Чисто за компанию - не могу удержаться и не показать, как, оказывается, люди могли 
И цифровую пьесу, например, могли, и во времени прошвырнуться, и даже вот такой трепетный киберброманс могли...Евгений Дубровин
ЗЕЛЕНЫЙ КОСТЯ И СТАЛЬНОЙ СТАС
(хроника одной дружбы)
Они давно уже дружили: человек Костя, прозванный за молодость и доверчивость Зеленым, и токарный станок Стальной Стас. Дружили так крепко, что научились разговаривать.
- Ну, я пошел. – Костя провел рукой по гладкому широкому плечу друга. – Сегодня пятница. Можно пораньше.
- Ты смотри не... – Стас вздрогнул сильным, горячим телом.
- Ну что ты, - смутился Костя. – Вечером – театр. Завтра – поезд «Здоровье», а послезавтра сыну надо скворечник смастерить. У нас на газоне скворцы поселились.
У проходной на Костю надвинулись двое, одетые далеко не как на дипломатический прием.
- Ну? – спросил один с лицом, будто сошедшим с плохо сохранившейся доисторической монеты.
- Мы ведь тебе нужны? – вкрадчиво расшифровал товарищ, дошедший до наших дней в несколько лучшем виде, и нежно, но цепко взял Костю за рукав.
читать дальше- У меня сегодня театр, завтра поезд «Здоровье», а послезавтра надо скворцам... – быстро забормотал Костя, стараясь освободить руку.
- Тю! – сплюнул и растер плохо сохранившийся.
- Хватит кочевряжиться, Зеленый, - пояснил его нежный товарищ. – Мы ведь давно за тобой наблюдаем. Употребляешь неквалифицированно, абы с кем и не со вкусом. Иногда со скворцами пьешь. А это уже последнее дело. Променял ты настоящих людей на птиц, Зеленый. Получка при тебе? Обмоем счастливую встречу. Покорешимся. Маму вспомним. Маму-то редко вспоминаешь? Плохой ты. Грех забывать родителей.
- Ты взял на целых две десятых ниже, - сказал печально Стальной Стас. – Седьмую деталь уже запорол. А мне скоро должны автоматику ставить. Не поставят, скажут, я виноват.
- Руки дрожат, и глаза слезятся, - пожаловался Костя. – А внутри... Будто в стиральной машине все внутренности... Честное слово, больше не буду. Случай такой. Покорешился с одними... Маму вспомнил...
В цехе появились и придвинулись к станку двое. Доисторический и его нежный друг.
- Че? – спросил Доисторический и показал из кармана плаща пластмассовое горлышко. – По паре термопарей?
- Полечимся? – разъяснил мысль нежный друг. – Пусть работает Стас, он железный. Правда, железяка?
Нежный друг пнул Стаса в лодыжку. Тот загудел, но стерпел. Человек все-таки пнул. Создатель.
- Ничего не вижу. Все риски пляшут. Мозги, как в мясорубке... Ноги мерзнут...
Стальной Стас грел друга теплым дыханием.
- Сходи в медпункт, выпей анальгина. Эх, Костя, Костя... Жизнь идет, а ты... Я вот уже полуавтоматом стал, стыдно, что ты все в третьем разряде ходишь. Бросил бы... К добру не приведет. Прошлый раз чуть волосы твои на шпиндель не намотал, когда ты отключился... Разве это дело?
- Ага... Схожу в медпункт... Ты уж, Стас, здесь погуди... Я тебя кожухом прикрою.
- Как?
- Товарищ интересуется, Зеленый, чего ты такой сегодня зеленый? Почему зубы дрожат? Анальгинчику, говоришь? Мозги припудрить хочешь?
- Ну?
- Товарищ интересуется, трешник есть? Не обижай. Вступай в долю. За фикус спрячемся, вмажем по паре термопарей и разлетимся веселыми канарейками. Искать лето. Ну и видик у тебя. Больной, сразу видно, что не пил до обеда. Держи стакан. Закусываем листочком. Фикус, говорят, от всех болезней помогает. Да пыль оботри. Эх, да кто так пьет? Стакан заглатывать надо, а не сосать. Променял ты людей на птиц, Зеленый, потому и страдаешь.
- Дыши в сторону, Костик. Масло загорится. Ну и дух у тебя! На что у меня стальные легкие – и то рвутся. Мне фотоэлементы должны ставить. Разве выдержат фотоэлементы?
- Пошел ты куда подальше, Стас! Надоел! Погуди здесь, а я сбегаю в медпункт.
Костя сидел, прислонившись спиной к Стальному Стасу, и слушал ворчание друга:
- Вот я уже и автоматом стал, а что толку... Выработки настоящей нет... Ты то опоздаешь, то раньше уйдешь. И мне душу не даешь отвести, и сам не зарабатываешь. Как только тебя жена терпит? Соседние станки надо мной смеются. Вместе купаются, всеми частями так и сверкают, а я всегда неубранный.
- Последний раз, Стас. Больше не буду. Честное слово, больше не буду. Вот только покурю схожу.
- Смотри, Костя. Если твоих дружков из термического увижу – глаза им эмульсией позаливаю.
- Че?
- Товарищ интересуется, голова мерзнет, Зеленый? Вот как волосы дрожат. Пойдем к фикусу, попасемся. Хотя забыл, мы его в прошлый раз съели. Двинем лучше в душевую, там, говорят, веники березовые завезли. Поразительная штука – березовый веник. Хлещись и закусывай. Закусывай и хлещись.
- Ударился?
- Товарищ интересуется, ты разве ущербный, почему за техникой не следишь? Видишь, твой Стас эмульсией истекает? Ой! Да что же это делается! Струей прямо по хряпалке! Бутылку! Спасай бутылку! Уймешь, Зеленый, этого гада – приходи в душевую. Постучись три раза. Пароль скажешь: «Третий нужен?» Ответ: «Завсегда!»
У Костиного станка на тележке с заготовками сидит молодой парень в очках – Социолог и вертит в руках анкету. Анкета называется «Почему вы пьете?» В анкете сорок три пункта. Социолог и Костя уже преодолели двадцать восемь, но причину, почему Костя пьет, не выяснили. Костя смущается, пожимает плечами.
- А почему пьете вы? – выпалил он вдруг.
Социолог замолк на полуслове, залился краской.
- Что, есть запах?
- Да нет, это я так, вообще... Все ведь пьют. И вы наверняка.
Очкарик приободрился:
- Я отношусь к разделу «Случайно спровоцированные выпивки». Это самый благополучный раздел. Вчера меня товарищ спровоцировал. Прилетел из тайги с копченой медвежьей лапой. Разве устоишь против копченой медвежьей лапы? Гудели всю ночь. Почти ведро выдули. Главное – меру соблюсти. Меру соблюсти мы не умеем. Ну зачем ведро? А сейчас голова на части рвется. И плечо болит. Товарищ медвежьей лапой огрел. Поспорили. Так сказать, аргумент в споре.
Социолог потер плечо и пригорюнился. Спрашивающий и опрашиваемый молчали.
- Я вот что думаю, - сказал Социолог. – Кончать с этим надо. Не искать причины, а просто кончать... Как же голова болит, парень...
- Давай свожу вас в душевую, - сжалился Костя. – У нас там почти всегда кто-нибудь есть. Стакан нальют и веником березовым дадут закусить. Пароль: «Третий нужен?» Ответ: «Завсегда!»
Очкарик сунул анкету в карман.
- Да, надо. Надо. Слаба у нас воля, слаба.
- Сначала сам пить брось, а потом учи других, - проворчал Стас, но Социолог, конечно, ничего не понял.
- Такие вот дела, Стас... Жена ушла. Детей забрала и ушла. И скворцы с газона улетели, не захотели без них жить... Один я остался... Ты только вот у меня... Сердце жмет... Надо же... тридцать два только... а сердце больное...
- Эх, Костик, - вздохнул Стальной Стас. – И себя загубил, и меня скоро сожжешь. Все части уже болят от твоих нервных движений. Мне скоро должны электронику вставлять. Почти сорок тысяч стоит... Сломаешь все... Ничего ведь не знаешь... Сто лет в книгу не заглядывал.
- Все критикуешь, Стас. Тебе хорошо – ты железный. А я из плоти и крови. Я – человек.
- Так стань железным человеком.
- Да. Ты прав. Надо только собраться с волей. А сейчас ты погуди здесь погромче, а я сбегаю в душевую, что-то потом весь обливаюсь. К перемене погоды, что ли...
- Хря?
- Мой товарищ что хочет сказать. Он хочет сказать: вот был здоровый человек и заболел. Сгорел человек, надорвался. Поэтому хряп... извините, выпьем за выздоровление от имени местного комитета. А все почему? Потому, что неспокойный. Помню, как-то не заказали к нам в душевую березовые веники...
- Алкаши все веники поели.
- Что ты сказала, тетка? К чему ты это сказала?
- Я говорю: пил много, потому и заболел.
- Извинись, тетка! Перед здоровьем хорошего человека извинись! Извинись, хоть ты и доктур.
- Вы его довели. Дружки так называемые. А какая душа была – скворцов любил, цветы. Всех птиц из души вытрепала водка, все цветы сожгла...
- Му?
- Товарищ интересуется, что мычит эта корова? Чего эта парнокопытная лезет не в свои дела? Хоть она и доктур. Мы есть здесь в настоящий момент представители производства. А на производстве Костя горел. И сгорел. Постыдилась хоть бы больного, тетка. Костика хоть бы постыдилась. Ты че налазишь? Ты че виснешь? Вот как сейчас укушу! Я не сильный, но кусачий! Имей это, тетка, в виду.
- Внимание, товарищи! Подойдите поближе! Вытрите ноги о тряпочку! Перед вами самый удивительный станок по прозванию Стальной Стас. Почти с человеческим характером и особенностями. Например, такая особенность. Не выносит запаха алкоголя. Сразу же отключается. Вон стоит человек по прозвищу Зеленый Костик, бывший его хозяин, ныне трудовой инвалид, сейчас он уже уборщиком работает, только его одного выпившего и терпит Стас, да и то на расстоянии метра. На нем работают лишь абсолютные трезвенники, которые не пьют ни при каких обстоятельствах.
- Прям?
- Что – «прям»? Кто сказал – «прям»? Это еще кто такие? Посторонних прошу не загромождать вид.
- Вот товарищ интересуется: прям уж ни при каких обстоятельствах? Это что за люди изыскались такие? Марсиане, что ли? Да и марсиане наверняка хлещут. Только отвернись. Что? Ой! Масло! В рыло маслом! Ну и сволочной станок!
- Вытрите свой образ, товарищ! Вот ветошь. Не ругайтесь и идите по своим делам. Здесь экскурсия. Я думаю, что за такими станками будущее. Нам никуда от них не деться. Будут, обязательно будут такие станки! Нам требуются работники на новых станках. Костик! Вытри кафель после товарищей!Евг.Обухов
ГВОЗДИ
(документы, обнаруженные не археологами)
ПЕТИЦИЯ
«Как мы есть плотники Вахрамеевы, миром и по твоему наказу подряженные на строительство новаго собора, соблаговоли, царь-батюшка, повелеть выдать на сие строительное дело 5 (пять) пудов гвоздей каленых».
РЕЗОЛЮЦИЯ
«Эвон, карман расхлабенили! Сроду к царю не ходили с такими-то запросами. Небось, хватит с них и 2 пудов. Пущай дьяк грамоту-то ихову перепишет, как подобает. Боярин Покровский».
читать дальшеУКАЗ
«Ревностно радея о благе государственном и неусыпно рачея, мы, государь и прочая, считаем достаточным выдать означенным плотникам вместо 2 пудов – 20 фунтов гвоздей каленых». (Подпись неразборчива. Печать).
ЗАПИСКА
«Онфим! Посылаю тебе с девкой ключи от анбара, поди, там в ларе гвозди. Отвесь по цареву указу плотникам, какие с утра во дворе дожидаются. Да гляди, ты им все двадцать-то фунтов не давай, все одно: холопы, грамоты да счета не ведают, бог даст – и не поймут ничего. Боярин Покровский».
ЗАПИСКА
«Егорий! Возьми в избе короб какой, да бежи к боярскому анбару, гвозди домой отнесешь, огород городить станем. А взамен возьми тех, что в чулане в мешочке висят, плотникам отдашь на боярском подворье. Да любых-то не неси, выбери какие уже зело ржавью пошли. Пусть их и берут. А боярину-то на глаза с коробом не попадайся и, окромя гвоздей, сам мешочек плотникам не давай, он и нам под табак сгодится. Онфим».
ИЗ ПУТЕВОДИТЕЛЯ
«...Покровский собор является уникальным объектом деревянного зодчества. Особо ценно в этом памятнике то, что, как установлено в процессе реставрации, срублен он неизвестными плотниками без единого гвоздя». Георгий Москвин
ТРОФЕИ ИЗ ИСТОРИИ
(Листки ненайденного дневника)
7 сентября. Я пишу эти строки в трезвом уме и здравой памяти, так как чувствую, что все это добром не кончится. Дело в том, что я работаю на фабрике по изготовлению машин времени мастером в цехе сверхточных деталей. Мы уже приступили к серийному выпуску.
Сегодня после работы я зашел к своему напарнику Вите Иванякину. Я постучался, никто не ответил, но дверь была открыта, и я вошел. Из коридора мне показалось, что Витя стоит посреди комнаты. Пройдя в комнату, я понял, что ошибся, - никого не было. Я сел в кресло и вдруг увидел, что из воздуха материализуется мой коллега. В одной руке он держал череп, по-видимому, лошадиный, в другой – дохлую змею.
читать дальшеВид у него был торжествующий, сидел он на ящике, в котором я сразу узнал самодельную модель нашей продукции. Понятно, чем он занимался на бюллетене!
- Череп, - объяснил он, видя мое изумление. – Коня вещего Олега. – И, указав на змею, добавил: - Чуть не укусила, гадина.
- Зачем тебе?!
- Сувенир. – Он говорил небрежно и, как мне показалось, слегка презрительно, точно в моем недоумении было что-то детское и глупое.
Во мне шевельнулось тревожное чувство.
Ночь с 7 на 8 сентября. 2 часа. Я понял, что меня встревожило, и проснулся. Ведь любое изменение в прошлом должно повлиять на настоящее! Я бросился к книжному шкафу. Так и есть: в учебнике истории не было ни одного упоминания о хазарах, а у Пушкина исчезла «Песнь о вещем Олеге»!
8 сентября. День. Я вспомнил, что в последнее время все сотрудники под разными видами брали у меня детали. Если так, то почти все смастерили себе машины.
Тот же день. Вечер. Меня послали к Фролу Кузьмичу, нашему директору, отнести заказ. Директора дома не было, и мне открыла его жена, похожая на белочку в халате. Квартира у них огромная, а по стенам висят картины – много, и все неизвестные. Директорская жена подвела меня к одной и спросила:
- Нравится? Это Мона Лиза.
Лизу я не знал, и картина мне не понравилась. Я боюсь таких женщин. Никогда не знаешь, что у них на уме.
- У нас в основном итальянцы, - гордо заметила директорша.
Пришел директор. Он удивился, что я не знаю Моны Лизы, подошел к картине и в знак восхищения почмокал губами и пощупал что-то пальцами в воздухе.
9 сентября. Я установил, что изменение реальности настоящего происходит через 6-8 часов после хищения в прошлом.
Днем главный инженер, большой лошадник, провел через проходную какого-то холеного жеребца. Вечером я два часа проверял версии, пока не напал на след: из истории пропал Буцефал. Я не стал интересоваться, что случилось в Греции. Страшно.
11 сентября. Все-таки никогда нельзя судить о человеке по внешнему впечатлению. Всю ночь взахлеб читал и не успел закончить роман. А кто написал? Саша Козлов, наш лаборант, с виду парень скользкий, а как оказалось – философ, добрейший человек. И когда он успел? Написать такую громадину, исторический роман! «Война и мир» называется.
13 сентября. У нас всегда несли, но так, как сейчас – никогда. Мне в окно хорошо видно проходную. Вахтер дядя Витя глаза с утра заливает то старинным «Порто», то еще какой-нибудь исторической бурдой. Вот конструктор Тишкин статую понес. Крупногабаритные вещи они извлекают из прошлого только на фабрике: в домашних условиях большую машину времени смастерить трудно. Скульптура меня заинтересовала. Вечером я нашел предлог и заскочил к Тишкину домой. Значит, он успел жениться и никому не сказал! К тому же, красавица, таких я еще не видел. Зовут ее, правда, странно, Галатея Пигмалионовна. По-простому, Глаша.
20 сентября. Я понял: когда что-нибудь вытаскивают из истории – а тащат в основном вещи важные, - то как бы выбивают опору из-под столба прогресса. Столб, естественно, рушится, и история начинается сначала. Уже, например, стали появляться некоторые исчезнувшие виды животных.
22 сентября. На работе сплошные неприятности: никак машины до ума не доведем. Еще ни одной заказчикам не поставили.
25 сентября. Что наша жизнь? Сегодня ты жив, а завтра тебя проглотит саблезубый тигр, как вчера какую-то гражданку на пещерной площади. По улицам живность шляется, ящеры всякие, утром ко мне в квартиру чуть птеродактиль не залетел, но в стекло ткнулся и полетел обратно. Миллионы лет существуют и никак не выведутся. Хотя понятно: ведь человечество почти не развивалось.
25 сентября. 19 часов 43 минуты. Похоже, это конец. Нет Эйнштейна – нет экспериментов со временем. Значит, нет и нашей фабрики. Я посмотрел: из книг уже пропало имя великого физика и его последователей, как корова языком слизнула. Значит, фабрика уже исчезла, значит, исчезну и...
На этом дневник обрывается. События, изложенные в нем, явно фантастичны. Очевидно, эти записки случайно попали к нам из какого-нибудь антимира. Валентин Красногоров
СТО СЕМЬ
Производственно-лирическая драма в 2-х действиях
Стало банальным утверждение, что хороший режиссер может поставить в театре телефонную книгу или даже учебник арифметики. Но разговоры разговорами, а до сих пор не было спектакля подобного типа. Это и побудило автора создать небольшую «цифровую» пьесу.
Действующие лица:
ЕГОРОВ – начальник цеха
ГАЛИНА – экономист
РАБОЧИЕ
Действие первое
Крупный цех современного предприятия. На стене – график с ломаной кривой выполнения плана. За одним столом у телефона сидит ЕГОРОВ, за другим – ГАЛИНА. В глубины сцены несколько рабочих на большом карусельном станке играют в домино.
ЕГОРОВ (надрывно кричит в телефон). Восьмая!.. Восьмая!..
ГАЛИНА (крутит ручку арифмометра, подсчитывая выполнение плана). Два, двенадцать, тридцать шесть, восемьдесят три...
ЕГОРОВ. Восьмая!.. (Обрадованно). Восьмая?.. (Швыряет трубку).
ПЕРВЫЙ РАБОЧИЙ. Шесть-шесть.
ВТОРОЙ РАБОЧИЙ. Шесть-четыре.
читать дальшеГАЛИНА (заканчивая расчет). Девяносто семь. (Тяжело вздыхает, подходит к графику, ставит цифру и проводит к ней линию. Кривая резко падает вниз. ЕГОРОВ подходит к ГАЛИНЕ).
ЕГОРОВ (упавшим голосом). Девяносто семь?
(ГАЛИНА бессильно разводит руками. Звонит телефон. ЕГОРОВ хватает трубку). Восьмая?.. (Почтительно вытягивается в струнку, многозначительно шепчет ГАЛИНЕ). Первый!.. (Жизнерадостно рапортует). Сто семь!
ГАЛИНА (робко поправляя). Девяносто семь.
ЕГОРОВ (решительно). Сто семь!
(Короткие гудки).
Действие второе.
(Квартира ГАЛИНЫ. Она одна, в нарядном платье, нервно ходит по комнате).
ГАЛИНА (безнадежно). Одна... Одна... Одна... (Смотрит на часы). Восемь... (Пытается занять себя пасьянсом). Тройка, семерка, девятка...
(Ей слышится стук, она бросается к зеркалу, потом к двери. Никого. Грустно смотрит на часы). Восемь пятнадцать.
(Плачет. Входит ЕГОРОВ. ГАЛИНА бросается к нему на грудь, но ЕГОРОВ отстраняет ее).
ЕГОРОВ (сипло). Одна?
ГАЛИНА. Одна.
(ЕГОРОВ мрачно садится. ГАЛИНА робко гладит его по голове, но вдруг ее рука тревожно замирает на лбу ЕГОРОВА.) Тридцать семь и восемь?
ЕГОРОВ (сипло). Тридцать семь и пять. (Хмуро трет себя по глотке). Ноль один...
(ГАЛИНА поспешно ставит на стол завернутую в бумагу бутылку).
ЕГОРОВ (радостно). Три шестьдесят две?
(ГАЛИНА отрицательно качает головой).
ЕГОРОВ (кисло). Три семерки?
(Тот же жест. ЕГОРОВ разворачивает бутылку, не веря своим глазам). Восемь двенадцать! (Крепко целует ГАЛИНУ).
ГАЛИНА (наливая коньяк, ласково). Сто?
ЕГОРОВ (решительно). Сто пятьдесят. (Выпивает и обнимает ГАЛИНУ. После продолжительных объятий вынимает из кармана акт и дает ГАЛИНЕ на подпись).
ГАЛИНА (пробежав глазами акт и робко протестуя). Девяносто семь.
ЕГОРОВ (мягко). Сто семь. (Подсовывает ей авторучку).
ГАЛИНА (отодвигая акт, твердо). Девяносто семь.
ЕГОРОВ (с металлом в голосе). Сто семь.
(ГАЛИНА берет акт и решительно рвет его на части. ЕГОРОВ возмущенно уходит, хлопнув дверью. ГАЛИНУ сотрясают рыдания. Она понимает, что это конец). Мих. Казовский
СТЫДНО СКАЗАТЬ!..
(Монолог)
Вам? Два стакана сока? Какого? Что значит «который покрепче»? Здесь безалкогольный бар, гражданин. Мало ли что раньше было. Тут, говорят, до войны еще баня была. Что ж вы теперь – мочалку спрашивать станете? И не подмигивайте в мою сторону. Я с июня на эти чуждые нам жесты не реагирую. Следующий!..
читать дальшеВам что? Коктейль «Кровавая Мэри» больше не держим. Вместо нее теперь томатный сок пополам с морковным. Жуткое количество витаминов. Кровяные шарики так и бегают. Рекомендую, у кого не хватает. Что? У вас от соков шарики кровяные в глазах? Это ваше личное дело. Проходите. Следующий!..
А, здравствуй, Вась. Да, как видишь. Не, я не злая, я усталая просто. Чтобы прежнюю выручку сделать, так накрутишься, так навертишься – никаких сил не хватает. Я все понимаю, борьба с пьянством дело важное, но мне-то как теперь жить? Народ перестал здороваться. Раньше из каждой подворотни улыбки: Люська-барменша топает. Вроде пожарной помощи была, «ноль-один» - у кого душа горит, по «ноль-семь» требует... А теперь? Только студенты неимущие узнают. Стыдно сказать!.. Многие наши кто куда подались. Джон-саксофонист с ансамблем на танцплощадку отчалил. Трезвый клиент ему ж не будет за каждую «Ах, Одесса, жемчужина у моря!..» по червонцу отслюнивать. Трезвый клиент – он деньги считает. Ему и под магнитофонного Челентано неплохо... Да и, Вась, тяжелые времена для нашего брата, тяжелые. Гардеробщик вон Тимофеич тоже не выдержал, убежал. Раньше он в очереди у дверей по рубчику стриг. Все нормально, содержал две семьи. А теперь? Дебет с кредитом у него не сошлись, сальдо в минус пошло, обе жены на него в местком написали... Спасибо, хорошие люди подмогли: устроили Тимофеича в киоск «Пепси-колы». Ну, само собой, не то, что было у нас, но Тимофеич и этому рад-радешенек... Официанты опять же в ущербе. Помнишь, Вась, работал с нами такой высокий, красивый, институт окончил геодезии, картографии и аэрофотосъемки? На своем «мерседесе» разъезжал? Он еще во время контрольной закупки все порции выбросил в окошко и сам туда выпрыгнул? Помнишь? Как нога зажила, устроился простым инженером. На сто двадцать пять. Да-а, сломали человека... А дома у меня, поверишь ли, Вась? Дочка устроила чистый цирк, кинокомедию музыкальную. Замуж хочет. Любовь у нее. Ромео и Джульетта. Ну, Ромео, надо сказать, ничего – симпатичный, вежливый. Правда, интеллигент – внук врачей, сын врачей и сам врач. На одну зарплату живут. Чудики. Ну, это ладно – доктор у себя на дому тоже не помешает. Я одна и прокормлю их, и напою, и детей одену. Дело в другом. Он идейный, Вась. Из этих, нынешних. Общество трезвости организовал. Лекции читает по домам. Печенью алкоголика на плакаты размахивает. Как знаменем. Дочку мою с панталыку сбивает. Мы, говорят, безалкогольную свадьбу хотим. На одном ситре. Чтобы гости все трезвые и заместо «горько!» кричали «сладко!» Ты не смейся, Вась, тут плакать впору. Я им толкую: «Вы, наверное, опозорить меня решили? Перед всеми родными дурой выставить? Чтобы у меня, у Люськи-барменши, дочкина свадьба по-тихому прошла? Ни для кого не заметно – ни для милиции, ни для Склифосовского? Засмеют же люди!» Вот народный артист Муслим Магомаев и тот поет по телевизору: дескать, ежели свадьба, то ей неба мало и земли. Не говоря уж о воздухе, воде и о водке. А они говорят: нет, мы категорически против. Нам это купечество ни к чему. И к тому же алкоголь вроде влияет на потомство... Академики! Научили их на голову нашу... Так-то, Вась. Все отняли. Жизнь спокойную, достаток, родную дочь... А уходить жалко. Привыкла я тут. Стены родные. Помнят лихую молодость... Может, еще вернется опять – все, как было, а? Думаешь, не ждать, не надеяться? И мое сердце чует – не воротить прошлого... Ты, что ли, крякнул? И ни грамма не выпьешь? Хочешь, плескану тебе яблочного сока – он у нас забродил слегка, может, чего и словишь?.. Нет? Ну, тогда давай. До свидания. Еще увидимся... Пересечет судьба наши с тобой винно-водочные дорожки. До последнего стоять будем... Следующий!Виктор Гречанинов
ЗЕРКАЛО
Он сидел и смотрел в зеркало. А из зеркала на него смотрел мужчина, который в последнее время ему не очень нравился. У этого мужчины рос третий подбородок, цвет лица был так себе. И вообще был он не первой молодости. И не второй.
«Эх, - вздохнул он, - скинуть бы годков эдак... – и задумался: - А сколько скинуть-то? Начинать с самого начала - не очень-то интересно: пеленки, манная каша, агу-агу-агушеньки – скучища. А позже? А позже – палочки, кружочки, таблица умножения, «жи-ши» с буквой «и». И иметь дело с Зинкой-ябедой.
читать дальшеДа еще музыкальная школа в придачу.
Может, класса с четвертого-пятого, а? Конан-Дойль, Майн Рид, индейцы. Марки, рыбки... – Он почесал нос, мужчина в зеркале тоже. – А эта история с дневником. И скарлатина, а потом переэкзаменовка – зубрил неправильные дроби и восстание Спартака. – Он покачал головой. – Нет, школу пропустим.
А если институт? Кино, походы, вечеринки. Курса с третьего, когда сопромат кончился, а? – Он вопросительно посмотрел в зеркало. Там усмехнулись. – Зачеты, экзамены, курсовые. И листы, листы... Помнишь, - мужчина в зеркале подмигнул ему, - три года за себя и за Леночку, ночами, а? А она потом... Помнишь? За лучшего твоего друга. Ну и хорошо! Это ты сейчас так думаешь, а тогда... Забыл? – Он вздохнул. – Институт, пожалуй, тоже пропустим. А потом? Три года по распределению – добровольная дружина, овощная база, стройка, нормы ГТО. Нет уж!.. Но зато потом, - он посмотрел в зеркало с надеждой, - интересная работа, руководитель, тема. Рискнем? – Мужчина в зеркале сморщился. – Еще десять лет пахать ночами, а в кино раз в год. И тогда-то до защиты еле дотянул. А Таня? – Он сделал последнюю попытку. – Ты помнишь тот месяц в Ялте, теплое море? Она собирала камешки. А потом на теплоходе в Одессу. Помнишь? Ведь здорово было! – Да, здорово, - ответили из зеркала, - если не считать те три года, пока мы жили с ее мамой. И вспомнить-то жутко».
Возразить было нечего, он кивнул и закрыл глаза. Посидел так немного, глубоко вздохнул, открыл их и опять посмотрел в зеркало. А из зеркала на него посмотрело немного усталое, вполне приятное лицо человека, прожившего трудную, но интересную, а главное, нужную жизнь. Было в этой жизни второе место на математической олимпиаде, разряд по лыжам и шахматам, была институтская сборная по волейболу, спортлото и бег трусцой. Были тонны своевременно собранной картошки, воздвигнутый со стройотрядом коровник, задержанный хулиган. И, наконец, была интересная работа, трое аспирантов, хорошая квартира недалеко от метро и любящая жена. И две дочки, а скоро и внучка. Или внук. А цвет лица – так побольше на воздухе бывать надо. Внучка появится, и погуляем. Вот так.
Лицо в зеркале улыбнулось и потерло рукой щеку. А он улыбнулся в ответ и потянулся за бритвой.