laughter lines run deeper than skin (с)
Продолжение еще одного банкета...
Как с жителей своей земли
Берут налоги короли
И — хоть их займом называют —
Собрав, своим добром считают,
Таким же образом и тот,
Кто с прозы иль стихов берет
Искусной выдумки налог,
Своим творениям на прок,
Быть должен признан королем
Писателей в краю родном.
Стократ к чужому он уму
Взыскательней, чем к своему;
Беря чужие мысли, он
Осмотрит их со всех сторон —
Мы беспристрастнее глядим
На то, что сделано другим.
Обточенная мысль богаче,
Чем брошенная наудачу.
Груба ведь соль солончака,
А соль столовая тонка.
Сэмюэль Батлер (1612-1680), «Оправдание плагиата».
Эпоха книгопечатания вслед за широкими тиражами принесла с собой культ словарей и энциклопедий, фактов и раритетов, сведений и цитат, а также культ новизны. Если ранее продолжатели и толкователи следовали за традицией, то теперь традиции создавались прямо на ходу. И к любому вновь открытому источнику идей торопливо слетались разработчики с ведрами, кувшинами и поварешками, пока не вычерпывали тему до конца... Говоря современным языком, полным ходом шла раскрутка бренда. Чаще всего она уже была связана не с миром повествования, а с конкретным образом-личностью. Ведь как раз бурно расцветал жанр романа, а какой роман без героя?
Справедливости ради надо сказать, что первыми упомянутую «раскрутку» зачастую начинали сами авторы, собирая щедрый урожай продолжений с когда-то прижившегося ростка. Так, например, получилось с книгой: «Жизнь и удивительных приключений Робинзона Крузо, моряка из Йорка, который прожил двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устья реки Ориноко, куда он был выкинут кораблекрушением, во время коего весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами. Написано им самим». Кстати, имя Даниеля Дефо на обложке издания 1719 года так и не значилось...
дальше много все того же
Едва эта книга обрела успех у читателей, «моряк из Йорка» выпустил в свет и вторую часть: «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо, охватывающие его путешествие по трем частям света, описанное им самим». В них рассказывалось, как Робинзон посещает Китай, странствует по Сибири, заглядывает и на свой остров, где основал колонию, попутно усмиряя там восстание. А в 1720 году неутомимый путешественник, не ограничившись Сибирью, попадает прямо к ангелам: появились «Серьезные размышления Робинзона Крузо в течение его жизни, сопровождаемые видением ангельского мира».
Редакторы и издатели тоже не оставляли записки Робинзона без изменений. Так, когда Жан-Жак Руссо редактировал «Робинзона», он практически убрал из текста все, что не относилось к его жизни на острове и после него, да и от Пятницы остались разве что редкие упоминания. А когда готовилось английское издание для детей и малограмотных, «Робинзон» был весь переписан односложными словами!
Так стоит ли удивляться, что столько литературных кораблей с тех пор разбилось о рифы у берегов необитаемых островов, и их экипажам приходилось многократно повторять подвиги Робизона? А порой и превосходить: вот Э.Дортингтон в книге «Одинокий англичанин, или Чудесные приключения Филиппа Кварля» продержал своего героя на острове целых пятьдесят лет, причем лишил его даже Пятницы — бедолага общался только с прирученной обезьяной.
Но чаще все-таки герои «робинзонад» редко оставались в одиночестве. Они могли высадиться на остров парой («Неизвестный остров, или Записки шевалье де Гастина», Гравель, 1783), и чаще всего начинали активно плодить потомство. Так, в 1731 году вышла книга Гизандера «Удивительная история некоторых мореплавателей, в особенности Альберта-Юлия, родом из Саксонии, который на восемнадцатом году вступил на корабль, был брошен кораблекрушением сам-четверт на дикую скалу, открыл, взошед на нее, прекрасную страну, женился там на своей спутнице, произвел от этого брака семейство более чем в триста душ...» и т.д., и т.д., сейчас роман известен под более кратким названием «Остров Фельзенбург». Или на берег выбрасывало всю семью — как в «Истории галлигенов, Тифень Деларош, 1765; или в «Семье Робинзонов, или Дневнике отца, выброшенного на необитаемый остров вместе с женой и детьми» Иоганна Давида Висса, 1814. Последняя история больше известна как «Семья швейцарских Робинзонов» — а кто-то, возможно, помнит ее экранизацию в виде мультфильма «Флона на чудесном острове». Иногда же в необитаемых местах сразу оказывалась целая компания («Таинственный остров» Жюля Верна) — и принимались строить идеальное общество, не оскверненное влиянием цивилизации, в соответствии с представлениями авторов...
В 1828 году в игру вступили и наши соотечественники: вышли «Приключения одного молодого матроса на пустынном острове, или Двенадцатилетний Робинзон» (автор неизвестен); потом появился и «Русский Робинзон», и даже «Робинзон в русском лесу»... А в 1867 году А.Разин заявил, что «не так все было, совсем не так», и выпустил в свет подлинную историю Александра Селькирка под названием «Настоящий Робинзон»!
У героя появлялось множество двойников: Робинзон-датчанин, голландец, грек, еврей, ирландец, шотландец, врач, книгопродавец, девица Робинзон и Робинзон-невидимка... Наконец, в книге Ч.Гилдона описывалась «Жизнь и странные и удивительные приключения мистера де Ф., чулочника из Лондона, который прожил совершенно один свыше пятидесяти лет в королевствах Северной и Южной Великобритании, различные формы, под которыми он являлся, и открытия, сделанные им»!
С течением времени «робинзонады», вслед за «Островом сокровищ» Стивенсона с его Беном Ганном, все больше переходили в ведение детской литературы. У меня вот в детстве настольной книгой были «Робинзоны из Бомбея» Кришана Чандара, в которой экскурсия индийских школьников отправилась в Гоа, а попала на заброшенный остров. Ничего, обжились, на банановые плантации набрели, со слонами местными нашли общий язык, отыскали пиратский клад, классовой борьбой слегка позанимались, но тоже все обошлось... Юные англичане, надо думать, так же зачитывались «Коралловым островом» Бэллантайна, где герой с первой же строки признается, что мореплавание как было, так и осталось его главной страстью и радостью жизни (в отличие от самого Робинзона). А потом был блистательный и беспощадный «Повелитель мух» У.Голдинга, разбивающий легенду о нашей с вами врожденной «цивилизованности» в мелкие брызги...
Вообще, двадцатый век снова и по-новому вспомнил о моряке из Йорка. В романе «Пятница, или Тихоокеанский лимб» Мишеля Турнье не просвещенный европеец обучат невежественного дикаря одеваться и готовить мясо животных, а наивно-мудрый туземец будет объяснять слишком рациональному буржуа, как построить эолову арфу и запустить воздушный шар. И Робинзон со своего острова посмотрит вслед шхуне, на которой уплывает Пятница навстречу цивилизации...
Появится Робинзон вместе с бессловесным Пятницей и самим «Мистером Фо» в одноименном романе Джозефа М.Кутзее. А в «Робинзонадах» Марселя Коска герой уже сам себя объявит Робинзоном, а затем, предоставленный своему воображению, «населит» свой остров самыми разнообразными персонажами, включая трехногую девушку по имени Срединка... Впрочем, месье Коска мог бы еще и не так завернуть — какой спрос с несуществующего автора несуществующей книги, «отрецензированной» С.Лемом в его «Абсолютной пустоте»?
Впрочем, робинзонады — все-таки скорее пример развития жанра, чем развития фэндома: и история уходит корнями в реальные события, и герои меняются. А вот история «гулливериад», ответвившаяся все от того же дерева как сатирическая пародия...
Прежде всего, бросается в глаза то же начало с мистификации — Свифт, как и Дефо, вовсе не спешит раскрывать свое имя читателю. По словам издателя Бенжамена Мотта, рукопись «Путешествий Гулливера» была подброшена ему на крыльцо с сопроводительным письмом от «кузена и поверенного» Лемюэля Гулливера, некоего Р.Симпсона, с «симпсоновским» же предисловием и даже портретом «автора». Впрочем, в нем можно было уловить некоторые внешние черты декана Свифта...
И как Робинзону мало было его острова, так и Гулливер не ограничился каноническими четырьмя путешествиями. Собственно, первым отправился по его следам сын, Жан Гулливер — полуфранцузского происхождения, потому что своим рождением был он обязан переводчику Свифта аббату Дефонтену. В свою очередь, переводчик так и не упомянул имени автора ни в «старом», ни в «Новом Гулливере, или Путешествиях капитана Жана Гулливера, сына Лемюэля Гулливера». Ну, в самом деле, ведь Гулливеру не удалось до сих пор побывать в стране, где вся власть принадлежит женщинам — пусть хоть сын его порадуется...
В двадцатом же веке свифтовскому герою не приходилось знать ни сна, ни отдыха. То пошлют его в страну Фа-ре-ми-до (1916) или там в Капиллярию (1921) — тоже, кстати, переводчик этим занимался, в этот раз — на венгерский язык, звали его Фридьешь Каринти. Еще один венгр, Шандор Cатмари, направил Гулливера в 1935 году в страну Казохинию, где жители, называющие себя "хин", воспринимают мир так, как он есть, и руководствуются разумом, поэтому каждый просто делает свое дело, удовлетворяет свои потребности и создает условия для того, чтобы и чужие потребности были удовлетворены. Их обществу не требуется законодательства, правительства, денежного обращения, обычаев и прочих наносных элементов, затрудняющих ход жизни - но не найдешь у них также музыки, философии или, чего доброго, литературы, дружбы (как и вражды), любви (как и ненависти), вообще каких-либо эмоций, только ровное благожелательное сотрудничество и склонность не лезть в чужие дела... За эмоциями, впрочем, можно обратиться к другой части населения, называемой "бехин" и обитающей в чем-то вроде обширного пансионата для душевнобольных - у них кипят страсти, постоянно разражаются междоусобные войны, зато процесс питания считается неприличным, а обычаев и социальных градаций столько, сколько у дурачка фантиков...
У финна Адальберта Килпи отважный судовой врач отправился на Фантомимианский континент (1944), а у француза Ж.Массон — в Гьян-гьяндию (1935), где, в частности, все художники стараются, «чтобы зрителю было больно смотреть на их картины», а в помощь авторам издают труды «о том, как писать, не думая, о чем пишешь, и как читать, не думая о том, что читаешь». Однажды Гулливер побывал даже... у арийцев, точнее, у потомков немецких фашистов, спасшихся бегством после разгрома на 541-м году после Октябрьской революции («Гулливер у арийцев», Г.Борн). А Мэтью Хогарт не так давно заставил героя Свифта вернуться к историческим местам («Новое путешествие в страну гуингнгнмов, или пятая часть путешествий в разные отдаленные части света Лемюэля Гулливера). Говорят, в Сети автором этой книги частенько указывают Джонатана Свифта
Но страсть к путешествиям захватила не одного Гулливера. Еще в комедии Г.Фильдинга «Трагедия трагедий, или Жизнь и смерть Великого Мальчика-С-Пальчик» (1730) действует великанша Глюмдалька, известная нам по второй части «Путешествий Гулливера» (а происходит дело аж при дворе короля Артура! Впрочем, что взять с бурлеска?) В 1946 году десятилетняя героиня Т.Г.Уайта («Приют мистрис Мэшем») обнаруживает, что некоторые лилипуты пробрались в ее родную Англию еще вместе с самим Гулливером, и уже много лет ее фамильная недвижимость служит убежищем их потомкам. Почти двадцать лет спустя Джон Моррисси поведал миру и о других путешествиях этого народца по всему миру («Short Timer», 1983). А британский фантаст Адам Робертс в рассказе «Swiftly» описывает мрачную действительность будущей Лилипутии и Блефуску, порабощенных грозными великанами — проще говоря, нами, наследниками Человека-Горы,... И, конечно же, под занавес нельзя не вспомнить двух затерявшихся в чужой стране лилипутов, которые с риском для жизни штурмуют стакан с чаем и все препираются, кто из них выше ростом, нельзя не вспомнить «опустившегося» великана, добровольно переставшего расти, чтобы вписаться в ограниченную окружающую среду, и самого наивного из всех Гулливеров по фамилии Симпсон, и весь неповторимый, головокружительный, ярко-маскарадный и пронзительно-горький «Дом, который построил Свифт» Григория Горина, поставленный Марком Захаровым...
А вот еще один дальний родственник Робинзона, только на этот раз скорее «предок», чем «потомок» — немец Симплиций Симплициссимус, с приключениями которого (тоже, кстати, анонимно) познакомил читателей Ганс Якоб Кристоф Гриммельсгаузен в 1668 году. Правда, на необитаемый остров он нежданно попал (и добровольно там остался) уже под конец своей долгой и бурной жизни. До этого же Симплиций, сиречь «простак», воспитанный в скромной крестьянской семье, учится грамоте у отшельника, служит у коменданта крепости, подается в ландскнехты, потом в знахари, потом в разбойники, попадает к сильфам на дно волшебного озера, путешествует по Китаю, Турции, доходит даже до Московии... Сюжетных линий и персонажей в романе много, так что материала для продолжений было множество. Первое издание состояло из пяти книг, и в конце последней герой заявлял: goodbye cruel world I’m leaving you today... то есть тьфу, «прощай, мир, презренный, скаредный мир!» — а в 1671 году уже появилась «Новорасположенного и многажды исправленного, заново перелитого затейливого Симплициссимуса продолжение и конец, или шестая книга, рачением Германа Шлейфхейма фон Зульсфорта». Вскоре под разными псевдонимами выходят книги «Симплицию наперекор, или Пространное и диковинное жизнеописание прожженной обманщицы и побродяжки Кураже», «Затейливый Шпрингинсфельд» (о судьбе товарища Симплициссимуса), «Волшебное птичье гнездо» (продолжение рассказа, начатого в «Шпрингинсфельде», о гнезде, которое делает людей невидимками), «Симплицианский вечный календарь». Правда, потом было установилено, что здесь-то не Гриммельсгаузен оказался жертвой отсутствия авторских прав, а просто ему удалась мистификация — все упомянутые произведения принадлежали его же перу. А вот «Всесветский симплицианский зевака, или Затейливый Ян Ребху» (1677-79) Иоганна Бера, и «Венгерский, или Дакийский Симплициссимус» (1682) Даниеля Шпеера родились уже после смерти Гриммельсгаузена... Самая же долгая жизнь из всех «симплицианцев» оказалась у авантюристки и маркитантки по прозвищу Кураж — ее трудное путешествие по дорогам Тридцатилетней войны продолжалось и в романе Владимира Нефа «Прекрасная чародейка», и, возможно, даже в пьесе Бертольта Брехта «Мамаша Кураж и ее дети».
Среди других известных героев с продолжениями и переосмыслениями «повезло» также хитроумному идальго Дон Кихоту Ламанчскому. Вот с кем сыграло злую шутку отсутствие законов об авторском праве, так это с Мигелем Сервантесом — через девять лет после выхода первой части романа появилась «Вторая часть истории хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского, содержащая рассказ о его третьем выезде и пятую книгу его приключений», сочиненное лиценциатом права Алонсо Фернандесом де Авельянеда. Мало того, что язвительный лиценциат выставил странствующего рыцаря полным дурачком, отправил его в сумасшедший дом и заставил просить милостыню на улицах — он еще прошелся по адресу Сервантеса в предисловии! И это в то самое время, когда тот дописывал собственную вторую часть «Дон Кихота»! Пришлось называть ее «Подлинная вторая часть» и подписывать «Автор первой части». Сервантес, впрочем, в долгу не остался и включил в «завещание Дон Кихота» такой пункт: «А еще прошу моих душеприказчиков, ежели им когда-нибудь доведется ознакомиться с содержанием книги, известной под названием «Вторая часть истории Дон Кихота Ламанчского», передать ему мою покорнейшую просьбу простить меня за то, что я дал повод написать те нелепые вещи, которыми полна его книга».
И все же нашлись и другие охотники писать о бессмертном идальго из Ламанчи. Был среди них, например, Карло Гоцци, автор комической поэмы «Дон Кихот», был Антониу Жузе да Силва О’Жудеу, который дебютировал в 1733 году именно пьесой «Жизнь великого Дон Кихота Ламанчского и толстого Санчо Пансо» — и, говорят, порядочно прошелся в ней по современной системе правосудия... А в 1734 году Дон Кихот вместе с верным Санчо с легкой руки Генри Филдинга оказался в Англии. Оказалось, странствующему рыцарю на Британских островах есть развернуться — по крайней мере, оруженосцев, сиречь сквайров, там пруд пруди! А безумцу, если уж он не сидит в Бедламе, всегда рады организаторы выборов: пусть выставит свою кандидатуру, и не надо ломать голову, где взять хоть бы плохонькую, но такую необходимую на британских выборах оппозицию! «Приглашая джентльмена выставить свою кандидатуру, мы доставляем ему возможность тратить деньги во славу его партии, — поясняет предприимчивый мэр. — А когда обе партии выложат сколько могут, каждый честный человек будет голосовать, как ему подсказывает совесть». Дон Кихот, с его точки зрения, может, например, баллотироваться от придворной партии, ведь «он только и знай что говорит о королях, об императорах да императрицах, о принцах да принцессах». Только вот вряд ли привлечет политическая возня отважного рыцаря, которому по-прежнему мерещатся вокруг замки и великаны, но в то же время хватает мудрости сказать: «Пусть называют меня безумным, Санчо, — я не настолько безумен, чтобы искать их похвалы (...) Кто усомнится в том, что шумный и хвастливый сквайр, который только что был здесь, безумен? И не в припадке ли безумия этот благородный рыцарь хотел выдать свою дочь за подобного негодяя? Вы, доктор, тоже безумны, хоть и не в такой степени, как ваши пациенты. Безумен и этот адвокат, иначе он не вмешался бы в драку, когда его профессия — ссорить других, а самому оставаться в стороне».
Вообще в мировой литературе достаточно персонажей, которые могут считать себя наследниками Дон Кихота, и как минимум по двум линиям. Одни — это «донкихотские пары», противоположности, дополняющие друг друга (и обычно путешествующие по страницам «романа большой дороги»): рыцарь и оруженосец, хозяин и слуга, чудак и прагматик, Джозеф Эндрус и пастор Адамс, Том Джонс и Партридж (все четверо — того же Филдинга), мистер Пиквик и Сэм Уэллер (Диккенс), сэр Гудибрас и Ральфо (Батлер, который в эпиграфе), Веньямин Третий и Сендерл-баба (М.Книгоноша), а может быть, даже Шерлок Холмс и доктор Уотсон...
Другая же линия — «донкихоты» одинокие (и более несчастные), зачитавшиеся жертвы своих литературных пристрастий — а эти пристрастия тоже менялись с течением времени и литературных мод. Так, Шарль Сорель (1627) описывает «Экстравагантного пастуха, в котором за любовными фантазиями прочитывается бесцеремонность Романов и Поэзии». В этой книге юный Луи, сын парижского торговца шелком, как и Дон Кихот, решает жить по образцу героев своих любимых романов. Вот только рыцарские романы уже давно уступили место галантно-пасторальным, вроде «Астреи» Оноре д’Юрфе. Так что наш герой не скачет на коне, размахивая копьем, а поселяется на берегу Сены, называет себя Лизисом, а свою возлюбленную Харитой, и старательно «пастушествует», попадая в немалое число неурядиц, в чем помогают ему праздные аристократы, которые рады потешаться на его счет... Кстати, Луи не останется в одиночестве: появятся еще «Пегницкие пастухи» Биркена и Клая, «Шалый пастух» из сборника Харсдёрфера. Дон Сильвио де Розальва у Кристофа Мартина Виланда (1764) увлекается уже иллюзиями эпохи сентиментализма. А несколько раньше, в 1752 году, Шарлотта Ленокс, в порядке «вольного подражания манере Сервантеса» породила на свет «Дон Кихота женского пола», героиня которого тоже начиталась романов — не рыцарских, конечно же, а любовных. Да и флоберовскую Эмму Бовари, говорят, по тем же причинам называли Дон Кихотом в юбке...
И все же, наверное, никогда не кончатся странствия «Человека из Ламанчи» (вот ведь отправили его в новый путь Дейл Вассерман, Джон Дэрион и Митч Ли). Еще встретится Дон Кихот с Дон Жуаном в ожидании прекрасной дамы по имени Смерть ("Дон Кихот и Дон Жуан", Рене Эскудье). Еще выйдет в дальний путь другая дама, если и не прекрасная внешне, то щедрая и чистая душой — простушка Альдонса Лоренсо, она же «Дульсинея Тобосская» (одноименная пьеса А.Володина). И пустятся в странствие по дорогам Испании (уже послефранкистской Испании) дальний потомок ламанчского идальго, сельский священник отец Кихот и мэр Эль-Тобосо, атеист и социалист Энрике Санкас (Грэм Грин, «Монсеньор Кихот», 1984), и снова станут спорить обо всем на свете, и снова встретит героя в конце пути трагическая судьба странствующего рыцаря...
(А, говорят, где-то в Британии «Королевская шекспировская компания» готовит к постановке неизвестную ранее пьесу Джона Флетчера и Уильяма Шекспира «Карденьо», где еще один из героев «Дон Кихота» получает наконец возможность закончить рассказ о своей истории любви, прерванный ссорой с хитроумным идальго...)
Непросто складывалась и литературная судьба другого знаменитого соотечественника Дон Кихота — Ласарильо с Тормеса, сироты и плута, героя и антигероя нищей и гордой Испании шестнадцатого века. Историей о том, как бойкий мальчишка, пинком выброшенный в «большую жизнь», постигает ее с неприглядной изнанки, как, послужив многим господам, у всех он находит горькое противоречие между сущностью и видимостью, зачитывались все. Короткую книжку в семи «рассказах», вышедшую в 1554 году и уже в 1559 г. удостоенную чести попасть в список запрещенных книг, приписывали Хуану де Ортега, дону Диего Уртадо де Мендоса, Лопе де Руэда, Себастьяну де Ороско — но достоверно автора ее не знал никто. Кроме того... уж такой она была короткой!
Наверное, поэтому уже через год появилась столь же анонимная «Вторая часть «Ласарильо с Тормеса». Правда, вряд ли самый богатый на выдумки читатель мог ожидать, какой поворот примет в ней судьба пройдохи Ласаро. Побывав в первой книге и поводырем у слепца, и помощником продавца папских грамот, и слугой обнищавшего дворянина, и городским глашатаем, во второй книге он становится... рыбой! Тунцом, если уж соблюдать полную точность. Стать тунцом очень просто — достаточно лишь потерпеть кораблекрушение и оказаться на морском дне. Наш герой участвует в войне с другими рыбами, освобождает друга из тюрьмы, делает неплохую карьеру при подводном дворе, обзаводится семейством — а затем попадается в сети и вновь становится человеком. В общем, реалистическая сатира в этом продолжении уступает место сатирической же аллегории.
Несколько десятилетий спустя, в 1620 году, выходит в свет вторая «Вторая часть», написанная Хуаном де Луной и напечатанная в Париже. В это время продолжателю уже было на что опереться — к его услугам, кроме первоисточника, были лучшие образцы плутовского романа, сформировавшегося за эти годы как завершенный жанр. Критики, во всяком случае, обнаруживают, что автор читал и Сервантеса, и Кеведо, и Матео Алемана. У Хуана де Луна герой тоже выходит в море и плывет в Алжир, но во время кораблекрушения спасается - правда, это не избавляет его от дальнейших злоключений.
Позже появились и другие «ласарильяды» (к примеру, «Ласарильо с Мансанареса» Хуана Кортеса де Толоса), последняя из которых вышла в 1952 году («Новые приключения и злосчастья Ласарильо с Тормеса» К.Селы) — сошли в могилу короли, пришел к власти при генерал Франко, а Ласарильо все жив...
Судьба Дон Кихота постигла и другого испанского плута-пикаро, дона Гусмана де Альфараче. Матео Алеман, его создатель, готовился выпустить в свет вторую часть рассказа о его похождениях, а читатели уже расхватывали анонимное продолжение. Автор отнесся к этому делу обстоятельнее, чем Сервантес, и посвятил полемике со своим «коллегой» немалую долю предисловия. Не могу удержаться от цитаты: очень уж изящно сеньор Алеман раскатывает противника по линолеуму...
«Всем известна моя правота в поединке, на который вызвал меня тот, кто неожиданно выпустил в свет часть вторую «Гусмана де Альфараче». Но по правде и совести должен признать, что соперник мой — тот ли, за кого он себя выдает, или кто-нибудь еще, — обладает ученостью, глубокими познаниями, живым воображением, остроумием, изяществом слога, осведомленностью в литературе светской и духовной, а также умением рассуждать, каковым талантам я готов позавидовать, сожалея, что сам не обладаю ими в той же мере. Однако пусть не посетует, если я замечу вслед за многими, что, воспользуйся он своими дарованиями для другой цели, книга его была бы достойна всяческих похвал, и любой высокоученый муж не постыдился бы признать себя ее автором и открыть свое истинное лицо и имя. (...) Как бы то ни было, я перед нм в долгу: ведь сей автор, взяв на себя столь большой и бесполезный труд, как дописывание моей книги, тем самым показал, что одобряет ее. Плачу той же монетой и дописываю после него. Между нами только та разница, что он приписал вторую часть к моей первой, я же пишу другую вторую часть, парную к той, что написана им. И не зарекаюсь не повторить это с третьей частью, если он опять сделает свой ход, понадеявшись на то, что к тому времени я найду себе местечко в лучшем мире. Предупреждаю, однако, что рука не должна хвататься за перо, прежде чем не потрудятся глаза и не заострится разум; не берись писать, пока не выучился читать, если хочешь идти в лад с предметом и не исказить смысл книги. Наш Гусман не случайно задуман как примерный студент, успешно изучавший латынь, риторику и греческий с целью посвятить себя церкви; изображать его после ухода из Алькала ленивым и невежественным в основах логики — это значит оборвать все нити повествования. Цель сего жизнеописания — обозреть, словно с наблюдательной вышки, всевозможные пороки, чтобы изготовить из множества ядов целительное питье, обрисовав человека, пришедшего к совершенству после многих горестей и скорбей, в том числе после тягчайшего из всех унижений — каторжного труда на задней скамье галеры. Замечу кстати, что не имело смысла называть Гусмана «знаменитейшим вором» из-за того лишь, что он украл три плаща, пусть даже два из них были добротные и только один в заплатах, и не следовало вводить в вымышленную историю лиц живых, всем известных, да еще под настоящими именами. В довершение всего самозваный автор позабыл вернуть Гусмана в Геную, чтобы он мог отомстить своим родственникам, как пригрозил им в первой части, в первой главе третьей книги. Немало и других подробностей забыто и брошено ради новых историй, так что перепутались или повторяются по нескольку раз не только приключения нашего плута, но и собственные слова автора. Из чего следует, что дописывать чужие сочинения весьма трудно: настоящий создатель книги задумывает ее ради одному ему ведомой цели, недоступной человеку постороннему, даже если он многое узнает. У автора в уголках памяти хранятся такие мысли и подробности, о которых он и сам-то вспоминает с трудом и лишь при случае...»
Хотя, уж не знаю, как в анонимной второй части, а в авторской долгих и занудных рассуждений можно было бы и поменьше. Что сам автор признает, но настаивает на них из принципа
Заканчивая рассказ о «других жизнях» героев Нового времени, упомяну еще о приключениях Асмодея — того самого Хромого Беса, который обладал неоценимым даром «приподнимать» крыши домов, показывая, что на самом деле происходит за закрытыми дверями и глухими стенами. Говорят, являлся этот Асмодей еще царю Соломону, да и протоколы инквизиции упоминали Хромого Беса среди дьявольского отродья, соблазняющего мирных прихожан. Но литература признает официальное авторство истории о Хромом Бесе за Луисом Велесом де Геварой (1579-1644). Именно он рассказал, издав в 1641 году свою книгу «Хромой Бес» в десяти «скачках», как спас заточенного в бутылку беса мадридский студент дон Клеофас, и как благодарный Асмодей то показывал ему ночную жизнь Мадрида, то водил по толедским кабачкам, то совершал с ним воздушную экскурсию по всей Андалусии, а потом два попутчика наблюдали за шествием свиты Фортуны (включая статс-дам Глупость, Спесь, Завись, Хитрость и прочих важных персон), направляющейся «в Великую Азию, дабы присутствовать при генеральном сражении между Великим Моголом и Шахом и даровать победу тому, кто ее меньше заслужил».
Спустя 66 лет о Хромом Бесе вспомнил Ален Рене Лесаж (1668-1747), и вновь в одноименном романе неутомимый бес вместе со студентом Клеофасом подглядывали сквозь крыши Мадрида за его обитателями. Впрочем, нетрудно было узнать в этом Мадриде современный Лесажу Париж. Вот, например, как рекомендует себя Асмодей «испанскому» дону Клеофасу: «Я адская блоха, и в моем ведении плутни, сплетни, лихоимство, мошенничество: я принес в этот мир сарабанду, делиго, чакону, бульикускус, соблазнительную капону, гиригиригай, самбапало, мариону, авилипинти, «цыпленка», обоз», «брата Бартоло», станьеты, хакары, шутки, дурачества, потасовки, кукольников, канатоходцев, шарлатанов, фокусников». А вот как — «французскому»: «Я устраиваю забавные браки — соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ — со служанками, бесприданниц — с нежными любовниками, у которых нет ни гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод».
Спустя еще много лет Хромой Бес совершил уж вовсе неожиданный кульбит: он явился героям книжки Э.Александровой и В.Левшина «Искатели необычайных автографов», филологу и математику, москвичам семидесятых годов! Правда, встретились они во времена Людовика Четырнадцатого — герои как раз охотились за автографами Паскаля и Декарта... Но и на квартиры к ним, в Замоскворечье, бес наведывался потом регулярно и активно участвовал в их диспутах (какая же без диспутов научно-популярная книга для юношества?)
Видно, так понравилось Хромому Бесу в нашем отечестве, что сравнительно недавно его застукал здесь Олег Суворов. Как утверждает автор последней (?) «асмодеиды», бес-экскурсовод снова взялся за старое и теперь водит одиноких студентов по спящей Москве
Источники:
В.Г.Дмитриев. По стране Литературии. М., Московский рабочий, 1987.
А.Морозов. «Затейливый Симплициссимус» и его литературная судьба. // Г.Гриммельсгаузен. Симплициссимус. М., Художественная литература, 1976.
Г.Филдинг. Дон Кихот в Англии (перевод Ю.И.Кагарлицкого). // Английская комедия XVII-XVIII веков. Антология. М., «Высшая школа», 1989.
С.Пискунова. «Жизнь Ласарильо с Тормеса» // Плутовской роман. М., Издательство «Правда», 1989.
Матео Алеман. Жизнеописание Гусмана де Альфараче, наблюдателя жизни человеческой. Часть вторая. написанная Матео Алеманом, истинным ее автором (перевод Н.Поляк). М., Государственное издательство художественной литературы, 1963.
С.Пискунова. «Хромой Бес» Луиса Велеса де Гевара» // Плутовской роман. М., Издательство «Правда», 1989.
Э.Александрова, В.Лёвшин. Искатели необычайных автографов. М., ТЕРРА-Книжный клуб, 2001.
www.infoliolib.info/philol/izlxvii/index.html
www.infoliolib.info/philol/izlxviiii/index.html
www.netslova.ru/balod/
filologija.vukhf.lt/5-10/doc/2.1%20Bramane%20Ro....
www.simpliciy.hnet.ru/08-07.html
www.nr2.ru/07/05/25
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%BE%D0%BD_%D0%9A...
es.wikipedia.org/wiki/Lazarillo_de_Tormes
infomotions.com/etexts/gutenberg/dirs/etext96/l...
-
-
09.12.2009 в 18:321. Он Сатмари а не Затмари
2. Аффтырь, выполни краш-тест! Где там телепатие! Ты эту Казохинию вообще четалъ?
-
-
09.12.2009 в 18:47Спасибо, давно вас жду!
-
-
10.12.2009 в 04:15Правда там неполно . Там только несколько фрагментув той Казохинии. В большем объеме все равно не переведено.
-
-
10.12.2009 в 17:23Река - ОрИноко а не оруноко:-) Я люблю журналюг этим тыкать, когда они начинают говорить, что он в Тихом океане был:-) По книжке он был близ устья реки Ориноко, которая впадает в Атлинтический:-)
-
-
15.12.2009 в 18:57И про Ориноко поправлено - так у Дмитриева было, и мне казалось, мало ли, вдруг это в старину такое было правописание
-
-
20.12.2009 в 10:50-
-
27.12.2009 в 13:29-
-
28.12.2009 в 16:48С эсперанты. Венгерского не знаю. К сожалению, как в процессе работы выяснилось. Ибо несколько раз приходилось консультироваться у английского перевода. А ведь 4 года назад в продаже видел учебник венгерского для эспернтистов. Пожалел бабло, ибо это было у них (в смысле даже не в Венгрии, а в Бельгии) по их ценам на книги (двадцатку бельгийских денег кажется стоил). Видимо теперь при удобном случае куплю, хоть и будет уже поздно...
-
-
30.12.2009 в 16:59