племя", вероятно, характерен здесь вообще. Меня поразили первые части: я тут жду чего-то возвышенно-героического, а тут рыцари еще дикие, к правилам куртуазии не приучнные, нападают на кого попало и хоть всей толпой, дам, попавшихся под руку, зарубают невзначай... И я _не знаю_, как это можно использовать в качестве средства эскапизма, даже во время сидения в переполненой комнатушке между походами
Иногда любят, а ненавидят лишь хрестоматийный глянец, который и пытаются отодрать в биографии. Это-то и читается по-другому - но героиню этой биографии, и правда, довольно трудно полюбить.
Разве это такая злая фраза? Да нет, это таков уровень моих душевных сил То есть, на краткий просмотр, все, что о ней говорилось положительного, сопровождается примерно такими же комментариями - или она все это выдумала, или если правда провожали тепло, то всех, кто мог не тепло, предварительно она же и разогнала. А правда-то, похоже, правда, список источников там огроменный, каждую позицию мифа кроют документацией. Что правильно. Вообще, чувствую, соберусь с силами, и как-нибудь летом прочитаю внимательно.
А гномы вели себя в книге горазжо приличнее, и не сравнить. *глубокий выдох облегчения*
мало про всех этих персонажей Даже не то чтобы мало, а раз - и про них резко перестали И действительно, в "20 лет спустя" тоже ведь про то, как все постарели и устали, и тоже герои по разные стороны баррикад, но как-то обнадеживающе - мол, дружба все равно на первом месте. А тут их разнесло совсем фатально, а еще у тебя в дневнике нашелся пост, где "прощай навсегда", и стало совсем тоскливо... но они вроде бы с Арамисом нормально пообщались в последний раз - и я не могу воспринимать глубже, чем он с ним прощается как с живым, хотя более глубокий взгляд понимаю.

[tes3m]

FleetinG_, Я очень люблю Мэлори и Рабле (причем Рабле много читала в школе), поэтому мне вполне понятно, как

это можно использовать в качестве средства эскапизма

. Думаю, и Лоуренса не увлекло бы что-то скучно-идеализированное (собственно, мы знаем, что не увлекало).
Насчет "Хоббита". Мне в фильме не понравились откуда-то (не из книги) взявшиеся неприятные натуралистические детали. Таким деталям место в "Шреке", у Рабле, у Лоуренса, который этим выделяется среди современников. А Толкин не выделялся в этом отношении, как и Вудхауз или Милн. Они писали, соблюдая правила приличия, сохранившиеся с викторианских времен. У них некоторые подробности не упоминаются. И не знаю, зачем надо было их добавлять. Без них мне фильм нравился бы безоговорочно, как книга.

[tes3m]

Даже не то чтобы мало, а раз - и про них резко перестали

А тут их разнесло совсем фатально

Ну почему? Меня всегда трогает, что д'Артаньян, когда ему ближе к концу надо арестовать Арамиса с Портосом, не делает этого. Все равно дружба оказалась сильнее.

[tes3m]

Перечитываю избранные главы из "Виконта".)))
«Регулярно — раза три-четыре в год — он опустошал кошелек графа де Гиша, а когда у того ничего не оставалось и он заявлял, что пройдет не менее двух недель, пока его карманы будут снова пополнены родительской щедростью, Маникан терял всякую энергию, ложился в постель, не вставал, не ел и продавал свои великолепные костюмы, говоря, что, раз он лежит, они ему не нужны.

За время этой умственной и физической расслабленности кошелек графа де Гиша вновь наполнялся, и часть его содержимого переходила в карманы Маникана, который покупал себе новое платье и начинал прежнюю жизнь....

Маликорн решил во что бы то ни стало возвыситься; ради этого он обзавелся возлюбленной и другом. Возлюбленная Маликорна, Монтале, не уступала его страсти; но она была знатная девушка, и Маликорн довольствовался этим. Его друг был холоден к нему, но он был любимцем графа де Гиша, который был другом герцога Орлеанского, и Маликорн довольствовался этим. ...
— Уступайте за какую угодно цену, но мне нужен второй патент на должность фрейлины.

— Для кого? Или у Монтале есть двойник?

— Как вы коварны! Это вы проматываете два состояния: мое и графа де Гиша.

— Вернее, графа де Гиша и ваше.

— Это правда, по месту и почет...

— Знаете, сколько было хлопот? — сказал Маникан.

— О, мне об этом незачем говорить! Когда я буду королем, обещаю вам…

— Что вы будете именоваться Маликорном Первым?

— Нет, обещаю назначить вас суперинтендантом моих финансов, но сейчас не об этом идет речь. ...

— Вот двести пятьдесят.

— А остальные двести пятьдесят?

— Когда я получу место.

Маникан поморщился.

— В таком случае верните мне рекомендательное письмо.

— Зачем?

— Я хочу приписать одно слово: «спешное».»
Они такие забавные.
Кстати, забыла спросить, что ты имеешь в виду, когда пишешь "

Марк Твен рядом с Мэлори рыыыыцарь

"?

[FleetinG_]

скучно-идеализированное Вот, кстати, после Марк Твена от Мэлори ожидалось что-то в этом плане. Фантастичное, длинное, навороченное, куртуазное и невероятно занудное. Но это хорошо, что не оправдалось А Марк Твен рыцарь в том смысле, что у Мэлори рейтинг мне показался выше по натуралистичным подробностям и описаниям насилия Хотя припоминаю спаленную ведьму и пленников Морганы... наверное, нет, не выше.
Все равно дружба оказалась сильнее. Но абсолютизм оказался еще сильнее - нашел других, чтобы арестовать, в конечном счете. И остался при д'Артаньяне на службе.
Они такие забавные. Очень Только про Рауля и Луизу на их фоне еще менее интересно читать. И вообще, новое поколение, новые интересы, уровень прагматичности растет... но мне нравится сцена, где Маникан (он мне вообще нравится, эксцентрик же) выкручивался перед королем, чтобы друга не заложить. Some things are forever
Надо будет все-таки до "Хоббита" добраться.

[tes3m]

А я читала в детстве Марка Твена после Мэллори и ужасно злилась. Не оценила тогда юмора. Взрослая уже прочитала, посмеялась, но все равно не полюбила.

[tes3m]

Сцену про Маникана не помнила, сейчас перечитала. Он неплохой человек, но только ли дружба им руководила? Я обратила внимание на то, что он разговаривал с королем в присутствии двух свидетелей, которые потеряли бы к нему уважение, заложи он друга. «Маникан был человек умный и понял, что на основании его поведения присутствующие уже составили о нем благоприятное мнение. Теперь нужно было только укрепить это мнение, вернув расположение короля». Кроме того, де Гиш был ему нужен, даже очень. Но я этим не хочу сказать, что им руководил только расчет.

[FleetinG_]

Но я этим не хочу сказать, что им руководил только расчет. Разумеется. И заметно, что он и в лучших проявлениях своих остается придворным и оглядывается по сторонам, не д'Артаньян, как-никак Но, когда аксиомой считается голый расчет, крупица чести уже радует...
А я читала в детстве Марка Твена после Мэллори и ужасно злилась Понятно Для меня-то на тот момент, когда читался Марк Твен, было само собой разумеющимся, что поселяне благороднее рыцарей, купальня предпочтительнее немытой святости, а рыцарские времена на самом деле - темные века, когда читать-то мало кто умел. Но образ пародируемого повествования у него, как оказалось, отличается от исходного текста сильнее, чем следовало бы.
И все же, раз зашел разговор - мне действительно интересно, чем именно нравился тебе Мэлори, не уточнишь хотя бы в двух словах?

[FleetinG_]

 рика инверс вредная,ленивая и с тарелками жрат,

- не особо знойные, но хоть какие подробности

Срок ее приезда – год или два – заставлял задумываться. Говорили, что девушка бежит от несчастной любви, или даже от смерти жениха. Марта уверяла, будто отправилась в путь, чтобы сменить обстановку родного дома, ставшую для нее тягостной после смерти брата Чарльза. Однако, как уже верно заметили исследователи, в письмах мисс Уилмот к родным она ни разу не упомянула о Чарльзе. Нет в корреспонденции и имени мисс Марии Марлоу Уилмот, еще одной кузины Марты. Между тем письмо к этой особе, отправленное Дашковой вскоре после приезда гостьи, ясно говорит о характере взаимоотношений двух, уже не слишком молодых, незамужних сестер. Княгиня, представляясь кавалером Марты, оспаривала право кузины ухаживать за ней. «Мисс Мария Вильмот мучила свою двоюродную сестру своими изобретательными и прелестными проказами. Я делаю то же самое... Остается узнать, у кого это получается лучше». Кузина отвечала, что просто «сражалась» с Мартой «на кулаках». «По окончании сражения мы любили друг друга еще сильнее». Возможно, Марте пришлось уехать, чтобы пресечь нелестные слухи. Точно такие же позднее распространятся и в Москве.

-"я там, где сверкают сокровища" - каталоги вложенных ценностей

Хотя гостье было под тридцать, семидесятилетняя княгиня воспринимала ее как «дитя» и приняла с рапростертыми объятьями. Письма Марты домой полны упоминаний о подарках, которыми Екатерина Романовна осыпала ее. «У меня на шее сверкает опал, обрамленный бриллиантами, и четыре нитки жемчуга – то и другое подарок княгини, ей, кажется, нет большего удовольствия, нежели одарить меня», - писала Марта в январе 1804 г. «При первой возможности перешлю... нож Роберту, великолепный набалдашник для трости – батюшке (это княгиня посылает от себя), матушке – мой портрет, стоивший кучу денег, агатовое кольцо – Китти». В другом письме матери сказано: «Для вас у меня есть маленькая коробочка с черепаховыми фишками для карт». Отцу: «Яйцо, подаренное мне княгиней (на Пасху) это два бриллианта, которые я буду носить в серьге будущей зимой... Три атласных платья, сердоликовые серьги с жемчугом, медальон, обрамленный жемчужинами – вот некоторые из подарков, сделанные мне княгиней». Трудно поверить, что об этой щедрой женщине говорили, будто она спарывает с платьев позументы! (...) Кэтрин отчиталась родителям: «Матти пришлось (курсив наш. – О.Е.) принять коллекцию драгоценных камней, как иллюстрацию к естественной истории, коллекцию монет, коллекцию медалей, несколько вещиц из Геркуланума, две застежки, увенчанные золотыми львами, из сокровищниц татар, а также русскую одежду, в которой Дашкова появлялась при дворе, агатовую табакерку, табакерку из гелиотропа, украшения из витого металла – гребень, брошь, обруч для волос, ожерелья, кольца. Металлические украшения обрамлены орнаментом из жемчуга и топазов, напоминающими незабудку. Княгиня также подарила Матти замечательные часы (хотя у Матти есть свои), золотые венецианские цепочки, бесчисленное множество печаток, золотой гребень, золотой с жемчугом полумесяц, восемнадцать колец, изысканные сердоликовые серьги, напоминающие красные ягоды, жемчужные браслеты и ожерелья, браслеты из кораллов, янтаря, небольшое пианино, прекрасную гитару, уйму нот, серебряные чашки, бесчисленные шкатулки. У Марты есть атласные, кружевные, бархатные и креповые платья всех цветов, черная кружевная вуаль с головы до пят, муфта, шубы». Похоже, глаза у Кэтрин разбежались. Эта деловитая опись охватывает далеко не все. Была еще библиотека в сто томов из творений Вольтера, Дидро, Руссо и других великих авторов. Одновременно Кэтрин ужасалась, что «матушка получила убожество», в то время как прекрасные портреты Матти украшают гостиную и спальню Дашковой. Дашкова всю жизнь с неприязнью относилась к французским гувернерам, портным, камердинерам, которые «набогатясь, из России выезжают и смеются глупости набогатившим их». Под старость она попала в ту же ловушку, но с англичанкой. (...) В ноябре 1807 г. она писала домой: «Если я пробуду здесь достаточно долго, я смогу дать по 30 фунтов стерлингов каждому из вас, начиная с Роберта, затем Китти, Алисе, Гэрриэт, Дороти, Эдварду и Анне-Марии (братья и сестры Марты – О.Е.) Если отношения Дороти с Лэтхемом будут развиваться (имеется в виду замужество – О.Е.), я повторяю прежнее обещание – или процент, или основной капитал в 1500 фунтов стерлингов. Больше я предложить не могу». Порой подобные письма шокируют исследователей. Но постараемся понять: княгине было за что платить и за что благодарить Марту. Развлекая гостью рассказами о прошлом, Екатерина Романовна читала той письма императрицы, передавала придворные анекдоты. Как-то само собой явилось намерение писать мемуары. Марта нигде не говорит, что это было давней мечтой Дашковой. Напротив, судя по ее дневнику, именно она подтолкнула покровительницу к мысли создать «Записки». (...) Работа, судя по всему, происходила так: гостьи слушали, записывали, потом давали Дашковой прочесть, что получилось, и та оставляла свои пометы и дополнения. Тот факт, что мемуары записывались со слуха, на наш взгляд, не дает оснований считать их сфальсифицированными. Стилистически они скорее схожи с письмами Дашковой брату Александру, чем с посланиями Марты домой.

- и еще раз любопытное про историографию

Современному читателю не всегда понятны мотивы враждебности, направленной на мисс Уилмот. Их объясняют непривычкой к свободе слова и боязнью испортить карьеру служащим в России членам семьи. Чтобы разобраться в ситуации, приведем один пример. В 1812 г. в Париже вышли 2-томные мемуары герцогини Байнрейтской, сестры Фридриха Великого. Написанные в негативном ключе по отношению к брату и всей прусской королевской семье, они демонстрировали грязь резиденций, половую распущенность, кровосмешения, раболепство, беззакония. Среди этого ада личность героини – светлое пятно, которое только оттеняет прочие мерзости. В настоящий момент исследователи склоняются к выводу, что воспоминания – фальшивка. Они были созданы, дабы унизить Пруссию – растоптанного врага Наполеона. Недаром Бонапарт назвал выход мемуаров «второй Йеной». Текст Дашковой был переполнен неприятными откровениями о членах русской императорской семьи. Кажется, что в первую очередь должны пострадать Петр III и Павел I. Но на самом деле, невзирая на славословия в адрес Екатерины II, главного удара удостоилась она. Неблагодарная, равнодушная, погруженная в сластолюбие, отвергавшая истинных патриотов, захватившая власть без права, причастная к убийству мужа. Как позднее написала о мемуарах Марта С.Р.Воронцову: «Везде видна княгиня, увлекающаяся до энтузиазма иногда (может быть, слепого) добродетелями своей государыни, но никогда не мирволящая ее порокам». Между тем русский патриотизм в войнах с Наполеоном во многом основывался на победах времен Екатерины II. гвардейский поэт С.Н.Марин написал в 1804 году «Марш Преображенского полка»:
Пойдем, братцы, за границу,
Бить Отечества врагов!
Вспомним матушку-царицу,
Вспомним, век ее каков!
Мемуары нашей героини помогали вспомнить не только славу, но и пороки. Стала бы их публикация для России вторым Аустерлицем? Вряд ли. Но Александр I старался избежать такого развития событий.

[tes3m]

Непременно напишу (сейчас немного занята).

[tes3m]

Книга Мэлори полна повторов, это утомляет, но у меня всегда было впечатление, что автор пытается отодвинуть как можно дальше неизбежный конец, потому что любит своих героев. Когда начинается самое важное, это начало конца. Вот как пишет Мэлори: «В мае, когда каждое сердце наливается соками и расцветает (ибо это время года ласкает взгляд и приятно для чувств, потому мужчины и женщины радостно приветствуют приход лета с его новыми цветами, тогда как зима с ее суровыми ветрами и стужами заставляет веселых мужчин и женщин прятаться по домам и сидеть у очагов), в тот год в месяце мае случилось великое несчастие и раздор, которые продолжались до тех пор, пока лучший цвет рыцарства не был погублен и уничтожен». Враги Ланселота стали открывать Артуру глаза на связь Ланселота и королевы: «все мы знаем, что сэр Ланселот обнимает вашу королеву, и притом уж давно, и мы, как сыновья сестры вашей, не можем этого более терпеть. И все мы знаем, что вы выше сэра Ланселота, ибо вы — король и вы посвятили его в рыцари, и потому мы утверждаем, что он изменник.

— Если это все так, — сказал король, — то, уж конечно, он и есть изменник. Но я не намерен затевать такое дело без ясных доказательств, ибо сэр Ланселот — рыцарь бесстрашный, и все знают, что он лучший рыцарь изо всех нас, и если только он не будет схвачен с поличным, он захочет биться с тем, кто заводит о нем такие речи, а я не знаю рыцаря, которому под силу было бы сразиться с сэром Ланселотом. И потому, если то, что говорите вы, — правда, пусть он будет схвачен с поличным.

Ибо, как говорит Французская Книга, королю очень не по сердцу были все эти разговоры против сэра Ланселота и королевы; ибо король и сам обо всем догадывался,[134] но слышать об этом не желал, ибо сэр Ланселот так много сделал для него и для королевы, что король его очень любил.»

К этому в Литпамятнике есть примечание: «134 … король и сам обо всем догадывался… — Это утверждение Мэлори — его самостоятельная версия, которая не опирается на источники, но подкрепляется внесенными Мэлори деталями. Так, сожалея о надвигающемся крушении королевства и братства Круглого Стола, король Артур вскользь замечает: «… королев я всегда смогу найти довольно, а такую дружину добрых рыцарей не собрать больше никогда на свете» (кн. VIII, гл II, 1). Мэлори показывает, таким образом, что Артур не питал сильных чувств к Гвиневере, что оправдывает ее и Ланселота. Для Артура Мэлори дружба Ланселота и кодекс рыцарской верности, на котором держится братство Круглого Стола, важнее его личной чести, но он не может противостоять требованиям условной морали времени».

У Мэлори (и у Т.Х.Уайта, следовавшего за Мэлори) все трое любят друг друга, но и король, и королева больше любят Ланселота, чем друг друга, а Ланселот больше любит королеву. И мне очень нравится самостоятельная версия Мэлори и выдуманная им ссылка (чтобы мнение казалось авторитетным).

Ланселот, хотя ему посоветовали быть осторожнее, идет к королеве. «Он пришел к покоям королевы и был сразу же впущен к ней.

Ибо, как повествует Французская Книга, королева и сэр Ланселот провели ту ночь вместе. Но возлежали ли они вместе на ложе или же предавались иным усладам, об этом говорить мне нет охоты, ибо любовь в те времена была не такой, как в наши дни.

Но пока они пребывали там вдвоем, сэр Агравейн и сэр Мордред с двенадцатью рыцарями Круглого Стола подкрались к их двери и крикнули громкими грозными голосами:

— Ага, изменник сэр Ланселот, теперь ты попался! И они кричали столь громкими голосами, что по всему замку было слышно. И все они, четырнадцать рыцарей, были в полном вооружении, словно сейчас собрались на бой.

— Увы! — сказала королева Гвиневера, — теперь мы оба погибли!

— Госпожа, — спросил сэр Ланселот, — не найдется ли здесь, в ваших покоях, каких-нибудь доспехов, чтобы мне прикрыть мое тело? Если найдется, то дайте мне их скорее, и я, милостью Божией, быстро умерю их злобу.

— Воистину, — сказала королева, — здесь нет ни лат, ни шлема, ни щита, ни меча, ни копья, и потому боюсь, наша давняя любовь пришла к печальному концу. Ибо по их крикам я слышу, что там много доблестных рыцарей, и, уж конечно, они во всеоружии, вам же не с чем им противостоять. И потому вас наверное убьют, меня же сожгут на костре! А вот если бы вы могли спастись от них бегством, — сказала королева, — я не сомневаюсь, что тогда вы бы защитили меня, какая бы беда мне ни угрожала.

— Увы! — сказал сэр Ланселот, — за всю мою жизнь со мной не случалось такого, чтобы мне вот так принять позорную смерть из-за того, что я безоружен.

А сэр Агравейн и сэр Мордред все продолжали кричать:

— Рыцарь-изменник! Выходи из опочивальни королевы! Ибо знай, нас тут против тебя столько, что тебе от нас не уйти!

— Ах, милосердный Иисусе! — воскликнул сэр Ланселот, — эти оскорбительные крики и вопли я не в силах более слышать, и лучше уж погибнуть сразу, нежели долее терпеть такое мучение.

И с тем он заключил королеву в объятия, поцеловал ее и сказал так:

— О благороднейшая из христианских королев! Молю вас, как есть вы и всегда были моя прекраснейшая и возлюбленная дама, а я — ваш бедный рыцарь, верный вам, по мере сил моих, и как я ни разу не оставил вас в беде, ни правую, ни виноватую, с самого того первого дня, когда король Артур посвятил меня в рыцари, — заклинаю вас, молитесь за мою душу, если я буду убит. Ибо я твердо знаю, что сэр Борс, мой племянник, и все остальные рыцари из моего рода, а также и сэр Лавейн и сэр Уррий, — они все не оставят вас и непременно спасут от костра. И потому, возлюбленная госпожа моя, утешьтесь: что бы ни сталось со мною, вы уезжайте с сэром Борсом, моим племянником, и все мои родичи, по мере сил своих, будут во всем исполнять вашу волю, и вы сможете жить королевой на моих землях.

— Нет, сэр Ланселот, ни за что! — отвечала королева. — Знай, что после тебя я долго не проживу. И если тебя убьют, я приму смерть мою столь же кротко, как святой мученик принимает смерть во славу Иисуса Христа.

— Что же, госпожа моя, — молвил сэр Ланселот, — раз настал день нашей разлуки, знайте, что я продам свою жизнь так дорого, как только смогу. Но в тысячу раз горше, — сказал сэр Ланселот, — я скорблю о вас, нежели о себе! И сейчас, чем быть мне владыкой всего христианского мира, я предпочел бы иметь надежные доспехи, чтобы люди еще рассказывали о моих подвигах прежде, чем мне умереть.

— Воистину, — отвечала ему королева, — будь на то милость Божия, я бы предпочла, чтобы они схватили и убили меня, а вам бы зато спастись.

— Этому не бывать никогда, — сказал сэр Ланселот. — Упаси меня Бог от такого позора! И пребуди, о Иисусе Христе, щитом моим и панцирем!»

Он все-таки выходит, сражается и спасается, но все вышло наружу, король не может делать вид, что ничего нет, разрушается весь прежний их мир с Круглым столом и дружными рыцарями, начинаются сражения, причем Ланселот лишь обороняется против короля, но не пытается его убить. Потом все становится совсем плохо, так как Мордред, незаконный сын короля, пользуется смутой, чтобы захватить власть.

[tes3m]

Но вот еще эпизод перед тем, как Мордред начнет войну.
«И заболел Артур от горя, что сэр Гавейн столь жестоко изранен и что между ним и сэром Ланселотом идет война. И долго еще после этого войско короля Артура продолжало осаждать город, но схваток у них почти не было, ибо осажденные сидели за стенами и только защищались, когда была нужда.

А сэр Гавейн пролежал в своих шатрах три недели больной и недужный в окружении лучших лекарей, каких только удалось сыскать. Но лишь только смог он ходить и ездить верхом, он тут же облачился в доспехи, сел на могучего скакуна, в руку взял тяжелое копье и подскакал к главным воротам Бенвика. И крикнул он громким голосом так:

— Где ты, сэр Ланселот? Выходи, коварный и трусливый рыцарь-изменник! Это я, сэр Гавейн, готовый подкрепить с оружием в руках все мои против тебя обвинения!

Все эти речи слышал сэр Ланселот, и сказал он так:

— Сэр Гавейн, я слышу ваши грубые речи и сожалею, что вы никак не угомонитесь. Ведь вам ведомо отлично, сэр Гавейн, что я знаю вашу силу и ваше искусство и что большого вреда вы мне нанести не сможете.

— Спускайся сюда, рыцарь-предатель, — отвечал он, — и подтверди правоту твою с оружием в руках! В прошлый раз мне не посчастливилось и я пострадал от твоей руки, но знай, я прибыл сегодня расплатиться с тобою, ибо я повергну тебя, как ты поверг меня!

— Иисусе меня упаси, — отвечал сэр Ланселот, — оказаться в вашей власти, как вы в тот раз оказались в моей, ибо тогда мне пришел бы конец. Но, Гавейн, — молвил сэр Ланселот, — не думай, что я стану долго медлить, и раз уж ты столь несправедливо обвиняешь меня в предательстве, ты сейчас получишь, чего добиваешься, и будет тебе со мною дела по горло.

И сэр Ланселот облачился во все доспехи, сел на коня, взял в руку большое копье и выехал из ворот. Собрались и оба войска, и осаждавшие, и осажденные, и стояли грозным строем, и было им приказано не двигаться и следить за поединком этих двух благородных рыцарей.

Вот уперли они копья в свои седельные упоры, ринулись друг на друга и сшиблись, точно гром грянул. У сэра Гавейна копье сломалось по рукоять на сотню кусков, сэр же Ланселот ударил его сильнее, так что конь под сэром Гавейном копытами вскинул, и рухнули конь и всадник наземь. Тогда сэр Гавейн высвободил проворно ноги из стремян, загородился щитом, выхватил яростно меч из ножен и крикнул сэру Ланселоту:

— Слезай с коня, рыцарь-изменник! Ибо, если сын кобылы и отказался мне служить, знай, что сын короля и королевы по-прежнему к твоим услугам!

Тогда спешился и сэр Ланселот, загородился щитом, обнажил меч, и сошлись они яростно и осыпали друг друга жестокими ударами, так что люди с обеих сторон только диву давались.

Но когда сэр Ланселот почувствовал, что сила сэра Гавейна чудесно возрастает, он умерил свою храбрость и стал сберегать свои силы и дыхание, обороняясь мечом и укрываясь за щитом:

он наклонялся и уклонялся туда и сюда, отбивая удары сэра Гавейна и умеряя его напор. А сэр Гавейн напрягал всю мощь и силу, чтобы зарубить сэра Ланселота, ибо, как рассказывает Французская Книга, вместе с мощью возрастала у сэра Гавейна его злоба.

Так три часа наседал он на сэра Ланселота, причиняя ему жестокие страдания, и тому великих трудов стоило от него обороняться. Но когда миновали те три часа и сэр Ланселот почувствовал, что сэр Гавейн вновь остался при своей собственной силе, тогда сказал он так:

— Сэр, вот уже дважды вы доказали мне, что вы грозный рыцарь и муж дивной мощи. И много чудесных подвигов вы свершили за жизнь свою, ибо не один благородный рыцарь был обманут вашей волшебно возрастающей силою. Но теперь, сдается мне, вы уже свершили все ваши чудесные подвиги, и знайте, теперь настал мой черед свершать подвиги!

И сэр Ланселот приблизился к сэру Гавейну и удвоил свои удары, и, как ни оборонялся сэр Гавейн, все же сэр Ланселот успел нанести ему такой удар по шлему и по старой ране, что сэр Гавейн поник, упал наземь и лишился чувств. Но лишь только пришел он в себя, как стал лежа размахивать мечом и метить в сэра Ланселота, говоря так:

— Рыцарь-предатель, знай, я еще не убит! И потому приблизься, и мы доведем этот бой до конца!

— Я не сделаю более ни шагу, — отвечал сэр Ланселот. — Ибо, когда я вижу вас на ногах, я готов с вами биться все время, пока вы стоите на ногах; но поразить раненого человека, который не в силах стоять, — упаси меня Бог от такого позора!

И с тем повернулся он и направился к городу, а сэр Гавейн кричал ему вослед: «Предатель!» — и говорил так:

— Знай, сэр Ланселот, когда я вновь оправлюсь от ран, я опять буду биться с тобою, ибо я не отступлюсь до тех пор, пока один из нас не будет убит!

И так вновь продолжалась эта осада, и сэр Гавейн пролежал больной без малого месяц, а когда он поправился и был уже готов через три дня снова затеять бой с сэром Ланселотом, прибыли вдруг к королю Артуру из Англии вести, которые заставили его со всем войском двинуться в обратный путь.»

И еще один. «И тогда сэр Мордред разослал письма ко всему баронству нашей страны. Собралось к нему множество народу, ибо среди баронов общее было мнение, что при короле Артуре нет жизни, но лишь войны и усобицы, а при сэре Мордреде — веселие и благодать. Так был ими король Артур подвергнут хуле и поруганию, а между ними были многие, кого король Артур возвысил из ничтожества и наделил землями, но ни у кого не нашлось для него доброго слова.
...Увы! это у нас, англичан, большой порок, что долго нам ничто не мило.

Так было с людьми и в тот раз: им более по нраву стал теперь сэр Мордред, а не благородный король Артур, и много народу стеклось к сэру Мордреду, и они объявили ему, что будут стоять за него и в беде и в удаче. И вот с большим войском сэр Мордред подошел к Дувру, ибо там, он слышал, должен был высадиться король Артур, и потому он задумал силой не допустить родного отца на родную землю. И почти вся Англия была на стороне сэра Мордреда, ибо люди так падки до перемен.
...
А когда окончился бой, король Артур повелел разыскать всех своих рыцарей, кто был ранен или убит. И был найден сэр Гавейн лежащим замертво на дне большой лодки. Когда услышал король Артур про такую беду, он пошел к нему и нашел его при смерти. Горько заплакал король, убивался жестоко, он заключил сэра Гавейна в свои объятья и трижды лишился чувств. А когда пришел в себя, то сказал так:

— Увы! сэр Гавейн, сын сестры моей, вот лежишь ты, кого я всех более на свете любил! Не видать мне больше радости! Ибо теперь, племянник мой сэр Гавейн, я открою тебе, что в тебе и в сэре Ланселоте была вся моя радость, на вас — все мое доверие. И теперь я лишился вас обоих, и потому не видать мне уж больше радости на этом свете!

— Ах, мой дядя, — сказал сэр Гавейн, — знайте же, что наступил мой смертный срок. И все это через собственную мою нетерпимость и ненависть, ибо моею ненавистью я навлек на себя же погибель; ведь нынче я принял удар по старой моей ране, которую нанес мне сэр Ланселот, и чувствую я, что к полудню должен буду умереть. Это из-за меня, из-за моей гордыни, терпите вы такой позор и урон, ведь будь благородный рыцарь сэр Ланселот сейчас с вами, как бывал он прежде и был бы и в этот раз, эта злосчастная война никогда бы не началась; ибо он рыцарским своим благородством вместе с рыцарями его благородной крови всех ваших злобных врагов держал в страхе и повиновении. И вот теперь, — молвил сэр Гавейн, — вы пожалеете, что нет с вами сэра Ланселота. Увы! зачем я не примирился с ним! И потому прошу, любезный дядя, пусть мне дадут бумагу, перо и чернила, дабы я мог написать письмо сэру Ланселоту, начертанное моею собственной рукой.

И вот, когда принесли бумагу, перо и чернила, сэр Гавейн едва приподнялся на ложе с помощью короля Артура, ибо незадолго перед этим он уже покаялся в своих грехах и приготовился к смерти. И взял он в руку перо и, как сказано во Французской Книге, написал так:

"Тебе, сэр, Ланселот, цвет благородного рыцарства, лучший изо всех, кого только видел я и о ком слышал за всю мою жизнь, я, сэр Гавейн, сын короля Лота Оркнейского и сын сестры благородного короля Артура, шлю приветствие и оповещаю тебя о том, что десятого дня мая месяца мне был нанесен удар по старой ране, полученной мною от тебя под стенами города Бенвика, и через эту рану настал теперь мой смертный час. И я хочу, чтобы весь мир узнал, что я, сэр Гавейн, рыцарь Круглого Стола, сам повинен в моей смерти и умираю не по твоей вине, но по моей. И потому я заклинаю тебя, сэр Ланселот, возвратиться в это королевство и посетить мою могилу и прочитать, быть может, молитву-другую за упокой моей души. Написано мною это послание в тот самый день, когда я был смертельно ранен, но рану эту еще прежде нанес мне ты, сэр Ланселот, и я не мог бы принять смерть от руки благороднее той, что убила меня.

"Тебе, сэр, Ланселот, цвет благородного рыцарства, лучший изо всех, кого только видел я и о ком слышал за всю мою жизнь, я, сэр Гавейн, сын короля Лота Оркнейского и сын сестры благородного короля Артура, шлю приветствие...

Ты же, сэр Ланселот, ради прежней любви, что была некогда между нами, не медли, прошу тебя, но переезжай через море со всею возможной поспешностью, и твои благородные рыцари пусть приедут с тобою, и спасите благородного короля, который посвятил когда-то тебя в рыцари, ибо ему угрожает жестокая опасность от коварного изменника — моего единоутробного брата сэра Мордреда. Ибо тот короновался здесь королем и задумал еще жениться на госпоже моей королеве Гвиневере; и так бы он и сделал, когда бы королева не засела в Лондонском Тауэре со своими людьми. А десятого дня минувшего месяца мая господин мой король Артур и мы все высадились в Дувре и обратили этого коварного изменника сэра Мордреда в бегство. Вот тогда-то и пришлось мне получить удар по старой ране, нанесенной вами. А время написания этого письма — всего лишь за два с половиной часа до моей смерти. Писано моею собственной рукой и подписано кровью моего сердца. Прошу тебя, прославленнейший рыцарь мира, посети мою могилу"».

Можно, конечно посмеяться над тем, что он знает, что умрет через два с половиной часа, но мне это всегда казалось естественным.

[tes3m]

Мэлори иногда так пишет, что не хочется пересказывать и так поступает в некоторых эпизодах Т.Х.Уайт. Вот еще цитата, но уже из Уайта:
«Был один рыцарь из Венгрии по имени сэр Уррий, семь лет назад получивший на турнире несколько ран. Он там сражался с человеком, которого звали сэр Альфагус, коего и убил, получив от него эти раны, три на голове да четыре на груди и на левой руке. Матерью покойного Альфагуса была одна испанская ворожея, и она наложила на сэра Уррия Венгерского заклятие, так что ни единая из его ран никак не могла затянуться. Им предстояло кровоточить и открываться, пока лучший из рыцарей мира не залечит их, коснувшись руками.

Сэра Уррия Венгерского долго возили по разным странам, — возможно, он страдал чем-то вроде гемофилии, — в поисках рыцаря, который сумеет ему помочь. В конце концов, он решился пересечь Пролив, дабы достичь сей чуждой, северной земли. Все и всюду говорили ему, что единственная его надежда — это сэр Ланселот, и сэр Уррий наконец приехал, дабы его отыскать.

Артур, который всегда думал о людях самое лучшее, был уверен, что Ланс справится с этой задачей, но он полагал справедливым предоставить каждому рыцарю Стола возможность попытать свои силы. В ком-то могло ведь таиться скрытое совершенство, такое уже бывало.

В ту пору двор пребывал в Карлайле, прибыв туда на праздник Пятидесятницы, и было устроено так, чтобы все собрались на городском лугу. Туда же принесли в паланкине сэра Уррия и уложили его на парчовые подушки. Вокруг него стройными рядами стояли в своих лучших одеждах сто десять рыцарей, — еще сорок странствовали в поисках приключений, — землю устлали коврами, воздвигли шатры, дабы высокородные дамы могли наблюдать за происходящим. Из любви к своему Ланселоту Артур пожелал окружить роскошью высший из подвигов его жизни.

Книга о сэре Ланселоте кончается, и вот нам предстоит в последний раз увидеть его в этой книге. Он затаился в комнате замка, где хранилась конская упряжь, оттуда ему все было видно. Вокруг, между седел и блестящих мундштуков с удилами, во множестве свисали поводья — достаточно крепкие, заметил он, чтобы выдержать его вес. Здесь он и ждал, спрятавшись, и молился, чтобы хоть кто-нибудь, — может быть, Гарет? — оказался способным быстро свершить это чудо, или же, если того не случится, чтобы все позабыли о нем, не заметив его отсутствия.

Как по-вашему, приятно ли быть первейшим рыцарем мира? Ну, так подумайте, если да, о том, как вы будете защищать этот титул. Подумайте об испытаниях, все повторяющихся, безжалостных, чреватых позором, которые вам придется выдерживать день за днем, — пока в последний и неизбежный день вы не потерпите поражение. Подумайте еще и о том, что вам-то известна причина поражения, основательная причина, которую вы пытались скрыть, так трогательно пытались скрыть или не заметить целых двадцать пять лет. И подумайте о том, как вот теперь вам придется явиться перед самым большим и благородным собранием, какое только можно представить, и публично обнаружить свой грех. Они ожидают, что вы преуспеете, а вам предстоит неудача: вам придется открыть перед всеми обман, который вы совершали в течение четверти века, и все они мгновенно узнают причину — постыдную причину, которую вы норовили утаить от своего же разума, и которая, напоминая о себе в тиши вашего пустого покоя, столь больно язвила вас, что голова ваша дергалась, как бы пытаясь ее стряхнуть. Чудеса, которые вам хотелось творить в столь давнее время, совершаются лишь в чистоте душевной. Люди, стоящие снаружи, ждут от вас этого чуда, ибо вы всегда играли на их вере в чистоту вашей души, и именно теперь, когда предательство, прелюбодейство и убийство облекли вашу душу, как саван, вам придется выйти на яркий солнечный свет, чтобы подвергнуть вашу честь испытанию.

Ланселот стоял посреди седельной, белый, как полотно. Он знал, что Гвиневера там, снаружи, и что она тоже бледна. Он сплетал пальцы и смотрел на крепкую упряжь, и молился, как только умел.

— Сэр Сервауз ле Врюс! — прокричали герольды, и сэр Сервауз, рыцарь, чье имя стояло далеко от начала списка соревнователей, выступил вперед. Человек он был застенчивый, интересовался исключительно естественной историей и в жизни своей ни разу ни с кем не сражался. Он приблизился к сэру Уррию, уже постанывавшему от множества прикосновений, преклонил колени и сделал все, что ему было по силам.

— Сэр Озанна-Храброе Сердце!

Так оно и шло до самого конца списка в сто десять человек, чьи пышные имена Мэлори приводит в должном порядке, так что вы почти видите чистые очерки их тяжелых бригантин, цвета и металлы гербов, яркие краски плюмажей. Оперенье на головах придавало им сходство с воинственными индейцами. Лязгали на ходу пластинчатые поножи, и шпоры ясно позванивали в ответ. Они преклоняли колени, сэр Уррий морщился, и все было впустую.

Ланселот не повесился на поводьях. Все верно, он нарушил запрет, обманул друга, вернулся к Гвиневере и убил сэра Мелиагранса в неправой ссоре. Ныне он был готов принять наказание. Он шел меж двух длинных рядов рыцарей, ожидавших под солнцем. Сама попытка остаться незамеченным привела его на приметнейшее место — он оказался последним. Он шел между глазеющих рыцарей, уродливый, как и всегда, сконфуженный, полный стыда, — ветеран, которого ждет поражение. Мордред с Агравейном слегка подвинулись вперед.

Встав на колени близ сэра Уррия, Ланселот обратился к Артуру:

— Должен ли я делать это, после того как все потерпели неудачу?

— Конечно, должен. Я повелеваю тебе.

— Если ты повелеваешь, я подчиняюсь. И все же такая попытка, после всех остальных, отдает высокомерием. Может быть, ты освободишь меня от нее?

— Ты все неправильно понял, — сказал Король. — Нет никакого высокомерия в том, что ты попытаешь свои силы. Если уж ты не справишься, значит, это никому не по плечу.

Сэр Уррий, к этому времени совсем ослабевший, приподнялся, опираясь на локоть.

— Прошу вас, — сказал он. — Я для того и приехал, чтобы вы сделали это.

Слезы стояли в глазах Ланселота.

— Ах, сэр Уррий, — сказал он, — если бы только я мог вам помочь, с какой охотой я сделал бы это. Но вы не понимаете, вы не понимаете.

— Во имя Господа! — сказал сэр Уррий. Ланселот взглянул на восток, где по его понятиям обитал Господь, и мысленно произнес несколько слов. Слова были примерно такие: «Я не славы ищу, но прошу тебя, если можно, спаси нашу честь. И если ты пожелаешь исцелить этого рыцаря ради него самого, то прошу тебя, исцели». Затем он попросил сэра Уррия, чтобы тот дал ему осмотреть свою голову. Гвиневера, во все глаза смотревшая из своего шатра, увидела, как двое мужчин склонились друг к другу. Затем зашевелились люди, ближайшие к ним, и поднялся ропот, а следом и крик. Джентльмены начали вдруг подбрасывать кверху шапки, вопить и пожимать друг другу руки. Артур снова и снова выкрикивал все одни и те же слова, он вцепился в локоть грубияна Гавейна и кричал ему в ухо: «Она закрылась, как ящик! Как ящик!». Какие-то пожилые рыцари приплясывали вокруг, ударяя щитом о щит, как при игре в «горячий пудинг», и тыкая друг друга под микитки. Из оруженосцев многие хохотали, словно безумные, и лупили друг друга по спинам. Сэр Боре целовал Короля Ангвиса Ирландского, и тот не сопротивлялся. Сэр Галахальт, высокородный принц, грянулся оземь, споткнувшись о собственные ножны. Благородный сэр Беллеус, тот, что далекой ночью в шатре из красного шелка никакой не выказал злобы из-за распоротой печени, производил страшный шум, выдувая музыку из травинки, зажатой между пальцами. Сэр Бедивер, так и предававшийся ярому покаянию с той поры, как посетил Папу, гремел какими-то святыми костьми, привезенными им домой в качестве сувенира; на костях округлыми буквами было написано «С приветом из Рима». Сэр Блиант, вспоминая своего кроткого Дикого Человека, обнимал сэра Кастора, никогда не забывавшего о рыцарственной отповеди, полученной им от Кавалера Мальфет. Добрый и чувствительный Агловаль, поставивший крест на вражде Пеллиноров, обменивался с прекрасным Гаретом звучными пинками. Мордред с Агравейном кривились. Сэр Мадор, красный, словно индюк, мирился с сэром Пинелем-отравителем, который инкогнито вернулся домой. Король Пеллес обещал всем и каждому подарить новую мантию, принимая на себя все расходы. Белый, как лунь, дядюшка Скок, столь старый, что производил уже чуть ли не баснословное впечатление, пытался перескочить через свою клюку. Шатры опадали, хлопали стяги. Крики «ура» прокатывались один за другим, словно гром или дробь барабанов, над башенками Карлайля. Все поле, все люди в поле, все башни крепости, казалось, вздымались и опадали, подобно поверхности озера под дождем.

А в середине поля, всеми забытый, один, стоял на коленях ее любовник. Одинокий и неподвижный, он знал тайну, скрытую от других. Чудо состояло в том, что ему дозволено было сотворить чудо. «И тут, — говорит Мэлори, — сэр Ланселот заплакал, словно малый ребенок, которого побили».

[tes3m]

А вот еще заодно две небольшие цитаты из Уайта, показывающие, что особенности манеры Мэлори могут быть кому-то милы и смеяться над ними можно не только так, как Марк Твен, но и с любовью.
«Как-то раз я после обеда отправился в лес, думал с полчасика поохотиться, а там на меня вдруг напали сзади двое рыцарей.

— Двое рыцарей? — спросил Король. — Сзади?

— Да. Именно двое и именно сзади. Это были сэр Брюс Безжалостный и какой-то его дружок.

Король Пеллес с размаху хлопнул себя по колену.

— Этот человек, — воскликнул он, — сущая угроза для общества. Не могу понять, почему его до сих пор никто не прикончил.

— Все горе в том, что его изловить невозможно. Однако я вам рассказывал про Дикого Человека. Сэр Брюс и этот, второй, как вы понимаете, застали меня совершенно врасплох, и должен с сожаленьем признать, что мне пришлось обратиться в бегство.

Сэр Блиант примолк и уставился в огонь. Впрочем, он вскоре взбодрился.

— Ну, ладно, — сказал он, — не всем же быть героями, верно?

— Не всем, — согласился Король Пеллес.

— Я был жестоко изранен, — сказал сэр Блиант, найдя удачную формулу, — и чувствовал, что силы мне изменяют.

— Разумеется.

— Эти двое до самого замка скакали по бокам от меня и наносили мне удар за ударом. Я и по сей день не понимаю, как я жив-то остался.

— Это все записано в Камнях, — сказал Король.

— Мы сломя голову проскакали мимо бойниц барбакана, и, видимо, сквозь них Дикий Человек нас и заметил. Он у нас, понимаете ли, сидел в барбакане, наверху. Так или иначе, он нас увидел и, как потом оказалось, голыми руками разорвал оковы. Оковы, между прочим, были железные, на руках и ногах. Он при этом жестоко поранился. Затем он выбежал через задние ворота, — руки в крови, цепи так и летают вокруг, — стянул с седла напарника сэра Брюса, отнял у него меч и так саданул сэра Брюса по голове, что тот ничком повалился с коня. Второй рыцарь попытался заколоть Дикого Человека сзади, он же был совсем без доспехов, да только я в последний миг рубанул этого малого по запястью. Ну, тут они оба поймали своих коней и поскакали, что было мочи. Это был уже даже и не карьер, можете мне поверить.

— В этом весь сэр Брюс. ...»

«— В чем же состояло второе испытание?

— Мы с Борсом, как вы знаете, всегда относились друг к другу по-доброму. Эта ссора — пустяк. По-своему мы друг друга любили, и вот, когда Борс ехал по лесу, перед ним предстали вдруг сразу две картины. Во-первых, он увидел меня, голого и привязанного веревками к кляче, с двумя рыцарями по сторонам, которые стегали меня терниями. Во-вторых, он увидел девицу — она ехала на коне и ехала, надо сказать, далеко не шагом, а за ней мчался галопом рыцарь, намереваясь лишить ее девства. Двигались эти две кавалькады в разные стороны, а Борс-то ведь был один.

— Как подумаешь, — с прискорбием заметил сэр Лионель, — не везет мне с этими терниями. Сэр Тарквин уже однажды сек меня ими.

— И кого же выбрал Борс?

— Борс решил спасать девственницу. Когда я потом, во время нашего поединка, спросил его, какого дьявола он бросил на погибель родного брата, он объяснил мне, что, по его тогдашнему разумению, я был презренным грешником, хоть он меня и любил, а девственница это все-таки девственница. Вот он и решил, что его долг — спасти лучшего из нас. Потому-то я и пытался его убить.

— Правда, теперь, — прибавил Лионель, — я в состоянии понять, что определенный здравый смысл в его решении присутствовал. Я понимаю, что это было вторым испытанием, и понимаю, какого труда ему это решение стоило.»

[tes3m]

Сапковский о Ланселоте: «Трагическая по своим последствиям любовь Ланселота и Гвиневеры, окончившаяся двойным предательством — друга и сюзерена, — это красная нить классической версии мифа. Такая любовь — красивая и долго служившая образцом для пар любовников (Паоло Малатеста и Франческа де Римини Данте) — по сути своей губительна и деструктивна. Ибо в легенде все было так: покончив с поисками Грааля, Ланселот нарушил данный ранее обет целомудрия и возобновил ночные визиты в опочивальню Гвиневеры. Описанная выше подлая задумка Морганы* принесла плоды — греховная любовь рыцаря и королевы была уже секретом полишинеля. А так как Артур вроде бы не замечал неверности жены и вассала, а может, делал вид, будто не замечает, то по наущению Мордреда и Агравейна, братьев Гавейна, двенадцать рыцарей устраивают ловушку Ланселоту, намереваясь прихватить его in flagranti «на месте преступления (фр.).» в ложе Гвиневеры и тем самым принудить короля действовать, поставив перед неопровержимыми доказательствами и fait accompli «"при деле» (свершившемся) (фр.).».

Застигнутый интригами врасплох Ланселот хватается за меч — и в результате — штабеля трупов. Среди них Агравейн. Ланселот сбегает, а у Артура фактически не остается выхода — неверную королеву осуждают на аутодафе. Ланселот возвращается и выручает ее, но во время начавшейся беспорядочной сечи гибнет много рыцарей Круглого Стола, в том числе Гахерис и Гарет и другие два брата Гавейна.

«Начинается война, в которой основным „ястребом“ оказывается жаждущий мести Гавейн.

Королевские войска с Артуром и Гавейном во главе осаждают Ланселота и его приверженцев в замке, именуемом «Стражница Радости» (Joyous Gard). He в состоянии вынести мысль о неизбежности пролить кровь братьев, благородный Ланселот отказывается от Гвиневеры и возвращает ее королю. Но Гавейн неумолим, борьба не прекращается. Прерывает ее только бунт Мордреда. И тогда Ланселот поспешает на помощь Артуру, но приходит слишком поздно. Артур и Мордред мертвы, Гвиневера — в монастыре. Ланселот «уходит в отшельники», тяжко болеет и вскоре отдает Богу душу.

Самое прекрасное и психологически наполненное описание личности Ланселота мы находим у Т.Х. Уайта. Меня дрожь пробирает при одной только мысли, что к нему можно добавить хотя бы слово — поэтому советую прочитать самим».
* "Вершиной ее интриг был фортель, какому мог бы позавидовать самый искусный «черный» пропагандист: подарила Тристану щит, на котором внизу были изображены король и королева, а над ними, тонча их коронованные головы, — рыцарь. Тристан (доказав тем самым, что был законченным болваном) выступил с этим щитом на турнире в Камелоте, а двор аж забурлил от сплетен. Все сразу же поняли значение картинки: Артур, Гвиневера и «позорник» Ланселот."
Сапковский о Звере Рыкающем: "Этот Зверь Рыкающий (Questing Beast) — одна из самых загадочных «фигур» в «Смерти Артура». Заметил чудовище в лесу король Артур, бестия была безобразно-уродлива: морда — змеи, тело — леопарда-, зад — льва, а ноги — оленя. Когда существо двигалось, из брюха у него вырывались такие звуки, словно подняли лай дважды тридцать собак, настигающих зверя, — отсюда и название.

За бестией половину жизни гонялся король Пеллинор, отец Персиваля: Когда убитый Гавейном Пеллинор распрощался с жизнью, по следам чудовища двинулся Паломид. Никоим образом невозможно понять, в чем тут вообще дело

— бестия ограничивается тем, что шатается по лесам и лает голосом шестидесяти — как нетрудно подсчитать — дворняг. И ничего больше. Ни девицу не утащит, ни сожрет никого, ни даже в колодец не нагадит. Ну ничего! Ходит и лает. Так чего же ради Пеллинор, а за ним и Паломид с маниакальным упорством гоняются за скотиной?

Есть в тексте упоминание о каком-то пророчестве Мерлина относительно бестии и того, кто ее схватит, но неизвестно, о чем идет речь. Тайна, покрытая мраком! Энигма! Абсолютный секрет!

Объяснений вроде бы может быть два: либо печатник Кэкстон потерял какие-то поясняющие это дело страницы рукописи Мэлори, либо Мэлори умышленно таких пояснений не дает, ибо.. хочет посмеяться над рыцарством и рыцарскими «обетами», погонями за непонятными, бессмысленными идеалами."
В общем, если попытаться объяснить, что же мне нравится у Мэлори, то больше всего — чувства героев: дружба короля и Ланселота, вообще дружба, готовность короля закрыть глаза на измену жены (пока официально ее не уличили, а тогда это уже не только его личное дело), неидеальность героев — скажем, тот же Ланселот лжет ради чести королевы. Опять Сапковский пересказывает: "Когда Гвиневера по весне выбралась в лес праздновать Бельтайн, Мелегант похитил ее, запер и собирался взять силой. ...
Королеву вызволил (примчавшийся на телеге!) Ланселот, даровав развратнику князю жизнь. Мелегант отблагодарил лучше не придумаешь: что было духу кинулся к Артуру и донес, что, мол, освободитель Гвиневеры Ланселот воспользовался выпавшей возможностью и, прежде чем вернуть освобожденную королеву законному супругу, «роскошно с ней удовлетворялся» в замке Мелеганта, не вылезая из ложа королевы ни днем, ни ночью. Что, кстати сказать, полностью соответствовало истине.
Так что все это могло иметь серьезные последствия для Гвиневеры и Ланселота, но ведь, к счастью, существовал рыцарский кодекс и обычай. «Лжешь, сукин сын, — холодно бросил Ланселот Мелеганту. — И сей же час я докажу это в бою на мечах». В начавшемся поединке Ланселот, гроссмейстер ристалищ, разделал более слабому Мелеганту голову на две половинки. Сим действием он неопровержимо доказал, что закон и правда на его стороне, покойник лгал, а Гвиневера чиста, как лилия."

[FleetinG_]

 tes3m, огромное спасибо за обстоятельный и убедительный ответ!
Да, мне было приятно обнаружить, что версия о том, как Артур все знал и хранил дружбу, идет от Мэлори (зато король Марк там типичный злодей, но это ладно). И еще мне понравилось, что Мэлори опирается на прежние источники (французские романы), но если ему надо, то переигрывает ситуации - один эпизод с телегой чего стоит, и это убедительнее, чем версия об издевательствах Гвиневеры
А повторы как раз формируют структуру повествования, что это не единичные случаи, а мир со своими правилами (то есть сравнение с компьютерной игрой, все больше понимаю, это с моей стороны похвала, в это интересно играть - особенно обычаи, прикрепленные к замкам). Хотя две Мальдизанты под разными именами - это, ИМХО, авторский сбой, но само по себе оно мне понравилось (только у современных авторов такие героини обычно все-таки выходят за героев, над которыми они всю дорогу издевались )
И Уайт удивительно интересно пишет, надо будет до него добраться... когда я доберусь еще до множества зависших вещей, опять включая "Обретенное время"...
Но поиски Грааля, мне кажется, все-таки больше приблизили конец, чем происки Мордреда - цвет рыцарства на них сгинул, попутно поставив под вопрос идею о нужности рыцарства как стычек со всеми, кто вызовет...

[tes3m]

FleetinG_, Насчет компьютерной игры — а мне все время о них думалось, корда читала Ариосто.

[FleetinG_]

А есть Ариосто в русском переводе? Или ты не в русском?

[tes3m]

Гаспаров прозой перевел.))) Где уж мне не в русском!

[tes3m]

«В этом году в "Литературные памятники" сдана огромная рукопись - перевод поэмы Ариосто "Неистовый Роланд", 46 песен, правда, не размером подлинника, а свободным стихом (по примеру того, как это принято на Западе). Комментарий делал мой коллега по институту М. Л. Андреев, спасибо ему, а переводил я. И весь этот перевод в течение нескольких лет был сделан почти исключительно на ходу, стоя в метро или сидя в поезде. Если бы при переводах у нас были приняты посвящения, я бы обязан был посвятить его Министерству путей сообщения.»; «Я не имел намерения переводить Ариосто, я хотел его просто прочитать. Все мы знаем, что есть такие памятники мировой литературы, о которых мы твердо отвечаем на экзаменах, что они великие, и в то же время всю жизнь знаем их в объеме отрывков из хрестоматии зарубежной литературы. И я решил: когда на Страшном Суде меня будут спрашивать, почему ты не читал того-то, не читал того-то и еще смел называть себя филологом, то я на каждый вопрос буду отвечать. "Зато я прочел Ариосто! Зато я прочел Ариосто!.." А у Ариосто такой запутанный сюжет, что читать его без карандаша в руке немыслимо, иначе потеряешься между персонажами и эпизодами. Ну, а взять в руки карандаш - это уже значит себя обречь. Так и получилось». www.zhurnal.ru/staff/gorny/texts/ml_gasparov.ht...

[FleetinG_]

Спасибо, буду знать!
Я не имел намерения переводить Ариосто, я хотел его просто прочитать. Как знакомо

[tes3m]

FleetinG_,

Как знакомо

Когда я читала

«Ну, а взять в руки карандаш - это уже значит себя обречь. Так и получилось»

, вспомнила тебя. Значит, правильно вспомнила.)))

[tes3m]

www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v...
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A2%D1%80%D0%B8_%D0%BC...

[FleetinG_]

Я пересмотрел всех „Трех мушкетеров“. Удивлен был многим вещам — все пытаются как можно дальше от Дюма отскочить Подход уже радует!

[tes3m]

Ага, хороший подход. Если бы сделали что-то вроде "Графини де Монсоро", было бы хорошо. Тот наш сериал неплохой.