Беспорядочное ретро, дубль второй. "Наши мишени".

И вот на фоне успеха предыдущих поисков взбрело мне поискать еще одну книгу, эту вот, которая периодически дразнила меня обрывками, засевшими в памяти - и полным отсутствием в таковой указаний на авторов и источники. Пришлось основательно побегать и перелопатить массу не относящегося к делу материала, но упорство принесло свои плоды Теперь, возможно, кто-то найдет свой аналогичный обрывок...
А написано-то многое хорошо; разумеется, большинство парадигм за прошедшее время сменилось - но занятно наблюдать, например, что штампы о загнивающем буржуазном Западе ложатся на актуальную отечественную реальность как влитые (и это понятно - мы практически по этим "учебникам" и строили собственный капитализм; но загнивающий Запад в советском информационном поле был вообще отдельным мифологическим островом, на котором наше коллективное подсознание спокойно разводило свои кинки )

Владимир Иванов
С АМЕРИКАНСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

О счастье речь сейчас пойдет,
Но не о светлом и румяном,
А о тщедушном, что живет
У мистеров за океаном.

Джим Хиббс окончил институт.
Вздыхал он: «Где работать буду?»
Грустил. А счастье – тут как тут:
В харчевню взяли мыть посуду.
Ну что же! Кормят. И тепло.
Нашел он в жизни применение.
Чертовски Джиму повезло –
С американской точки зрения!

Из сквера всех прогнали прочь.
Но Томми знает все лазейки.
Спокойно он проспал всю ночь
Под старым вязом на скамейке.
Бесплатным был его ночлег,
Приятны были сновидения.
Весьма счастливый человек –
С американской точки зрения!

Джек из Огайо ничего
И никого
Не опасается.
Родня трепещет. Но его
«Проверка мыслей» не касается.
Как прирожденный идиот
Стоит он выше подозрения.
Ну, до чего иным везет,
С американской точки зрения!

Билл где-то в дальних был краях,
К добыче жадно он тянулся.
Обратно он на костылях,
Но все-таки живой вернулся, -
Хоть ставь, как редкость, за стекло.
Такое ходит в штате мнение:
Чертовски Биллу повезло,
С американской точки зрения!

Не может Гопкинс-гробовщик
На счастье на свое обидеться:
Доход у мистера велик,
И пониженья не предвидится!
Солидно прибыль возросла.
Сплошное Гопкинсу везение.
Великолепные дела –
С американской точки зрения!


Борис Тимофеев
В АМЕРИКАНСКОМ КНИЖНОМ МАГАЗИНЕ
Однажды вечером в Бруклине
Был случай в книжном магазине:
Какой-то юноша вошел
И крикнул: «Выручку на стол!..»
«Кто пикнет – труп!..» «Не шевелиться!..»
«От пули Джека не укрыться!..»
Вошедший в ужас всех поверг,
И каждый поднял руки вверх –
Подальше от своих карманов…
«Ах, что вы! – юноша сказал, -
Я лишь заглавия романов
Последних выпусков назвал…»

ДЖИМ ВАТСОН И ЕГО ОСЕЛ
По законам США избиратель в конгресс, кроме других ограничительных цензов, должен иметь собственность, оцененную не менее чем в 60 долларов. (Из газет)

Хоть фермер Джим Ватсон вконец разорен –
Однако осла еще собственник он…
Осел стоит долларов семьдесят пять:
Хозяину можно в конгресс выбирать…
Но только денек долгожданный настал –
Свалился с обрыва живой капитал…
На выборы все же Джим Ватсон пришел:
«Хочу дать свой голос…»
«А где твой осел?
Как можешь еще ты свой ценз доказать?
Кто ты – без осла?..»
«Разрешите сказать…» -
«Молчать! Ты не стоишь теперь ничего…
Гоните скорее от урны его!..»
И Джим удалился, вопросом смущен:
Кто ж здесь избиратель – осел или он?

Борис Тимофеев
ВОРОН И ЕЖ
В своем гнезде, как вакса черен,
Смотрел на Вороненка нежно Ворон.
Внизу, с клубком иголок схож,
Своим Еженком любовался Еж…
Для этого он даже сел на кочку,
А Ворон сел удобней на суку…
«Мой гладенький!..» - Еж говорил сыночку,
«Мой беленький!..» - так Ворон пел сынку…
И у людей подобное мы встретим,
Когда родители дают оценку детям…


НОЧЬЮ В УНИВЕРМАГЕ
Однажды снился страшный сон
Директору универмага:
С кровати вихрем унесен,
В свой магазин попал бедняга.
Вдруг в тишине ночной, зловещей
Вокруг заговорили вещи…

«Забот я полон чрезвычайных, -
Немного в нос промолвил Чайник: -
Поставьте на плиту меня,
И лопну я весьма проворно.
Я вовсе не огнеупорный;
Плиты боюсь я, как огня!»

«Сегодня ты, а завтра я!.. –
Пропело жалобно Корыто. –
В своей компании, друзья,
Я о себе скажу открыто:
Хоть цинком ловко я покрыто,
Есть упущение одно
В моей структуре: это – дно.
Не тронь его, оно разбито!»

«Что ж, это вовсе не хитро, -
Спокойно молвило Ведро, -
И я не задаю вопросов,
Иной заметив недочет,
Но рассуждаю, как философ:
«Все протекает, все течет…»
Недаром, видя дождь с утра,
Твердят все:
«Льет, как из ведра!»

Тут, пропищав: «Ах, я спешу! –
Внезапно Кукла появилась. –
Меня я выслушать прошу,
Пока от рук я не отбилась,
Хоть и не свойственна мне прыть…
Глаза не в силах я закрыть
На качество свое плохое:
Внутри набитая трухою,
Шарниры слабые кляня,
Не говорю я «мама», «папа»,
Могу сказать лишь: «Дядя – шляпа,
Который выпустил меня!..»

На миг замолк тут разговор,
Но вскоре с полки, из картонки
Раздался чей-то голос тонкий:
«Друзья! Я Головной убор…
Когда лежу я на прилавке,
Вокруг себя не вижу давки.
«По Сеньке шапка», - говорят,
Но на меня не сыщешь Сеньку.
Я выцветаю помаленьку,
Мой верх тяжел и грубоват,
Подкладка – вроде мятой тряпки.
Не знаю, кто тут виноват,
Эх, если б дать им всем по шапке!..»

Поднялся крик. И стал свиреп
Разнообразный ширпотреб:
«Где этот бракодел, который
Такими изготовил нас?» -
Директор спрятался за шторы,
Твердя: «Могу уверить вас,
Я ни при чем тут… Крики эти
Здесь не по адресу, друзья:
Товаропроводящей сети
Всего лишь представитель я…»
«Не отпирайся! Скажет всяк,
Что поступил ты как разиня,
Пустив в продажу этот брак
В универсальном магазине!..»

Мы много создаем вещей
Красиво, складно, прочно, скоро.
К лицу ли нам терпеть укоры
Из-за плохих кастрюль для щей?
Пусть будет качество одно
Во всех вещах для нас привычно:
Все надо делать на «отлично» -
И шлюз, и сталь, и полотно.
Пусть будут сделаны добротно
И карандаш и дом высотный.
Да будет качество одно
Во всех товарах и предметах:
Советской марке ведь дано
Быть самой лучшей маркой света!

Владимир Иванов
ТЕПЛОЕ МЕСТЕЧКО
Если тесть – место есть,
Если зять – надо взять,
Если брат – в аппарат,
Если сват – тоже в штат,
Если тетка – есть работка,
Дед? Отказа тоже нет!
Ну, а если посторонний,
Не сестра, не брат, не зять?
Безо всяких церемоний –
От-ка-зать!

Сергей Красовский
СЛУЖБИСТ
(Недавняя история)
(увы, актуальная и сейчас, особенно в госслужбе - подписываю кровью сердца, F_G)

Шатров на службу приходил
В одиннадцать утра.
До часу дня курил, звонил
И из графина воду пил,
Потом вздыхал: «Пора!
Начнем прием! А впрочем, нет, -
Сейчас уж не с руки:
До перерыва на обед
Остались пустяки!»
Он возвращался к четырем,
А иногда к пяти.
Он говорил с секретарем
О том, что нужно бы прием
Быстрее провести,
Поскольку в семь – его доклад,
А в восемь – техсовет…
А посетители шумят
И рвутся в кабинет…

Но вот идет приемный час…
Темнеет… Скоро ночь…
«Привет! Короче! Что у вас?
Бессилен вам помочь!»
…А в семь он делает доклад
Насчет текущих дел.
К восьми наличный аппарат
От дремы разомлел.
На техсовете сам Шатров
Уже зевал в кулак
И очень многих ясных слов
Понять не мог никак!
Часам к двенадцати – домой!
Глядишь – и день прошел.
Жена шептала: «Бедный мой,
Работаешь, как вол!»
Обоим было невдомек,
Что виноват он сам, -
Ведь он домой являться мог
К шести-семи часам,
Он мог и в оперу сходить,
Дочесть начатый том,
И обществу полезней быть
Он мог при всем при том,
И чем крутиться день-деньской
На холостом ходу,
Разумный день рабочий свой
Сполна отдать труду!

Чтоб уваженье заслужить
(Об этом знают все),
Вам ни «волом» не надо быть,
Ни «белкой в колесе»!

Владимир Алексеев
МЕДВЕЖИЙ МЕТОД
Специалистов назначал
Топтыгин на работу…
Верблюда он служить послал
В соседнее болото,
Слона – в арктические льды,
Лягушку – в Кара-Кумы,
А Щуку вынул из воды
И не без долгой думы
Зачислил в свой обширный штат
На должность… Обезьяны.
И недоволен, говорят,
Что те четвертый год подряд
Не выполняют планы!

ПУТАНИЦА
В учреждении каком-то,
В каком – уже не помню сам,
Служили два моих знакомых:
Один был «зав»,
Другой был «зам».

Когда один из них р е ш а л,
Другой ему не разрешал.
Один решал,
Другой мешал,
Все разрешенья предрешал.

Когда входили к одному,
Он удивлялся: «Почему?!
Ведь этим ведает другой,
К нему ступайте, дорогой!»
Другой, обратно отослав,
Всем разъяснял, что он не «зав».
Мол, я лишь «зам»,
А «зав», мол, там,
К нему вернуться нужно вам!..

Бывал неправ
У «зама» «зав»,
Но если «зам»
Неправ был сам,
То, «зама» строго наказав,
За все расплачивался «зав».

«Зам» «зава» часто замещал,
Но в это время запрещал,
Чтобы тревожили его,
Как «зама» «зава» своего.

Когда же срочно по делам
Вдруг уезжал надолго «зам»,
То «зав» тогда уж был и «зав»,
И «зав-зам-зава»,
И «зам-зам».

И так запутались они,
Что не могли в иные дни
Распутать – «зав» ли сам «зам-зам»
Или «зав-зам» - «зам-зама» сам.

И, узел этот развязав,
Нашел блестящий выход «зав»:
«Чтоб прекратить такой содом,
Нам непременно нужен «пом»!
Пусть этот «пом»
Обоим нам
Все разъяснит:
кто «зав»,
кто «зам».

И бедный «пом»
С большим трудом
Три дня в вопросе разбирался.
А на четвертый
Рассмеялся –
И начал биться в стену лбом.

Владимир Торопыгин
ШОФЕР ВОЛОДЯ
Дурного сказать ничего не хочу
Петру Кузьмичу:
ведь по чину
машина
дается Петру Кузьмичу,
а также – шофер на машину.
И каждое утро в положенный час –
всегда в полдевятого ровно –
к дверям провожает Петра Кузьмича
супруга Аглая Петровна.

«Петруша, приедешь сейчас на завод, -
она на прощание просит, -
пусть Зину
Володя ко мне привезет,
внизу нас минуток пяток подождет
и до магазина
подбросит…»

Подругу Аглая Петровна за то
любила, что вкус ее – тонкий;
Володя двух дам до обеда потом
все возит по «комиссионкам».
Устал. По лицу расползается пот
дрожаньем увесистых капель:
рулоны Володя в квартиру несет,
в них – бархат,
панбархат
и штапель.

В прихожей на стол это все водрузил,
супруга начальника – с чувством:
«Володя, родной мой, прошу в магазин –
купить майонез и капусту;
затем поезжайте скорей на вокзал:
из Гагр возвращается тетя, -
доставите тетю нам, ну а затем
Зину домой отвезете…»

И мечется в улицах юркий «Москвич» -
«Москвич», где шофером Володя, -
пока, поздно вечером, Петр Кузьмич
с завода
пешком
не приходит…

Дурного сказать ничего не хочу
Петру Кузьмичу:
ведь по чину
машина
дается Петру Кузьмичу,
а также – шофер на машину.
Ошибки начальству помогут постичь,
а там – по-семейному, мило
исправит жену свою Петр Кузьмич,
не он – так исправит могила.

С Володей – нам жить еще с ним целый век –
хотел бы скрестить я маршруты…
Хороший шофер,
молодой человек,
Володя, скажи, почему ты,
себя уважая, любя свой «Москвич»,
не крикнешь, сжимая баранку:
«Аглая Петровна и Петр Кузьмич,
шофер я,
шофер!
Не служанка!
Не буду возить неположенный груз,
а вовремя, без опоздания,
приду на собрание.
Наш профсоюз
на восемь назначил собрание…
И то, что сейчас я вам здесь говорю –
я в прениях выступлю сразу, -
я там,
на собрании,
все повторю,
от первой
до этой вот фразы».

И эх, какая душевная там песенка - когда никто не слышит, периодически ее пою на сочиненный тогда же мотивчик

Глеб Семенов
ПЕСЕНКА О БУДИЛЬНИКАХ
Заря в поднебесье широком.
Безлюдные улицы спят.
Из настежь распахнутых окон
будильники громко звенят.
То хором, то в одиночку –
на разные голоса:
«Поспали, товарищи, ночку –
вставайте, даем полчаса».

Голосят петухи городские –
заливаются наши будильники.
Оставишь дремоту,
подавишь зевоту, -
не хочешь,
да вскочишь, как миленький!

Проснется водитель трамвая.
Откроет глаза инженер.
В трусах на зарядку вставая,
пригладит вихры пионер.
От мала и до велика –
вся родина, весь народ.
Попробуй, приятель, проспи-ка:
работа, она ведь не ждет!

Голосят петухи городские –
заливаются звоном будильники.
Оставишь дремоту,
подавишь зевоту, -
не хочешь,
да вскочишь, как миленький!

А завтра, глядишь, воскресенье
и за город манят ветра.
Любимая в платье весеннем
вам снится всю ночь до утра.
Будильники заведете,
не надо им выходных.
Всегда – и в любви, и в работе –
московское время на них.

Голосят петухи городские –
заливаются наши будильники.
Оставишь дремоту,
подавишь зевоту, -
не хочешь,
да вскочишь, как миленький!

А вот это не читать без вот этого; а лучше найти книгу "А се грехи злые, смертные", и там прочесть последнюю статью (И.С.Слепцовой), она крайне любопытна - вот этот механизм меня заинтересовал даже в таком идиллическом виде

Леонид Хаустов
Собрались. И вправо-влево
Закружился хоровод.
Ждут, как водится, запевок.
Кто ж тут первым запоет?

То бледнея, то краснея,
Вот одна выходит в круг.
И когда следишь за нею,
Даже боязно.
И вдруг:

«Эх, туфли мои,
Носки выстрочены.
Не хотела выходить –
Сами выскочили!»

Подняла с платочком руку,
Улыбнулась, славная.
И пошла она по кругу,
Медленная, плавная.

Гармонист за ней следит
Пальцами послушными.
Чем подружка удивит?
Пой, а мы послушаем.

«Я иду, а трактор пашет,
Тракторист рукой мне машет.
Зря, товарищ, не маши –
Аккуратнее паши!»

Все глядят на тракториста
Самого проворного.
Ну и ловко, ну и чисто
Паренька продернула.

И платочком помахала,
И ногой притопнула!
Вроде будто все сказала –
Ничего подобного!

«Гляну влево, гляну вправо:
Со своей горы видней.
Мне не нужен кучерявый,
Если он без трудодней».

Парни весело смеются,
Говорят между собой:
«Трудодни у нас найдутся,
Дело только за тобой!»

А она как бы устала.
Хитрость тут особая, -
Вызывать подругу стала,
Каблучками топая.

И выходит в круг другая,
Маленькая, шустрая:
Берегись, мол, дорогая,
Покажу искусство я!

Пляшет ловко, пляшет чисто,
Каблучками – тук-тук-тук!
Дайте место трактористу,
Это он вступает в круг.

И, характером крутой,
Попусту не мешкая,
Он запевку спел для той,
Что стоит с усмешкою:

«Хорошо девчонка жнет,
Аккуратно вяжет,
Ну, а с кем домой пойдет –
Никому не скажет».

И в глаза они до дна
Глянули друг дружке –
Так, что спряталась она
За спину подружке.

Может, вправду им идти,
Позабыв тревоги,
Чтобы счастье вдруг найти
На одной дороге,

Слов заветных не тая,
Правду сердцем зная…
Радость звонкая моя,
Сторона родная!

Бонусом - выразительнейшая графика В.Гальбы, которую я просто не могу прятать от людей...
yadi.sk/d/zI5sYyhybJL9Q

@темы: В Мире Мудрых Мыслей

---

Беспорядочное ретро, дубль первый. Алексей Малин.

Вот бывает же так - знаешь человека по его делам и совершенно не помнишь по имени-фамилии... особенно это касается тех, чьи книги (ра)скрашивают наше детство. И среди многих подобных случаях, хотя и несколько лет спустя, ускользнуло от меня имя автора, чьи стихи все эти годы уверенно в памяти хранились и даже напевались (что, по-моему, показатель качества) - и каждый год безнадежно искались в Сети, а нашлись только вот сейчас (и опять куда-то пропали). Звали его Алексей Малин, жил он себе в городе Симферополе, периодически публиковал скромные сборнички сатиры и юмора, а иногда отмечаясь в "Крокодиле" - и, по-моему, не уступал при этом по мастерству тем, кто был на слуху у всех. Мне у него комфортно - он, прежде всего, добрый (не к изображаемым недостаткам, а в подспудно утверждаемой вере в то, что мы еще все возьмем и сделаем как надо), владеет стихом и содержанием, умеет писать просто, но подчас вызывает у меня мурашки финальной фразой, умеет формулировать так, чтобы приподниматься над конкретикой (справочно: я отдаю предпочтение "сатире на нравы", потому что "сатира на лица" вместе с лицами постепенно теряется в дымке времени - а нравы, они всегда нравы, и когда даже собственное лицо начинает опасно вписываться в обозначенную автором рамочку, иногда хорошо сказанная фраза может кое от чего удержать). И он вежливый, а подчас изящный - начиная даже с таких вот мелочей:

Живет себе создание
Без проблесков сознания
И мнит себя создание
Вершиной мироздания!

Ах, сколько бурь в его стакане –
Как в настоящем океане!
Хоть океан не Ледовитый,
Зато на редкость ядовитый.

Он Утюгом довольно старым был,
Но юности дарил свое внимание,
Он гладить юбочки короткие любил
И от короткого скончался замыкания.

Фиалке говорят: - Тебя Земля взрастила.
- Какая чушь! – Фиалка возразила. –
Что общего быть может между мною
И этой грубой, черною Землею?

Бычок услышал:
Пересохнет море.
Бычок сказал:
- А! Небольшое горе!
- С ума сошел! Страшнее нет беды.
Не будет роду рыбьему пощады!
- Мне, лично, моря целиком не надо.
Мне, лично, хватит литров пять воды!

Осведомился Рак, увидев самолет:
- А он летает задом наперед?
Что? Не летает? – возмутился Рак. –
Зачем же выпускают всякий брак?!

Трубу спросили:
- Для чего построен Дом?
Последовал ответ на это скорый:
- Невежда! Вы не знаете о том,
Что предназначен Дом
Служить моей опорой!

Деревья увидав, Жердь говорит:
- Культуры нет! Торчат сучки и ветки…
Так выглядели наши предки,
Мне ж эта неотесанность претит!

Старик в автобусе стоит,
Его безжалостно качает.
Подросток рядышком сидит –
Но ничего не замечает.
Сидит себе. И потому
Какой-то пассажир взорвался:
- Подняться с кресла лень ему!
Людей бы, парень, постеснялся!
Старик был с юмором знаком,
Сказал:
- Он может не стесняться.
Когда он будет стариком,
Успеет вдоволь настояться!

УНИВЕРСАЛЬНАЯ ФОРМУЛА
Где нелегко, где надо силы
За общий отдавать успех,
Глядит он вяло и уныло:
- А что, мне надо больше всех?..
Но там, где пахнет пирогами,
Где больше выгод и утех,
Гребет руками и ногами:
- А? Что? Мне надо больше всех!!!

СТРОГИЙ ВОЛК
Услышал Волк:
Лиса ворует Кур.
Распорядился –
И Лису к нему прислали.
Так Волк был зол,
Так был он хмур,
Что у воровки лапы задрожали.
Поднялся Волк, глазищами сверкая,
И зарычал (деревья затряслись!):
- Брось воровать, такая-рассякая!
Добавил тише:
- Или поделись!

БАРБОСОВ СЫН
Сынка
Щенка
Учил один Барбос:
- Зубастей будь! Рычи! На всех бросайся!
Облаивать любого не стесняйся,
Веди себя, как настоящий Пес!
Шло время, и Щенок подрос,
Псом сделался свирепым, здоровенным,
Участником скандалов неизменным
И первым в том районе наглецом
(На цепь уже сажать его хотели).
Тут как-то случай свел его с отцом.
Хватил сынок отца – аж клочья полетели…
Хромая и визжа, поплелся в суд Барбос.
Кого ж судить?
Вот в чем вопрос!


НА ТОВАРИЩЕСКОМ СУДЕ
- Сперва мне почему-то скучно стало,
А коллектив меня не развлекал,
Потом бутылка в руки мне попала,
А коллектив меня не удержал.
Подрался я. Печальная концовка!
А коллектив мог все предотвратить.
… Мне нужно дать в дом отдыха путевку,
А коллектив построже осудить!

ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ
В поселке дачном Старые Ракитки,
Куда меня когда-то занесло,
Я видел объявленье у калитки:
«Малина продаецца рупь кило».
И вот совсем недавно, в воскресенье,
Случилось быть мне у калитки той.
Я новое увидел объявленье,
Написанное грамотной рукой.
Совсем иная, так сказать, картина –
Ошибок нет, и почерк тверд и прям:
«В продаже есть отборная малина
Ценою два рубля за килограмм».
И я стоял в раздумье у калитки,
Оглядывая пышные сады.
Вот так в поселке Старые Ракитки
Узрел я просвещения плоды.

НА ВСЮ ЖИЗНЬ
О молодой поре чудесной
Зашел однажды разговор:
- Слыхал я в молодости песню –
И не забуду до сих пор…
- Как в молодости я влюбился –
Так до сих пор любовь сберег…
- Как в молодости я напился –
Так протрезвиться и не смог…

ВРЕМЕНА ГОДА И ГРАЖДАНИН Н.
Туманы холодные, слякоть и грязь,
И тучи – как серая, вязкая мазь…
Ох, осень, пора невезучая!
Так выпьем по этому случаю!

На улице вьюга, и снег, и мороз,
А ветер такой – пробирает до слез…
Ух, зимняя стужа колючая!
Так выпьем по этому случаю!

Весна. Первомай. Зеленеют кусты,
И солнце бодрее глядит с высоты…
Эх, майские грозы певучие!
Так выпьем по этому случаю!

Природа – в расцвете, все радует глаз.
Дороги туристские. Крым и Кавказ…
Ах, лето, пора наилучшая!
Так выпьем по этому случаю!

ДВА ФАКТА
Кому-то кто-то кулаком
Заехал сгоряча,
И пострадавший с синяком
Вчера был у врача.
И справка есть, и протокол,
И в дополненье – акт.
Тот, кто себя столь грубо вел,
Наказан будет.
Факт!
Кому-то кто-то языком
Сумел нанесть удар.
Он целил метко.
И притом
Противник слаб и стар.
Без бранных слов (он это мог)
Язвил и унижал.
В постель его противник лег –
Лишь через месяц встал.
…Что ж тут опасней, что больней –
Синяк или инфаркт?
Зато обидчику вольней:
Нет криминала.
Факт!

КАДРОВЫЕ ШУТОЧКИ
Он всегда дрова ломает,
Рубит он всегда сплеча,
Стружку толстую снимает,
Распалившись, сгоряча.
Эх, ему иметь бы дело
Только с дубом да сосной!
Но его бросают смело
На объект совсем иной:
Он не думал, не гадал –
В воспитатели попал.

А другой сплеча не рубит,
Нрав у дяди не такой:
Волноваться он не любит,
Обожает он покой,
Чтоб не жег вопрос тревожный
Ни ушей его, ни глаз.
Труд физический, несложный
Для него бы – в самый раз.
Но поставлен (где резон?)
На проверку жалоб он.

Тетя с виду симпатична,
Но она, как на беду,
Апатична, флегматична –
Засыпает на ходу.
Холодна, как воздух в морге,
Пульс – ударов сорок шесть.
Но на этот счет в горторге
Мненье кадровое есть:
- За прилавком пусть стоит,
На работе пусть горит!

Размышляет мрачный скептик,
Неудачник, мизантроп:
- В чей бы мне вцепиться хребтик
И на ком сорвать мне зло б?
Даже если он и в духе,
С ним общаться нелегко:
Начинают дохнуть мухи,
И скисает молоко.
Ну, и что же видим вдруг?
Он сидит в «Бюро услуг».

ДИТЯ ОСОБОГО РОДА
- Ох, Маша, как же я устала!
С утра заботы, канитель,
А что я делала? Сначала
Застлала Васину постель,
Потом почистила ботинки,
Рубашку гладила ему,
Потом поджарила свининки
Ему, конечно, одному.
Он у меня такой капризный,
Что просто ужас и беда!
Какие сделает сюрпризы –
Не угадаешь никогда!
Того не ест, того не хочет,
И это лучше не давай,
Чуть что – ногами затопочет,
Обидится, поднимет хай.
Еще – чуть-чуть не позабыла:
Запомнить трудно все дела! –
Я Васе голову помыла:
Уж очень грязная была…
- А сам он разве не умеет?
Задача вроде не сложна…
- Такое, Маша, он затеет!
Ему ведь нянечка нужна.
Ни таза не найдет, ни мыла,
Все принимай да подавай…
Я суп еще не доварила.
Пойду к себе. Пока!..
- Бывай!
Мы поспешили сразу к Маше,
Пока и Маша не ушла,
И, не сдержавши чувства наши,
Сказали:
- Скверные дела!
- Еще б! Хорошего тут мало…
- Подруга ваша, - говорим, -
Лентяя, видно, воспитала
И нынче мучается с ним.
Рос Вася лодырем с пеленок,
Нахальным лодырем к тому ж.
Вконец испорченный ребенок!..
- Какой ребенок?!
Это муж!

ПОБОРНИК ЧИСТОТЫ
Бранится с управдомом мой сосед:
- О чистоте у вас заботы нет!
Что дворник делает? «Зряплату» получает?
Он – дворник ваш – лентяй и дармоед!
Я ел вчера на лавочке арбуз.
Ну-с?
Лежат и нынче корки от арбуза,
А дворник ходит, как червонный туз,
И с вашей помощью отращивает пузо!
Опять же я на лавочке курил –
И до сих пор не убраны окурки!
Лежали и лежат. А где же дворник был?
С окурками решил сыграть он в жмурки?
Я лузгал семечки. И что же? Шелуха
Валяется, по дворнику скучает.
А шелуха – совсем не чепуха,
Где шелуха, там чисто не бывает!
Я вижу, нам друг друга не понять.
Но я настойчив. Я мозги вам вправлю!
И говорить я буду и писать,
О чистоте заботиться заставлю!

БЕЗ ВОРОВСТВА
На стройку завезли материалы.
- Куда сгружать?
- В любом углу вали!
Через неделю их осталось мало,
Хотя они в работу не пошли.
- Вот так дела! Разворовали, что ли?
- Вы что?! – сердитый прозвучал ответ.
Так говорить о нас мы не позволим,
У нас воров и не было, и нет!
- Куда ж материалы те пропали?
Ведь испариться не могли они!
- Ну, разбросали... Ну, позатоптали...
Но чтобы разворовывать – ни-ни!
По-честному ведем свое хозяйство,
Тут ни к чему о воровстве слова!..
...И кто бы им внушил, что разгильдяйство
Ничуть не благородней воровства?

НЕЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ ВАДИМ
Беседа набирала ход,
Спор не однажды разгорался.
Что ж, любознательный народ
В просторной комнате собрался!
Сперва поспорили всерьез
О футболистах знаменитых,
Потом затронули вопрос
О современной службе быта,
Затем, от бытовых проблем
Уйдя в космические дали,
Строенье звездных двух систем
Довольно пылко обсуждали…
Отмалчивался лишь Вадим,
Бесстрастный, как его рейсшина.
Да, был Вадим неисправим –
Нелюбознательный мужчина!
Его товарищи уже
В глубь электрона заглянули,
На этом новом рубеже
Своей пытливостью блеснули,
Спор завели на полчаса
О том, какие нынче дети,
Переключились на леса,
Потолковали о балете,
О том, чем знаменит Непал,
О новых в Таврии раскопках
(Вадим по-прежнему молчал,
Мы этот факт отметим в скобках),
И к производству колбасы
Ушли от скифов и сарматов…
Тут кто-то глянул на часы
И закричал:
- Кончай, ребята!
Эй, сослуживцы, скоро шесть!
Рабочий день прошел культурно!..
На эту радостную весть
Все реагировали бурно.
Лишь, делом занятый своим,
Ушедший с головой в расчеты,
Нелюбознательный Вадим
Один смолчал:
за всех работал.

КУПЛЕТЫ О ПОТОПЕ
Валерка – жилстроевский слесарь –
Возился с бачком водяным.
- Стараться мне нет интереса, -
Он думал, - не светит калым.
Уж очень я долго колдую
С бачком – провалился он чтоб!
Поставлю на нитку живую –
А после меня хоть потоп!

Вблизи от большого завода
Река потихоньку текла,
От множества всяких отходов
Она черно-бурой была.
Директор сказал нам:
- Все знаю!
Пусть бьют меня в спину и в лоб.
Работаю, план выполняю…
А после меня хоть потоп!

Кромсает стволы он и ветки,
Топор у «туриста» остер.
В родник он швыряет объедки,
Сосенки бросает в костер.
Мы с ним затеваем беседу:
- Природу вгоняете в гроб!
- Чего-о? Отдохну и уеду.
А после меня хоть потоп!

Товарищу дали заданье.
Кружится его голова.
Такое он кажет старанье,
Что с ходу «ломает дрова».
- Послушай-ка, все получиться
И без перегибов могло б!
- Я случай ищу отличиться.
А после меня хоть потоп!

Ну что же, заканчивать надо.
Под занавес скажем одно:
Иметь допотопные взгляды
И вредно, и даже смешно!

МАЛЬЧИК-«ДАЙ»
Случилось так: один ребенок
(По мненью мамы, мальчик-пай),
Еще не выйдя из пеленок,
Сумел освоить слово «дай».
Он повторял его упрямо,
Не признавая слов иных.
Другие:
«Ба-ба», «Па-па», «Ма-ма»,
А этот:
«Дай!» - и никаких.
… Сейчас о бывшем том ребенке
Не сразу вспомнишь: дядей стал.
Уже ручищи, не ручонки,
Объемец в поясе не мал.
Но детских лет не забывает
И очень часто, то и знай,
На все лады он повторяет
Категорическое «дай!» -
То кулаками потрясая,
То сморщив жалостно лицо.
Он, жить на свете начиная,
В дорогу взял не то словцо!

ТОВАРИЩ ОБИЖАЕТСЯ
Иван Петрович – трезвенник.
Не пьет.
Ни-ни! И рюмки в руки не берет!
Вы скажете:
- Ну что же здесь такого?
Похвально.
Но не удивительно,
Не ново…
Нет, вам Иван Петрович незнаком!
Послушайте, как он разносит в щепы
Дирекцию, как он клянет местком:
- Необъективно судят! Слепы!
Все пьют, а я не пью!
А затирают!
Не поощряют
И не выдвигают!
Над кадрами непьющими глумятся!
Но я за правду буду драться!
И дома тоже пилит он семью:
- Кругом все пьют, а я не пью!
Вам на меня молиться б надо!
А вы… Свиней неблагодарных стадо!
Но я себя заставлю уважать!
Что? Плачете опять?
Хотите ль, не хотите ль,
А слушайте. Пусть совесть вас грызет!
…От пьяницы спасает вытрезвитель.
А что от этого товарища спасет?

ДЕНИСОВЫ ТЕТРАДИ
Спокойно жил поэт Денис
В старинном Энскограде,
Публиковал стихи он из
«Лирической тетради»:
«Я росной свежестью умыт,
Я пьян от синей шири…
А дрозд поет, а бор шумит,
А дважды два – четыре…»
Вот съездил в Арктику Денис
И с гордостью во взгляде
Стихи печатать начал из
«Арктической тетради»:
«Морозом лютым я умыт,
Я пьян от белой шири…
А морж ревет, а снег блестит,
А дважды два – четыре…»
Вот съездил в Африку Денис
И, время зря не тратя,
Стихи он напечатал из
«Тропической тетради»:
«Я солнцем яростным умыт,
Пьян от зеленой шири…
А слон трубит, а лев рычит,
А дважды два – четыре…»
Еще маршрут, еще круиз.
Стопа тетрадей – выше.
Похоже: хоть умрет Денис,
А лучше не напишет!

ДВА ЯБЛОКА И ГРУША
(в трех планах)
1. План домашне-философический
Два яблока и груша… Это много?
Два яблока и груша… Это мало?
Гляжу на них – и смутная тревога
Меня все ощутимей мучать стала.
Что значат Вечность или Бесконечность?
Мы мало мыслим в тишине квартир.
Быть может, яблоки и груша – это Нечто,
Где каждый атом – целый микромир?
Свои леса в нем, и холмы, и пляжи,
Поля и города, театры и кафе.
А я хотел их съесть…
Подумать страшно даже!
Я полежу немного на софе,
Я погляжу на небо. А на небе
Звезды далекой слабый луч угас.
Я съем, пожалуй, хлеба. Но о хлебе
Я буду мыслить в следующий раз.

2. План забубенно-лирический
Два яблока и груша –
Вот они.
Ты сердце мне, Надюша,
Не дразни!
С тобой, видать,
Встречались раза два:
Пора сказать
Те самые слова!
Идти бы нам, Надюша,
Борт о борт,
Похожа ты на грушу –
Высший сорт,
Похожа ты
На яблоко-ранет,
Так говори же:
Любишь или нет?!

3. План бегло-ассоциативный
Два яблока. И – Груша. Аграфена.
Агрономия. Жаркий ветер фен.
Вчера я в сельском посидел кафе. Но
Есть города Милан, Лимож… Лимон?
Есть город Лима. Есть монахи – ламы.
Мир так велик – и это не смешно.
Смех. Мех. В мехах не мерзнем и у льда мы.
На Север отправляюсь. Решено.
Люблю слова на «эр». Решенье.
Решительность. Рубеж. Рубильник. Рушь!..
С чего же начал я стихотворенье?
«Два яблока и груша»? Что за чушь!

НА КУРОРТНОМ БЕРЕЖКУ

1. ОбложилиПриехал человек с путевкою
И поселился в санатории,
Знакомство начал с обстановкою
На близлежащей территории.
Все, что увидел он вокруг,
К нему воззвало:
«Выпей, друг!»
Он глянул прямо, глянул вбок –
И тут ларек, и там ларек…
Туда, сюда –
Прохода нет:
И тут буфет, и там буфет…
Метнулся, бедный, в глубь садочка,
А там на страже автобочка,
И – многоточие…
И – точка.
У разливного автоматика,
Взгрустнув, сидит наш друг за столиком:
- Сюда приехал я ревматиком,
Уеду, видно, алкоголиком!

2. Не вынес
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
То на курорт стопы направил,
На крымский южный бережок.
И думал:
«Нервы успокою!
Волна там ласково шумит,
Сосна над самой головою
Тихонько хвоей шелестит,
«Ночной зефир струит эфир…»
Ах, тишина, покой и мир!..»
Приехал дядя.
Вот те на!
Не та волна, не та сосна!
Шумит «Волна»,
Гудит «Прибой»
Иерихонскою трубой.
У выпиваловки «Сосна»
Междоусобная война:
Матерогласны и грубы,
Шумят какие-то «дубы».
Кого-то кто-то за стеной
Пытает радиоволной.
Эфир грохочет и рычит,
Эфир кудахчет и мычит,
Стучит в виски,
Колотит в лоб
Танцорский топ,
Моторный хлоп.
… Мой дядя самых честных правил
Еще серьезней занемог,
Путевку на столе оставил,
Уехал:
Выдержать не смог!

3. Тетя Жанна лечит нервы

Лечит нервы тетя Жанна
В санатории «Волна».
Постоянно, неустанно
Возмущается она:
- Тут не лечат, а калечат!
Не лечение, а брак!
И не тем меня здесь лечат
И не так!..
Повторяет тетя это
В восемнадцати местах,
Пишет жалобу в газету
На семнадцати листах.
… День подходит долгожданный,
Он и светел, и красив:
Уезжает тетя Жанна,
Крепко нервы подлечив.
Дело сделано большое:
Тетя вывела сполна
Медицинский штат из строя
В санатории «Волна».

4. Особый маршрут
- В Крыму отдыхал ты?
- Недолго, дней пять.
Уехал: большие расходы.
- Но все-таки что-то успел повидать?
Там столько жемчужин природы!
- Не «что-то», а все я успел осмотреть,
Не видел какую-то малость.
Пожалуй, я мог бы еще загореть:
В запасе два дня оставалось.
Увидел, что Крым чудесами богат:
Ай-Петри, Каньон, Ботанический сад,
И Дива-скала над волною,
И прочее все остальное…
- Ты что ж, на ракете летал все три дня?
Поверить тебе невозможно!
- Ходил я пешком. Был маршрут у меня
Один лишь, и очень несложный.
Зачем мне летательный твой аппарат?
Излишние это заботы!
Придешь в ресторан –
Там картины висят.
Гляди на любые красоты!
Три дня ресторана я не покидал –
Со всем ознакомился, все повидал!

К ВОПРОСУ О КУЛЬТУРЕ

1. Культурный гость
Сердитый гость хозяина побил,
Порасшвырял печенье и соленье.
И, как положено, потом он должен был
Давать своим поступкам объясненье.
Гость защищался убежденно, бурно:
- Не мог стерпеть! Хозяин-то, Иван,
Мне водку в грязный наливал стакан,
А каждый знает: это некультурно!
2. Культурный читатель
Один посетитель читального зала –
В очках и в костюме приличном –
Тихонечко вел «обработку» журнала,
На чем был и пойман с поличным.
- Листы вырываете? Как вам не стыдно!
Журнал ведь испорчен. Понятно?
- Наветы и ложь! Изымал я листы, но
Не рвал –
Вырезал аккуратно!
3. Культурный муж
- Позавчера я был в гостях с женой,
Она при всех скандал мне закатила –
Приревновала к девушке одной.
По-бабьи, некультурно поступила!
Я дома ей за бескультурье дал:
Не затевай на публике скандал!
Предупредил: не будет впитывать культуру –
Исполосую шкуру!

4. В культурном ателье
- Дружить нам надобно с культурой! –
Директор ателье сказал. –
С физиономией чтоб хмурой
Никто клиентов не встречал!
Все чтобы весело глядели,
И чтоб улыбочка цвела!..
Прошла неделя. Две недели.
Ну, как с культурою дела?
- Мы улыбаемся. Клиенты
Не улыбаются никак!
- Мешают, что ли, конкуренты?
- Какие «конкуренты»?
Брак!

@темы: В Мире Мудрых Мыслей

---

Беспорядочное ретро. Пролог.

Банальные вещи всегда есть повод повторить: все-таки мир с Интернетом никогда не будет таким, как без него. В том числе и из-за этого ощущения «не надо ждать, не надо звать», просто протянуть руку и выхватить из информационного океана любую потерянную цитату или хвостик ассоциации. Да, в том числе не надо читать всего Шекспира, чтобы найти, где именно у него роза пахнет розой (и не надо лежать без сна, припоминая все прочитанное ever, чтобы удостовериться, кто там одной звезды повторяет имя и, главное, почему конкретно).
Даже такие вещи, как Евровидение, с Интернетом превращаются в совсем другую историю- мой фаворит по итогам скачивания вообще не дошел до финала, и действительно на сцене были никаковы, а вообще эти "Иностранцы" из Латвии очень славные ребята, вот. Зато наш номер на слух казался скучным, обычно трудно было дослушать до конца, а на сцене вышел цельным и интересным. И если вы не слышали Исландию на исландском и Албанию на албанском, то вы не слышали ни первого (в котором неожиданно есть ритм и рифмы), ни второго (которое вообще какое-то магнетическое заклинание; непонятность слов иногда очень большой плюс для песни, а всеобщая стандартизация зло ). А вот то, что мне пришлось по вкусу во всех вариантах, и сценическом, и клиповом, и на слух, и на вид, и по сочетанию языков - увы, оказалось в хвосте, и была это Испания (и вообще, the rain in Spain, классика же ). Впрочем, спокойные голландцы, поющие друг для друга, тоже на сцене заиграли всеми красками, да и надежда на шансы Венгрии долго грела, особенно если отвлечься от лица исполнителя (которое почему-то меня смешит) - а номер весьма интересен и задевает за острую проблему. Что ж, организаторам аудитории пришлась по вкусу венская глючность, посмотрим, какое зрелище они там сделают в следующем году - а что до вопроса о бородатых женщинах, то мужчиной был бы краше я лучше на Ратмира в исполнении Ларисы Дядьковой посмотрю, кстати, тоже в пределах досягаемости
Другой пример - раз уж мне, в кои-то веки, занадобилось посмотреть церемонию "Оскара", то лишь с помощью Интернета мне удалось не только это сделать в нормальное время и без выкрутас нашего телевидения ("Филомелу" и, возможно, "Небраску" надо посмотреть, ДеДженерис is love ), но и увидеть по самой интересующей меня теме вместе с официальными пользовательских номинантов - и они на уровне отрывков, по-моему, интереснее победителя; (это вот где)
И ведь дело даже не в бесплатности. Я прекрасно знаю, как это, когда ходишь по нескольким магазинам столицы, а искомого ни в одном из них нет, потому что или тираж распродан, или оно вообще не издавалось на носителях. Я помню, как каждую неделю лихорадочно просматривалась телепрограмма - не будет ли в ней чего-нибудь такого-этакого? Я помню эту дрожь предвкушения, которая охватывала еще раньше: будет на заставке написано "мультипликационный фильм" или "мультипликационные фильмы"?

немножко мультиков

И если второе, то сколько их там, два или три? А тут - вот тебе ресурсы, и ищи на них все, что хотя бы раз промелькнуло перед глазами - хоть "Наргис", хоть "Чумацкий шлях", хоть "Каплю" (не ту, которая про собственно каплю, а ту, которая про всю нашу жисть). Можно даже доискаться до своей личной фобии, от которой когда-то больше всего хотелось спрятаться под подушку - мультик-то, "Спортландия" (на первом ресурсе; такая фобия, что дайри даже ссылку не сохраняют), мирный по сути своей,

но

но чудовищное и неприятно убедительное растолстение главного героя (включая фразу "Митя, ты ли это?") тогда нанесло мне ощутимую моральную травму (на фоне недавней операции аппендицита, но меня вообще корежат изменения тела по чужой воле, спорт и балет туда же), и только приближаясь теперь к указанному состоянию, могу более-менее выдохнуть. А если долго и терпеливо ждать, то будет тебе мультик про диссонанс, который определил для тебя не только девяностые годы и не только последующее отношение к термину.Вообще когда-то даже в страшном сне не могло присниться, что девяностые годы когда-нибудь тоже станут ретро - а вот оглядываешься и ценишь, сколько толковых фильмов еще там успели наснимать

внезапный прорыв ностальгии

, в том же девяностом: "Ай лав ю, Петрович", "Бакенбарды", "Взбесившийся автобус", "Гарем Степана Гуслякова" (откуда навсегда врезалась в память фраза "агаааа, родилка-то не спаленка!"), "Зверобой", "Имитатор", "Ловушка для одинокого мужчины" (а в 91-м "Дура", тоже французский комедийный детектив с Караченцовым и прелестью-героиней), "Морской волк" опять же, да и "Тень", которая обойдется, "Облако-рай", "Паспорт", "Ребро Адама", "Сукины дети", "Ха-би-ассы" (два года мечтаю принести сюда и растащить на диафильм, пока руки доходят, мы в ту реальность все возвращаемся), "Провинциалки" (и главная изюминка только сейчас доходит - когда честная трудовая женщина, познакомившись со столичным "развратом", не ужасается, а мечтает дочку туда пристроить, чтобы хоть та пожила, имея в жизни что-то помимо работы и благородной бедности... я оттуда песню люблю), про литовский сериал "Марюс" уж и не говорите, вот что давно ищу, а потом "Ниагара", "Год собаки", расчудесный "Чича" (про баса, вынужденного всю жизнь то по одним, то по другим причинам петь тенором), "Анкор, еще анкор", "Комедия строгого режима", "Удачи вам, господа" (выражение "труд женский, неквалифицированный" употребляю до сих пор, а еще там наконец-таки Второму досталась любовь героини, которая обычно полагается Первому), "Золото" (которое про чинквеченто и у меня тут было), "На тебя уповаю", даже "Помнишь запах сирени", трогательная история со страшной чернушной развязкой, даже вполне себе подростковые "Глаза" и "Завтра"... Что еще удивляет, все это смотрено было по телевизору в те же годы - а нынче этого можно дождаться, лишь когда прокат пройдет.
Между прочим, еще одна история о преимуществах Интернета - когда по одной фразе "горбатые, на баррикады", на которой попался фильм, и после которой в доме вырубили свет на остаток ночи, удается найти этот самый фильм - конечно, "Это было у моря", с поразительными детьми, включая Нику Турбину (и, по мне, бунтующим подростком она была даже интереснее, чем гениальным ребенком), с той же правильной болью и с той же символичностью, что я так ценю в "Куколке".

больно, но не могу остановиться

Частная история во всей конкретике вырастает до масштабов символа, отображающего систему, и чем плотнее детали, тем больше обобщение, вплоть до технической последовательности надевания корсета, вплоть до подсчета рациона питания, на котором ребенок едва вырасти-то может, не то чтобы нормально вылечиться. И что в любом несвободном коллективе рано или поздно найдется Макмерфи, которому необходима чуть большая доза свободы, чтобы _просто дышать_. И что несвобода опасна прежде всего даже не отсутствием выбора и мелочной регламентацией, а теми уродливыми формами, которые на ее фоне принимает свобода. Если свобода для этих детей с искривлением позвоночника (и единственный способ убедиться в каком-то своем достоинстве, а то «Планета людей – это не про вас» - это обычное к ним обращение) - прыгать по старым матрацам или балансировать на спинках кроватей, едва надзирательница (а иначе и не охарактеризуешь) отвернулась, то лучше бы они сидели дома, чем такое лечение. Я уж не говорю о том, что дома их не будут избивать за то, что пытаются лечиться (очень сильный образ - вот эта светлая девочка Надя Римская со своей упорно-обреченной надеждой вылечиться и стать музыкантом, против всех, воспитателей по определению и сотоварищей от горечи, со своей смешной попыткой самоубиться, наглотавшись спирта, которая в итоге единственная и пошла на улучшение - а юная Анна Екатерининская, ее сыгравшая, так-таки и стала професссиональной актрисой). А ведь и остальные, озлобленные и бунтующие, на минуту раскроются - и чего-чего только в них хорошего не раскрывается, когда они у своей волшебной березки загадывают желания («Господи, пусть я останусь жива...») И еще про то, что угловатая, лагерно-ироничная воспиталка, отбивающаяся цинизмом от ненависти к своей должности и к своей жизни, выращенная той же системой и сдирающая "всю эту шехерезадницу" с девочек, попытавшихся принарядиться на какой-никакой, да бал, с участием мальчиков, потому что это "грязь" - так вот, она все же человечнее, чем гладкая, обтекаемая, неуязвимая сука-директриса, стригущая доходы со своей должности, и прекрасно знающая, как с подопечными обходиться (это первая не знает, мечется, бедная) - в конце концов, помимо простых манипуляций, есть еще возможность выгнать за поведение и обречь на умирание без лечения. И равнодушный старый Бог, который все это создал и ищет новых горизонтов в Южной Америке... Трудный фильм и правильный.
Или, например, за несколько лет ожидания все-таки появилась в Сети нежно любимая стокгольмская сказка про народную экологическую активность "Чинуша на груше", как и "За скрипичным ключом" - вещь, что нанесла мне в нежном возрасте неизгладимый импринтинг, включая патетическую мелодию, исполненную на лестнице из фортепианных клавиш, полицейских собак с зависимостью от "Собачьего вальса" и диалог: "Вы кто такой?" - "Королевский шпион" - "А что вы тут делаете?" - "А я за вами шпионю". Кстати, последний ресурс, если кто не видел, рекомендую - там есть в том числе журналы 19 века.
Но будет дальше не об этом, а об истории одного такого лихорадочного поиска забытых книг с осевшими в памяти строчками - может быть, у кого-то они тоже в памяти, как гвоздь в сапоге. История эта насквозь советская и потому достаточно идеологизированная, но она не столько о политических взглядах, сколько о мастерстве, которого в последнее время значительно больший дефицит, чем той же идеологизированности. И если то, что будет дальше, имеет коммерческую ценность, то никто все равно ею не пользуется. Практически это, как всегда, отпечаток части моей жизни (не большей), потому что зачем же результатам просто так пропадать

@темы: Культпоходное, Вслух про себя

---

...и немномбо попотембо...

...к вопросу о советских мультиках, про которые еще будет Редкое упоминание о материальной части моей жизни, но не могу не поделиться - вдруг кто-то еще задается вопросом, что делать, чтобы не так тяжело было таскать по жизни собственную тушку. В этом сезоне у меня появились две фишки в этих целях, реакция пока что очень положительная, чего раньше не бывало Комплексно благодаря этому делу килограмм пять за сезон ушло.
Первое - это вот такая обувь, именно в такой расцветке. Несмотря на чудовищную с виду подошву, носится легко и удобно. Вообще для меня летний сезон означает - каждый вечер валиться на кровать, как минимум с горящими подошвами, и опционально - со стертыми фрагментами ног, плюс общая разбитость. Сейчас – ничего подобного (при очень долгих расстояниях, конечно, проявляются эффекты плоскостопия, вроде нытья в тазобедренном суставе, но это на фоне обычной картины мелочи). Ношу их и в пир, и в мир, только жалею, что спать в них все-таки неудобно. Выглядят довольно изящно, с черным костюмом не наденешь, но к большинству моего гардероба подходит. В гору на них идти тяжеловато, но терпимо. На днях обнаружился второй минус - ногу на них подворачивать неприятно, хотя это было бы так при любой обуви. Что до мышечной нагрузки, вряд ли килограммы будут улетать сами собой, но само по себе это послужило стимулом больше ходить, а это уже кое-что.
Второе - это вот такая деятельность. Позиционируются, как фитнес «без усилий» - к счастью, не совсем так. Это не какое-нибудь "чудо-средство", само собой ничего не делается, и насчет "попотембо" вполне актуально. Но после тренировки действительно не болит _спина_ (ступни иногда затекают, но со временем меньше, и у меня они затекают регулярно). Мышцы тоже не так сильно, но нагрузка действительно легче. Основная фишка в том, что тренажер движется сам (в крайнем случае запирается на ключ), так что индивиду остается только выполнять заданные движения в ансамбле с ним (или вопреки ему, есть там такая штука, специально для тех, кто любит придерживать двери в метро и лифтах, только там это делается ногами; теперь на вопрос, чем я там занимаюсь, коллеги выдают ответ "сопротивляюсь тренажерам" ). Идеально подходит для индивидов с таким же параличом воли, как у меня. Запакуют тебя в тренажер, и больше ты ничего не делаешь, с тобой все _происходит_ . И да, меня все еще не хватит на то, чтобы девять минут поднимать-опускать ноги по собственной воле, а когда их доставляют до места тренировки, и своими усилиями их требуется только вернуть обратно, как-то идет веселее. Обратный отсчет, опять же, работает на те же качества натуры - кого интересует, что уже сделано, если все делается для того, чтобы когда-нибудь оно кончилось? Поэтому всегда знаешь, сколько тебе осталось. Еще есть вакуумный тренажер – это та же ходьба по ступенькам, только под давлением (как объясняют, почти как под водой), но в любом случае двадцать пять минут ходьбы – это больше, чем ничего. Также эта штука - находка для диджеев (в разных темпах ходьбы среди издаваемых ею звуков различались слова «body-moving», «only you» и просто «ходи, ходи»; еще мелодию к ним, и цены аппарату не будет). Роликовый массажер (в моем внутреннем лексиконе – «точило»), как ни странно, поначалу оказался самым трудным – потому что щекотно, а по некоторым местам ощутимо (это потом уже прекращаешь дурью маяться – не надо никуда двигаться, вот и сиди смирно). А потом еще бонусы в виде лимфодренажных штанов и массажной кровати, где не надо ложиться ни мастопатией на кушетку, ни шейным остеохондрозом на бок. Список противопоказаний прилагается к каждому аппарат, лишнего не присоветуют.
Да, еще мне тут подвернулся в кои-то веки двигательный флэшмоб под кодовым названием, с подачи Крист., "тварь я дрожащая" - и чисто чтобы посмотреть, на каком этапе я кончусь, удалось даже добраться до конца. Разумеется, главная фишка этой программы - заманчивые пустоты в сетке, то есть "зато завтра не приседать!!! неужели не дотянешь до того момента, когда можно будет не приседать!" Но практически нечестно: во всех подобных вещах необходимо сначала договориться о терминах. Полное глубокое приседание - это было, например, максимум тридцать штук за один раз и два дня на полусогнутых после этого. А таких цифр, как там написаны, мои артрозные колени бы никогда не поняли. Зато подслушано было на дневниках про подход в режиме "плие" - оно себя оправдывало. И так во всем остальном. Выводы: мне легче продолжать безнадежное дело в режиме халтуры и уступок, чем останавливаться; даже потребность похвастаться не вытаскивает меня в Сеть вовремя; как-нибудь надо повторить по полной программе...

@темы: Вслух про себя

---

Происходившее

Лично со мной происходило не действительно почти ничего, вот несколько фильмов, пожалуй, были. Особенно те два фильма, которые с редкостной убедительностью напоминают, что такое средства кино и как их использовать. Оба я мечтаю растащить на скриншоты и притащить в сообщество. Про "Отель Гранд Будапешт" все и так знают - для меня здесь остается только лишний раз повод заметить, что толика прагматизма придает чрезвычайно интересный оттенок насыщенному раствору эксцентричности, но это вещество все-таки ничего не стоит, если в него не входит хотя бы гран доброты. А "Шагал-Малевич" стал противоречивой, но радостью, ни в коем случае не байопиком (хотя записки Шагала благодаря этому факту были читаны, и ужасно понравились), а, как задумывалось, "мираклем", фантасмагорией, где картины прорастают сквозь жизнь, и даже в противостоянии заглавных элементов ни один из них не затеняет другой (а это была очень трудная задача). Они-то на одной стороне, даже если их ученики дерутся (и фраза "пусть дерутся" многое для меня определила - потому что с посылом "лишь бы не подрались" свершалось немало хороших вещей, но немало свершений и тормозилось); но и ученики с ними на одной стороне, даже если этого не знают - против совсем других вещей. Хотя, конечно, однозначно «кровавый режим» большевиков здесь мне не созвучен - эти люди тоже хотят как лучше, только кругом враги, они не сдаются, и их уничтожают, а потом спираль, и все как обычно... это было бы любопытнее. А так этот их комиссар, без сознания хоть толики правоты хотя бы в каком-нибудь действии, в пользу той стороны или другой, по-настоящему оживает лишь в минуту смерти (зато как!); но тем не менее хорош. Еще у нас есть, оказывается, свой собственный кудрявый гений в одной простыне, обладающий, при внешней незаземленности, непоколебимой и еще какой жесткой уверенностью художника в своем праве как художника (вспоминается сцена с Кальманом у Нагибина, когда началась мировая война, а он диктует поворот либретто "Сильвы", потому что это - важнее), и я могу смотреть на это лицо как на огонь и воду (и на лицо его жены, и вообще на многие здесь лица и голоса, а вот у Малевича прежде всего вспоминается голос и интонации, тоже такие уверенные, лекторские, при всей непривычности и невообразимости содержания). Митта, конечно, в своей стихии среди всего этого "обожаю пожары", он способен сделать поэму из шляпки-канотье и насоздавать море драматических ситуаций, сшибая лбами противоположности истинные и мнимые. Хотя все-таки отсутствие среди сценаристов Дунского и Фрида, которые могли бы придать всему этому тонкость и многозначность, и иногда удержать от резкой плакатности – это зияющая дыра в ткани фильма, но она будет еще долго зиять сквозь весь наш кинематограф.
Троцкий внезапно из лав
(И я верю, что команда фильма незнакома с ЧКА (что вот прям никто и прям совсем), потому что, в конце концов, общность корней не предполагают переплетения между ветками - но корни выдаются еще как, более чем выпукло, вся эта университетская атмосфера, за исключением того, что бессмертие – все-таки редкостно неприятная штука, сильно усложняющая как жизнь в целом, так и возможности ответить на некоторые поставленные вопросы).

А почти сразу вслед за этим Питер Гринуэй и Саския Боддеке представили в Манеже авангардистов - очень своеобразно, интерактивно, очень правильно по выбранной манере - несколько экранов в пространстве, на каждом свой фрагмент истории, биографии, картины, эскизы, фрагменты, - и объединяющий все постановочный фильм, актеры читают текст, строго на документальных источниках, тоже фрагментарно на разных экранах, и клочками в произвольном порядке, получается, что они действительно перекликаются, спорят, опровергают друг друга, но все, все из них от эйфории первооткрывателей следуют к закономерному трагичному финалу, к своей ненужности в том будущем, которое они так упорно притягивали в эту жизнь, каравай, каравай, как ни выбирай, впереди черный провал - но и тихая музыка в финале, и хотя бы через десятилетия все было не зря... Все замечательно, действенно, потрясающе и очень к месту (за минусом того, что Маяковский все-таки вряд ли так красил губы; а Эйзенштейн с высунутым языком - здорово!)
Жаль даже, что фильм ниоткуда нельзя скачать - но вот!
www.buro247.ru/culture/our-choice/vystavka-nede...

Долгожданное "Трудно быть богом" – роскошно омерзительная средневековая фактура... напрочь убившая во мне обещанное ощущение «этожмы» (хотя чисто теоретически оно все сильнее). Атмосфера фильма прежде всего вызывает слово "реконструкция", а значит, при всех неизмеримых достоинствах, следующее за ним слово – "антиквариат". Ценный, да. Причем как раз шок-контента меньше, чем думалось изначально. Но, конечно, пессимистично. Ясно, что у Стругацких посыл – не нужны всякие там прогрессоры, потому что в этом мире есть свои люди, они неграмотные и завшивели, но в душах их есть место доброму и прекрасному, и они сами справятся, как справилась та цивилизация, которая посылает к ним прогрессоров, да еще без полномочий на кардинальные изменения. И ясный посыл Германа – что не нужны всякие там прогрессоры, потому что сами они не лучше, зарастают вместе с окружающим миром той же грязью и постепенно забывают все изученное ранее. И вот после всей этой ясности фильм умудряется сбить стрелку и закачать в другую сторону обе чаши весов. Киру заменили (кстати, эта тетка и их отношения мне как раз понравились, жизненно), Барона убили, никого не пожалели - а вот он там остался. В грязи, болоте, морозе, неверии, среди шайки какой-то – но остался. Я не буду профанировать видеоряд нарезкой, но зазвучало для меня это в таком ключе.
(Буквально из-за угла в меня врезался контекст (не знаю, дойду ли до него, опять их ругают за отсебятину), но благодаря ему и фразе в фильме про университет теперь играюсь с мыслью, что Арканар - он вовсе не средневековье, это контрреформация. Даже моды сюда ближе, и Веселые Башни работали лучше всего именно в этот период, и "мушкетерский роман", опять же.... То есть возрождение нечего искать, оно уже было, это его закономерные последствия. Новое время, господа-с.

Ах да, еще ведь про Иуду. Первые полчаса очень понравились - и эта манера почти mockumentary с ручной камерой и обыденно-разговорными интонациями очень ложится на андреевскую фактуру: пылища, пустынища, залатанные ковры, кучка людей в потрепанных одеждах, которые непонятно зачем, но понятно за кем идут... Но зачем они сбились с пути на середине? Что мне толку от этой экранизации гностических апокрифов? Вы мне дайте то, что меня поразило у Андреева, это его пари против всего мира, где он сам не знает, что ему лучше, победить или проиграть, и где никто, никто не выдерживает его испытания, не дает ни надежды, ни подсказки... потому что эти противоречия интереснее, чем оправдания. Но хотя бы актеры мне пришлись по душе, а это со мной сделать трудно (хотя бы потому, что по моему хедканону Иуду надо играть так, как Лев Дуров играет Левия Матвея, а Дурова, засевшего в моей голове, чрезвычайно трудно кому-либо переиграть. Здесь - удалось).

Сюда же и про «Холодное сердце» - интересно наблюдать, как пишутся сказки не на основании народной мудрости, а на основании учебников популярной психологии. И эта тенденция мне нравится. И да, хорошая мораль о затертом до дыр слове «любовь» - что это не только к прекрасному принцу, а вот есть любовь сестринская, есть любовь к стране и народу, а теперь слайды, и вполне убедительные. Но они там свихнулись совсем на своем копирайте – каким же боком там Андерсен?!

И про "совсем свихнулись", неприятное, не новое, совсем не обязательное. Неожиданно попавшая в поле зрения "Филадельфия", что называется, триггернула: я и так в споре человека и корпорации почти всегда на стороне корпорации (потому что пешехода затормозить эффективнее, чем локомотив), а тут еще вылезли некстати темы, которые вытаскивают из меня скрытые ресурсы нетерпимости

Mr.Hyde mode on, неоправданная жестокость, и ругаюсь я длинно, приветствуются объяснения, почему так не надо, да и то если не лень

Мне-то хотелось посмотреть, как два матерых адвоката, независимо от диагнозов, мастерски порвут сторону обвинения одним легким движением в сторону трудового кодекса. А они, такие-сякие, начинают бить на жалость, спрашивать всех подряд «а вы гей?» и падать в обмороки, как будто тут не "Филадельфия", а "Чикаго". Положим, это доказывает их профессионализм, но если так, то суд присяжных действительно цирк, и дурного тона. *верчусь в кресле* Ясно же, что надо было доказывать факт подставы персонажа сам по себе (но дело!!! на столе!!!!!!! В принципе после этого любой коллега, желающий подсидеть коллегу, в такой ситуации может спокойно спустить материалы дела в шредер – или продать информацию стороне обвинения - потому что нечего давать такие редкостные шансы).А стороне обвинения надо было доказывать факт неспособности сотрудника продолжать работу по состоянию здоровья. Вообще, у грамотных работодателей до суда вообще бы дело не дошло – такие вещи делаются по собственному желанию, причем как раз в данном случае объект можно было так обработать, чтобы он сам рвал волосы от чувства вины перед родной фирмой. И не приходилось бы в суде заявлять, мол, что вы, что вы, вот у нас успешно работает один рак простаты и два псориаза... Ну что за лазарет-то, в конце концов? В успешной компании полумертвым должен быть к концу рабочего дня каждый сотрудник, начинающий утро бодрым и здоровым. Не выдерживаешь такой график - ищи более спокойную и менее оплачиваемую работу, или живи на накопленное за период здоровья. Мне было бы страшно иметь дело с фирмой, в которой адвокат, ведущий мое дело, может по определению в любой момент оказаться в реанимации, оставив возможность выступать по моему делу какому-нибудь левому сотруднику, прочитавшему материалы ночью до суда. (Ах да, эпизод "давайте хоть сегодня посмотрим материалы дела" - "нет, давайте сегодня устроим вечеринку, а потом послушаем оперу" меня тоже взбесил: ты же, блин, ВРЕМЯ у человека воруешь! хочешь потрындеть - найми психолога, адвоката ты нанял не для этого! тем более что его весь вечер дома ждут; и все равно ему хоть ночью, хоть утром перед заседанием от этих материалов никуда не деться). Продолжая аналогию, предложенную самим же персонажем - если бы сотрудник фирмы лишился ног и скрывал это, пользуясь протезами, это не увеличивало бы производительность его труда. (Я уж молчу о том, что свою «травму» он получил по такой несусветной дурости, что, продолжая аналогию, все равно как переломал кости на горных лыжах, двинувшись в обход подъемника. И в кругу семьи, вообще-то, обычно после этого всю оставшуюся жизнь человек чувствует как минимум неловкость за то, что вместо опоры стал обузой, о чем семья стабильно не даст забыть – а тут чистая идиллия со сплошными объятиями и детскими видеозаписями. Не верю). И стараться упереть это дело в дискриминацию по деталям диагноза – самое настоящее затыкание сущности проблемы левыми аргументами. Выглядит все это как анекдотическая агитка про заику, которого в данном случае утвердили на радио, чисто из-за боязни прослыть нетолерантными. И мне очень страшно, что процент людей, не считающих это лицемерием, в конце концов снизится до возможности пренебречь. И за первым, кто скажет "пренебречь!", люди не просто пойдут, а побегут, сверкая пятками и утверждая новый виток спирали.

@темы: Культпоходное

---

Справочно, тезисно

- прокрастинация меня поймала и держит за выступающие части жизни, в том числе туда попали и дайри; все чаще не только вечера, но и выходные важнее провести в режиме ничегонеделания, чтобы потом на работе не бросаться на людей;
- рабочая обстановка к этому стимулирует: отпуск был две недели в начале июня, предыдущий отпуск был в конце прошлого сентября, с прошлого октября непосредственный начальник по состоянию здоровья появляется в нерегулярном режиме, а с июня - отсутствует в регулярном; одновременно никто не следит и некому делать работу, кроме меня;
- почти весь год читаю вас всех, мои дорогие и интересные (хотя нет, не читаю где-то с июля, вот так просвистело уже три месяца), но отвечаю по-прежнему что камни ворочаю;
- основные фоновые две волны укура, определяющие то, на что уходят свободные минуты, как-нибудь все же надеюсь отобразить... до конца года... впрочем, особой ценности для мироздания они не несут и новизны не представляют;
- боюсь даже предположить, на сколько времени отодвигаются прошлогодние планы;
- то, что будет следующими записями - лишь малая и нерелевантная часть моего времени, как и то, что было предыдущими;
- ну и сюда же, чтобы никуда больше: мое место в политической системе координат, если кому важно, до отвращения промежуточно и стремится сбежать куда-нибудь за обозначенные оси

слова, хотя слишком абстрактные, но неприятные для всех и еще более - для меня, не столько в целях начала дискуссии, сколько в целях определения лично моего местоположения

Потому что да, мне не нравится происходящее на Украине, как не может нравиться человеку в здравом уме, когда льется кровь - потому что с каждым днем самым ощутимым результатом становится один: больше и больше людей, которые согласны были бы отыграть назад хоть до Януковича, хоть куда, если бы при этом рядом остался живой родной человек. И да, то, что происходит в моей стране, не нравится мне все-таки больше, потому что _мне_ здесь жить (или не жить), никуда я отсюда не денусь и не хочу, и концентрация озлобленности даже среди милых и адекватных по жизни окружающих людей, вкупе с режимом закручивания гаек, спешного отстраивания железного занавеса, с "алжирским словарем" по Барту, со ссылками на текущие события даже в связи с московскими пробками и постройкой церковных зданий ("вы бы лучше занимались тем, чтобы у нас майдана не случилось!", с истерией и особенно судорожным ликованием по всем этим поводам - это не способствует нормальной жизни. И я понимаю, что государства, признававшие какую-либо логику, кроме "дают-бери, а бьют-беги", давно вышли из конкурентной борьбы и стерты с лица земли. И что в эту логику выживаемости укладываются и ситуации разновидности "у соседа дом горит, дай-ка я у него корову со двора сведу, тем более что она моя, еще мой дед эту корову его бабке дарил". Но я понимаю и про множество живых людей на территории, и про вполне объяснимый выбор этих людей. И я понимаю, что нет силы и права судить людей, которые сказали "хватит", потому что пришел предел и уже нечего бояться. Как и то, что нет ничего проще, чем оседлать подобных людей с целью выезда на них к личным благам. И нет, у меня нет ситуации "с утра я слышу брань своих кровей" (хотя могли бы, как раз в пропорции 1/2, но с территориальным перевесом в сторону России, заложенным со времен Столыпина). Я вообще слабо воспринимаю национальные вопросы - href="www.lib.ru/INPROZ/BREHT/breht2_1.txt_with-big-p...">я помню 11 сентября далеко не 2001 года - любое противостояние ведется между мирным населением за ресурсы, стреляющим лишь делегируется, а идеями лишь прикрывается. Но мне очень страшно вспоминать Лигу Наций и ее бессилие. У меня, пожалуй, есть капля ощущения "на его месте мог бы быть я", потому что в ходе любой робкой попытки сказать власти, что не все в ней устраивает (с моим еще более робким непосредственным участием), чисто гипотетически могло бы произойти то же самое, с той же логикой легитимности-нелегитимности, анатомия которой так внятно представлена рядом с нами сейчас (власть имеет право применить силу, но каждый разбирается сам, которую из властей считать властью и числить за ней право, жертвы падают, спираль раскручивается, уже всем все равно, остается только взаимная месть... и т.д., история одна и та же сквозь века)
И я не владею объективной информацией, у меня не получилось бы владеть объективной информацией даже на месте событий, и средства массовой информации всех сторон я тоже не считаю владеющими объективной информацией. Всякий видит то место, где болит у него. Разводить же базарные мнения, не владея информацией - то, чего я не люблю больше всего, и сами можете судить, насколько плохо это у меня получается. Ничего конкретнее (а тем более умнее) Паскаля я не скажу, примириться с тем, что эта мысль правильна, не могу, а опровергнуть ее - кишка тонка.
Итак, всего правильнее было бы подчиняться законам и обычаям просто потому, что они законы, мириться с тем, что ничего истинно справедливого все равно не придумать, что нам не разобраться в этом, и, значит, надо принять то, что уже существует, и, стало быть, никогда ничего не менять. Но народ глух к подобным рассуждениям, он убежден, что истина досягаема, что это она породила законы и обычаи, поэтому верит им, древность их происхождения считает доказательством истинности (а не просто авторитетности) и только поэтому готов им повиноваться. Но стоит объяснить народу, что такой-то закон или обычай неоснователен – и он поднимает бунт; а ведь если присмотреться – неоснователен любой закон и любой обычай.

@темы: Бухтелки, ворчалки и рыдалки

---

ЭллиСмит, добро пожаловать!

еще немного моря... и, как уже сказано, обращайтесь, если что

---

А еще меня утянуло на Волгу...

...буквально снесло туда одной из двух настигших меня в этом году волн укура, но до этого если и удастся добраться, то не в этом месяце. Впрочем, Волга самоценна, как всегда.












Только здесь всем существом понимаешь столь характерное для русской души (ТМ) сочетание медитативности с экстримом. Когда, с одной стороны, перед тобой тянутся часы и километры покоя, зелени и красот - а с другой стороны, чтобы все это как следует увидеть, надо полазать по таким верхотурам, которых не очень-то ожидаешь на этих мирных берегах Ах да, и обустраивать эти тайные тропы никто особенно не будет...

так что все идешь, идешь...

...и наконец выходишь к свету...

...а там зато...

Или, например, идешь ты это беспечным туристом по спокойному, неспешному, стилизованному Плесу...

...и тут

...и тут тебе предлагают увидеть главные красоты, а дальше начинается подъем по сильно пересеченной местности, но на вершине от всех "ох" и правда остается только "аааах"...



Церкви вырастают - и прорастают прямо из леса - на каждом шагу...

...хотя есть место и с засохшей... то есть, конечно, снесенной церковью...

А вот на этом месте стояла церковь, которую заметил Левитан - и после дней и километров зелени и воды был настолько очарован, что сам остался в Плесе на этюдах (и посейчас он там)...

...а церковь утянул себе в картину, и на ее месте теперь стоит похожая, но другая

(прежняя, собственно, сгорела где-то в 1900-х годах)
Впрочем, и на ровной местности есть на что поглядеть - картинка выйдет не без нарочитой стилизации, но теплая и уютная, а обитающие на здешнем базаре зверушки - прелесть невообразимая...















А еще есть Кинешма, и она вовсе не от слова "кинешь", а уж скорее, если на то пошло, от слова "киношный", если учитывать, сколько там всего наснимали. Здесь фактура поосновательнее, так что старому купечеству Островского и Горького как раз можно подобрать декорации по мерке... впрочем, как и легкомысленной компании из фильма "Китайский сервиз"














Главный признанный объект любования и мотив сувениров - набережная с разнообразными беседками










И, хотя главная торговая точка со времен Кустодиева слегка сместилась, да и поменяла оттенки
,
сами по себе краски современности вполне органично сюда вливаются

А вообще в Кинешме еще много чего есть - например, там есть такой строгий, но любвеобильный полицейский

и все-все-все

такой задорный приволжский Ленин

и такой суровый воевода Боборыкин, проявивший себя в Смутное время
такой античный дом техники

и не менее античные злачные места

такие драматичные во всех смыслах представления

такое скромное по охвату аудитории радио

и такие скромные, по-хорошему уважительные душевные признания

а еще такие грамотные специалисты с правильными адресами

(кроме шуток, я давно пытаюсь найти синоним к неправильному слову "сглаженный" - а ведь "проклятый" же, по всему диапазону случаев)
такие семейственные стиляги

и вообще, нигде, кроме города, где в одном торговом центре, в полном согласии с трендом, существуют бок о бок лавочки "Лялечка", "Сувенирчики" и "Маленькие гламурики", вам не сделают ремонт обуви на таком уровне!

А в промежутках между блужданиями была возможность не только бросить кости в стабильном месте, но и как следует их пропарить, прованнить, пролазерить и промагнитить.



Хотя и на здешней территории, конечно, можно было побродить







а можно и забраться в какое-нибудь укромное место



выпить воды из местного источника

поглядеть на усадьбу с колоннами, некогда приданое купеческой дочки



и на героический эпос в честь заглавной фигуры, участника революции 1905 года, долго после нее не прожившего






а потом оценить современные скульптуры санаторного типа, как раз завезенные к моему приезду







(иначе как "подвоз дани" я эту композицию назвать не могу)))



и неизменно порадоваться гостеприимству и внимательности сотрудников, вплоть до...

@музыка: Аквариум - На ход ноги (эх, и хорошо оно там слушалось...)

@темы: Записки глюколова, По местам

---

Еще немного торгово-промышленного

Например, симпатичный восточный продовольственный инь-янчик
и русское дополнение, практически образующее вместе с ним полную гармонию

Прежде чем приобрести этот объект, надо как следует подумать...

...а то вдруг это прирожденное провокаторство заключается в том, чтобы врезаться в другие автомобили аккурат перед носом у ГАИ?
А вот по поводу этого объекта у меня совершенно нет комментариев. И нет, я не знаю, кем и для кого он сделан и для чего изначально предназначен.

@темы: Записки глюколова

---

Впрочем...

...в родном городе тоже иногда творятся чудеса. Вот какой ад у нас был на лестнице в давние времена...

...а после ремонта все тихо, чинно, почти чистенько, заходил Эйнштейн, употреблял вещества...

@темы: Записки глюколова

---

Москва с закоулочной стороны

О да, конечно, не только карнавалы здесь видны - даже моему скользящему провинциальному взгляду; и нет, про язвы и копоть мы не будем, в конце концов, это повсеместный атрибут нашей грешной земли. А вот странности и глючности ловятся исправно -да и как иначе, если в этом году эмблема дня города даже не очень старается притворяться чем-то кроме галочки в бюллетене?

наловленное в течении времени

Здесь за любым поворотом может нагнать и убедительно вдарить под дых суровый урок истории...

...а за следующим поворотом ждет такой суровый Столыпин, что почти с твердым знаком на месте мягкого...

...впрочем, уроки истории бывают и более оптимистичными

Здесь, если подойти с непривычной стороны, можно увидеть памятник московским голубям - вполне выдержанный по гамме, зато интерактивный и постоянно меняющийся

Здесь тема всеобщей компьютеризации вечна и неисчерпаема - например, на автобусных остановках вдруг появляются цифровые табло, но информируют они целыми днями подряд лишь о течении своей интимной жизни

(и да, оно действительно живет в 1980-м году)
Или когда ты ходишь по переходу рядом с окруженной лесами мэрией, и видишь на нескольких экранах вдоль перехода здание этой самой мэрии, и думаешь, что подобная трата денег - зло. Но нет, зло начинается, когда эти экраны заклинивают, показывая даже не темную, а зомбячески-зеленую сторону этого города...



(Сейчас там сменили сюжет, вместо слайдов сделали кино, что, разумеется, шаг в правильном направлении, но вот если бы еще что-нибудь информативное...)
Здесь создатели уличной рекламы, похоже, наконец взяли на вооружение наработки Дмитрия Пригова, специально для жалостливой русской души, которые висели на одном нон-фикшене (и с тех пор, увы, их следов не обнаруживается)

Здесь банк может позволить себе открыть Светлое и Темное отделение

Здесь, если кто еще не видел, бедный Ричард классно рулит не своей валютой...

...а его коллеги подсказывают идеи насчет того, что бы еще заложить в ипотеку...

(хотя первая моя мысль была все-таки про то, как опасно оперировать недоказанными категориями)
...и я даже знаю, куда все это потом сбывается...

И все же, бродя по непостижимым городским закоулкам, можно высмотреть, например, и такое...

@музыка: куда мне укрыться от нашей капризной любви, Москва...

---

И про Немоскву...

...потому что на дне города Москвы фотоаппарат решил уберечь меня от терзаний по поводу снятых людей и авторской продукции, и скрылся вместе со всем материалом, собранным вдоль Бульварного кольца и немножко на Божедомке (очень уж это название перекликается с устроенным там благотворительным фестивалем - в кои-то веки можно было унести с собой что-нибудь на память, одновременно замешавшись в чье-нибудь доброе начинание). Собственно, два предыдущих поста - это тоже реакция гиперкомпенсации за этот факт.
Но на благотворительном фестивале было разнообразно, интересно, местами мастеровито, местами вкусно - и почти не больно, на Бульварном кольце занимались рукотворчеством, торговали советскими олимпийскими мишками, сервизами, значками и прочими артефактами, ваяли статую из мусора, играли в шахматы, отжимались, а проект МХПИ "Окна в прошлое" был замечателен и узнаваем до дрожи. Даже те эпохи, в которых меня не было. И классическая музыка в сумерках и в фиолетовом свете на Патриарших прудах была волшебна.
А здесь будет день моего родного города, в котором было тоже весело, нарядно и многообразно - а еще наконец окончательно обустроили парк, давненько этого ждали































Мой неизлечимый интернационализм тоже там порадовали - устроили целую аллею национальных палаток, снабжавших посетителей пищей как духовной в виде песен-танцев, так и материальной в виде борща, мамалыги, нескольких видов плова и даже нескольких видов вина, иногда даже показывая сам процесс приготовления...

@темы: По местам

---

Еще московская движуха, дубль второй. Театр.Избранное.

А на следующий день в другом интересном месте - саду имени Баумана, до которого тоже от нескольких станций метро пилить и пилить, но оно того стоит - проходил театральный фестиваль на свежем воздухе. С погодой, к сожалению, не повезло, потому что весь недельный дождь вылился на участников событий (сопровождаемый на редкость мерзким холодком); и времени у меня тоже было не очень много, при учете, что самое интересное начиналось после шести вечера. Но что удалось увидеть - то мое, а значит, уже и ваше


Собственно, там было на что посмотреть даже в статике - и само это место обустроено со своеобразным колоритом, напоминающим о том, что здесь под боком полно студентов-технарей...



...но уже до начала событий становилось ясно, что здесь что-то готовится...



...и уже даже немножко происходит

















Открытие сопровождали очень задорные барабанщики - было не только что послушать, но и на что посмотреть...










А затем через весь сад двинулось карнавальное шествие - кажется, сразу нескольких трупп, которые потом разыгрывали свои отдельные истории на площадках; все-таки представители власти в любом виде чрезвычайно органично преображаются в героев клоунады


































"Сцен" для представлений было много, по всей территории - вот, например, прямо на детской площадке разыгрывают спектакль про слона Хортона в гнезде






А театр на Малой Бронной "по мотивам экзамена на вокал" вспоминает золотое ретро, овеянное дымкой Голливуда (и Чинечитты тоже, например)














Героические волонтеры, которым в этот день выпало, в придачу к иным обязанностям, под дождем раздавать полиэтиленовые плащи зрителям...








...и сами стойкие зрители, которых никакими катаклизмами не оторвать от искусства...

@темы: По местам

---

Еще московская движуха, дубль первый. Город мечты.

А это происходило практически недавно, на прошлых выходных - вообще мне нравится тенденция вытягивать людей в парки, и не только в центральные, но и в такие, до которых от метро топать и топать. Зато вот какой на Красной Пресне сложился экологический фестиваль -на состояние мировой атмосферы он вряд ли будет иметь влияние, но из вариантов "чем бы развлечься", пожалуй, "зеленые" забавы оказываются одним из самых симпатичных...


Вот ведь додумались, например, в качестве аттракциона показать городским детям (да и взрослым), каково на ощупь сено, или свежая трава, или там простой придорожный булыжник, которого все равно не найдешь на асфальте. Простенько, а в то же время - "сенсорный сад", и детишки увлеченно лазают по нему...






Или вот один из спонсоров устроил ароматическую площадку - на номерных подушечках надо было распознавать, чем они надушены (я пас, но идея же!)





Ну, естественно, тактильный зоопарк - это сложившийся и очень противоречивый тренд, все-таки взаимодействие живого с живым по определению непредсказуемо и во многом опасно; хотя сразу и не скажешь, кто кого первым - или резвые детишки животных затискают до одурения, или животные изловчатся тяпнуть за любопытные пальцы или лягнуть? Хотя все-таки прикоснуться пальцем к бархатной сове - это неожиданно и интересно...




















Разумеется, всяческие мастер-классы...






...что еще надо для счастья, кроме пачки красок и картонного домика?






Впрочем, можно что-нибудь и еще: например, сдать завалявшиеся батарейки, раз уж они такие токсичные, что в мусорку валить их не стоит - а тут еще и бонусы (не только в виде новых батареек) за них давали...




...можно оставить фото на память



...или вкусить от спонсорских щедрот бесплатного чая, мороженого или там пряностей, а потом проследить за готовкой плова...















А можно и просто заняться сладким ничегонеделанием - тем более что этот процесс можно совместить с любованием пейзажами:

















Вообще, тема "москвичи и их транспортные средства" постепенно складывается в отдельную историю - пусть и не такую эпопею, как в Копенгагене или Дрездене, но определенно увеличивается портативность и компактность транспорта, а как иначе-то, не все же в пробках стоять?








В общем, спасибо организаторам - и команде, которая не только помогала и следила, но в один прекрасный момент высыпала в полном составе на лужайку и лихо сплясала

@темы: По местам

---

Ау!

"Что делать?" – спросил нетерпеливый петербургский юноша. – Как что делать: если это лето – чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с этим вареньем чай". (В.Розанов).

Ну да, пропадаю невесть где, в частности, шляюсь по карнавалам...

...а идемте со мной на фестиваль варенья?

Вот сюда?

Тогда в пространстве нам - до Москвы, а во времени - уже на целый месяц назад, и, если мы морально готовы к обилию картинок, то идем на звук...

С Москвой действительно эту пару недель творилось нечто всеохватное, красивое и непривычное, слегка загадочное, чуть волшебное, в кои-то веки практически без дубового верноподданичества - и очень, очень вкусное. После неплохо прошедших зимних ярмарок и промелькнувших пасхальных решили опыт повторить и собрать "урожай" съестного, с особенным упором на варенье

- впрочем, в палатках, которые выросли на городских площадях, были и соленья, был и мед, были травы и чаи, и даже мыло. Да что там мыло!

Ценовой диапазон при этом разбегался во все стороны, так что были объекты откровенно "вприглядку", а кое-что оказалось и в моем холодильнике (в частности, армянские экзотические варенья, которые помню еще с зимних ярмарок, соль для ванны, кое-какие травки и даже мед из верблюжьей колючки). Но все же в этом мероприятии была, пожалуй, сильная фора в пользу зрителей-покупателей (продавцам, думается, было накладнее): во-первых, практически на каждой ярмарке можно было что-нибудь продегустировать (а кое-где надегустироваться вволю), поэтому я теперь знаю вкус варенья из мяты, из одуванчиков, даже из сосновых шишек, не говоря уже о разных медах и печеньях, где-то дали попробовать и входящее в моду наномороженое. А во-вторых, зрелищность экспозиции на этот раз действительно зашкаливала - и редкий случай, когда чувствовалась прежде всего масса не вложенных денег, а вложенной фантазии, тонкого вкуса и веселого волшебства, когда даже пыльные городские деревья вдруг удивляют выросшими на них фруктами.

На Охотном ряду разросся великолепный тропический сад, к которому даже прилагались фазаны и павлины в клетке (правда, на камеру из-за решетки не ловились)



А у метро "Театральная" раскинулось южное море с практически настоящими дельфинами и радиоуправляемым флотом

а еще много где было еще много что

На Тверской площади появился целый лабиринт из итальянской душистой лаврушки и с разными занятными фишками по углам (первый кадр этого поста, кстати, принесен именно оттуда)






А рядом - песчаный Кремль с прорвавшимся оттуда рогом изобилия

(на других площадях тоже были (собственно, еще стоят) скульптуры из песка)



По ВДНХ непринужденно рассыпались соблазнительные розовые яблоки

и там же возникла голова повара, в которую мог заглянуть каждый желающий...



У Парка Победы очень симпатичный ансамбль пел о хорошем настроении, а потом взял и отхватил тарантеллу из балета "Волшебная лавка" - даже не думалось, что там есть слова!


А еще были там вот такие костюмы

В Камергерском переулке тоже обосновались участники русских забав - и их зрители, разумеется, в том числе и эта парочка

а в Климентовском (впрочем, не только) - стенды с детскими рисунками



Восточный округ решил, что noblesse oblige, и устроил у метро "Семеновская" восточный базар, с коврами, сацебели и кинжалами ручной работы, и даже с настоящим джинном





Но на Арбате базар был тоже вполне восточным с восточными танцами на сцене и трогательным осликом среди пейзажа

В Люблино появились милые ромашки и прочие лютики-цветочки (а также канарейки, не хуже центральных павлинов)





на Ореховом бульваре, хотя и не было орехов, зато оказался вот какой фонтан

а в парке "Музеон" разросся "абрикосовый пляж" - да и вообще там, оказывается, неплохо благоустроили набережную

и когда, например, выпал бы мне случай поглядеть, что за красота расцвела на асфальте в районе Профсоюзной...



...или увидеть водяные лилии около Сходненской?



А кто все эти чудеса обегал, тому, как и зимой, приз - правда, зимние конфеты остались только в памяти, а забавная фруктовая такса теперь обитает рядом с монитором

Она, кстати, оказалась одним из символов праздника, которые в разном виде появлялись то там, то тут, а в Сети они живут в собственной сказке (www.moscow.org/lenta/lenta_556.htm)





Ну, а тем, кому бегать было некогда, или кто бегал, но мало показалось, а заодно и всем остальным, 16 августа в центре устроили целый День Варенья (воплотив увесистый мем в очень убедительную реальность!) Тут уж и вовсе творилось, варилось, кипело, летало и сыпалось...

и даже формат "туда нельзя, там праздник"(с) на этот день отключился практически до полной удобоваримости (нет, рамочки для прохода были, и переулки перекрывались, но как-то все это было более человечно по сравнению с прошлым моим опытом, везде можно было проникнуть, потом выйти, а потом вернуться)

Главным знаком карнавала, пожалуй, стали ходули - кого-кого только на них не было, и стоило на миг подумать, что фантазия авторов иссякла, как появлялась новая партия, еще краше предыдущей...




























Встреча на высшем уровне!

Алиса и Шляпник

Но если чуть опустить глаза с высоты, тоже все было ярко, празднично и фруктово






Да, это я - символизирую вишню-черешню, ибо судьба

и еще много фруктов-ягод

Вообще, фрукты-ягоды были в этот день повсюду - ими не только кормили (хотя и кормили, как и многими другими вкусностями, на протяжении всей Тверской)...











...и даже Микки-Маус из одной сети американистых ресторанов явился и спокойно раздавал свои листовки, не ожидая и не встречая неадекватных реакций;

что и правильно - здесь хоть северная морошка, хоть южный тутовник, или навороченные европейские конфитюры, или греческие оливки, или даже испанские сыровялености... все одно дело делаем, в конце концов...
Да, но ведь их, фрукты-ягоды, еще и ловили сачком...

...с ними перебрасывались мячиками и шутками...



...ими чуть ли не бомбардировали здание мэрии - и даже то, что они иной раз прилетали по голове, не могло уже испортить настроение...



...их запечатлевали на фото и даже кистью...







...их отбивали шарами у кеглей-похитителей...

...а умаявшись после этого всего, можно было на них же и рухнуть



Хотя что такое минутное утомление нас, праздничных фланеров, рядом с честной боевой усталостью того, кто всему этому способствовал?

И все же они были всегда рядом и всегда бдительны, чем и прекрасны

А еще у них были одни из самых ярких нарядов (и титанический объем задачи - очистить целую Тверскую от невероятного количества праздничной мишуры всех степеней креативности!)





Они прекрасны, все эти люди, устроившие веселый, добрый и чуть легкомысленный праздник нам, придавленным повседневностью, ошалевшим от цен и курсов, осовевшим от жары, с цифрами в глазах и грузом политических событий на душе, подзабывшим, как радоваться, но готовым это вспомнить по первому зову. (Я в курсе, что это тоже политика - но, в самом деле, зрелища, предназначенные для намазывания на хлеб, бывают куда грубее и скучнее). И, как ни парадоксально, все это празднество получилось завязанным не столько на развлечение, сколько на труд - это был день тех, кто _варит_ варенье, пусть даже и в собственной голове из идей и фантазий. (Авторам мультипликации, исподволь сопровождавшей концерт, особенный восторженный "ах!" и пожелания всего прекраснейшего). Хотя, конечно, и из малины неплохо, и из кизила - очень даже, а уж если из розовых лепестков...
А люди отдыхающие... они тоже были прекрасны, неожиданны, многообразны, изобретательны и симпатичны. Они ж люди. Они такие

люди

---

Galga La Cachorra & Thaure, с новой встречей!

---

Talie, здравствуйте!

немножко просто радости

и где еще раздобыть

---

Fish Speaker, здравствуйте!

и еще...

---

WTF. P.S.

*внутренний диалог*
- Нет, я понимаю, что пока есть возможность проголосовать, все равно не судьба, но, может, хоть до деанона, а?
- Не-а И еще около полугода ты не будешь подглядывать в этот самый деанон, потому что пару слов авторам надо же будет сказать...
В моей подписи явно не хватает концовки "и в следующем году", а в моем браузере теперь невозможно вставить ссылку на одно из нескольких морей в посте, но, несмотря на все, имею сказать следующее.
Прежде всего, новой истории и шведам как никому удалось порвать меня на кучу мелких клочков, каждый из которых хотел голосовать за каждый из их текстов. Потому что у новой истории есть интереснейший, оправданно жесткорейтинговый и практически документальный рассказ про маньяка, есть живой (и вполне!) Алистер Кроули с ворованными яблоками и мистическими инициациями... ну и не могу удержаться и не напомнить лишний раз, что "содомией занимаются при дворах и в театрах обабленные сквернавцы", не то что настоящие рыцари... Плюс роскошный пиратский фемслэш(да, именно между этими дамами), плюс там же кусок сот, каплющих медом, на подступах к Полтаве, к которой с другой стороны все еще подступают и шведы. У них тоже великолепные дамы, прямо жаль, что не многостраничная повесть; впрочем, у них имеется замечательная многостраничная повесть о свержении конституционного строя, проработанная и при этом легкочитаемая даже со стороны, а что глава государства периодически находится в кружевных юбках и в неуставных отношениях с подданными - так историчность обязывает Впрочем, у шведов и вполне традиционные супружеские отношения вон какие выразительные, а меня всегда радует, когда они такими удаются.
Венгры все так же пронзительно воюют, хотя куда страшнее, чем на прошлом левеле, и так же неумирают - во-первых, нельзя же страну бросить на ангелов, ничего им по-человечески не объяснив, а во-вторых, с суровыми провансальскими анатомами и почти советскими профессорами попробуй умри Но для меня прекраснее всего оказалась у венгров простая повседневность обычного человека - очень живая, теплая и детальная, и трагическая, конечно, потому что в этой мировой истории куда ни ткни, везде война...
ЧКА продолжает радовать меня как трудоголика - там не только практически архетипичные упертые медики во время чумы, но и абсолютно меня покорившие эксперты-криминалисты. Плюс подробный, обстоятельный Фаразон, отдельными местами как-то очень прицельно попадающий в собственно ЧКА (и не в том смысле, что одному и тому же персонажу в очередной раз ничего не удалось). А в Изумрудном городе мне додали по-хорошему советской научной фантастики, а еще показали, чем может быть страшен постмодернизм (у меня как раз был вопрос, так вот, в отдельных случаях бывает страшно, бывает: ибо в башке течет центон, в душе вместо добра и зла - экономика, и когда уже почти принимаешь многие темные места, автор выразительно додает дарка, ибо если заказывали, то получите-распишитесь.
На Аарчыме нежданно осмысленный Паша со своей правотой и своими причинами искать уединения, у немцев занятный вампирский селфцест - и такое бывает, у приключенцев some things never change - как были некоторые в юности благородными и слепошарыми, так и остались, зато так же увлекательно и в лучшем смысле исторично. Вот

---

А что у меня еще есть!

Книжка у меня есть. Леонард Грин написал. Этот человек для истории ценен хотя бы своей запретной дружбой с Лоуренсом... ну, запретной только в том смысле, что оксфордским школьникам нельзя было лазать к оксфордским студентам в общежитие, а Лоуренс, понятное дело, с этим запретом обходился, как и со многими другими. И имел предлог - Грин учился в колледже Святого Иоанна вместе с его братом Бобом. Еще именно с Грина начались планы Лоуренса на организацию совместной с кем-нибудь типографии - собирались купить мельницу, как рассказывает Грин в T.E.Lawrence by his friends, на верхнем этаже собирались жить, а на нижнем - печатать Пейтера, "Школяра-цыгана" Мэтью Арнольда и несколько "безделок" самого Грина. Именно в расчете на Грина, насколько я понимаю, Лоуренс привез из первого путешествия по Сирии тирский пурпур для окраски переплетов, то есть раковины моллюска murex. Денег ни у кого из них не было, поэтому из проекта ничего не вышло (и даже смена в нем Грина на Вивиана Ричардса не помогла). Грину, впрочем, эти донкихотские мечты о ветряных мельницах потом аукнулись - на момент выхода сборника, он стал секретарем федерации мукомолов (Flour Milling Employers Federation).
Но меня, собственно, заинтересовали именно "безделки", ибо Десмонд Стюарт, прекрасный в своей дотошности, когда роется в конкретных данных, а не занимается домыслами, дорылся до связей Грина с комьюнити поэтов-уранистов, да и написанное Грином, похоже, читал. Тем более что и Лоуренс вон как положительно отзывается о его вещах (16.02.1910)
This is fine, the best of them all: some of the other people were rather too shadowy: like abstractions dissecting themselves (what would an abstraction find if it dissected itself?): but this is genuine flesh & blood: and uncommonly good at that. It is one of the best things of its class I have ever read: so please don’t go & develop a sense of sin or anything prurient. (…) Please continue pouring: if the rain is to be of this quality. It is something entirely new to me in style & substance: no Pater no Wilde (to speak of…) no anybody…
До этих вещей 1910 года мне добраться не удалось, а вот сборник 1916 (вроде бы там несколько более ранних эссе) все-таки попался - его, не мудрствуя лукаво, и прилагаю в оригинале.
rusfolder.com/39764764
Занятный сборник - из тех "малозначительных" явлений, которые обычно из давних времен до наших не доходят, а потому ценны тем, что в них отражается время и способы мыслить, характерные для круга автора, не заслоненные дарованием автора. Это ни в коем случае не попытка сказать "плохо пишет" - нормально пишет, куча блоггеров с разделом "мое творчество" так пишет, поэтому как раз для нашего времени с этим делом проблем не будет, а вот на блог эстетствующего студента любопытно посмотреть.
Зато здесь, пожалуй, самое интригующее название из книг Грина - и, оказывается, Dream comrades - это товарищи не по мечтам, а "из мечты", воображаемые друзья, радость шизофреника... в общем, недвусмысленное выдвижение мира фантазий перед реальным, добро пожаловать в Интернет И да, это самое "to speak of", как и по всей книге, там настолько непринужденно, что как иначе-то?
Мне думается, что каждый, кто обладает хоть каким-то воображением, создавал когда-нибудь для себя компанию друзей, которые идут рядом с ним, когда он гуляет, особенно в уединенных местах, которые приветствуют его, когда он просыпается, и желают доброй ночи, когда он погружается в сон.
Те, кто был одинок в детстве, скорее, чем другие, заводят воображаемых товарищей. И они никогда не расстанутся с ними. Скорее связь станет глубже, и узы укрепятся с прошествием лет. Ведь это желание товарищества – очень подлинное и жизненно важное: оно исходит от порыва к творчеству и от потребности в любви.
Великая любовь видит главным образом собственное отражение в лице и поступках возлюбленных: она знает, что щедро отдает, и требует ответной щедрости в любви как топлива для того, чтобы дары ее приносились дальше и становились больше.
И тогда люди говорят, что любовь слепа! Скорее любовь более восприимчива, потому что высвечивает скрытые места, в которые может проникнуть лишь ее лучистый взгляд. Любовь может проглядеть очевидное: она проходит мимо поверхностного в душе. Это люди слепы – ведь они смотрят лишь на то, что нам дано непосредственно, а любовь заботится о вечном. Для того, кто туп душой, нет ничего прозрачного.
Возможно, поэтому товарищи из мечтаний настолько приятнее, чем товарищи во плоти. В мечтах мы воссоздаем лишь самую суть того, что мы любим: все мелкое, непостоянное, случайное забывается, и лицом к лицу с нами остается лишь самое подлинное и неуловимое. Итак, те, кого мы любим, никогда не могут причинить нам подлинных мучений. Может возникнуть раздражение, недовольство, тень разрушенных надежд, но как только в бесстрашной душе открываются шлюзы любви, эти случайные обстоятельства больше не заполняют горизонт, ведь любовь понимает, а понять – значит искупить. Как вечный покой делает застывшим самое беспокойное лицо, и морщины покоя, что приходят на смену морщинам тревог, также являются морщинами понимания, так любовь искупительная делает умиротворенной самую смятенную или тяжелую память.
Любовь, которая так заполняет душу, снова и снова излучается из нас, и круги ее все расширяются. Она захватывает и притягивает к нам тех, с кем мы желаем тесной связи, а позже, когда она становится менее эгоистичной и более подлинной, то становится чем-то космическим, и мы можем заронить в какой-нибудь уголок земли те жизненные семена, из которых рождаются великие движения. Мы вносим свой вклад в эмоциональную жизнь народа.
Кроме того, мы не зависим от тех людей или мест, которые относятся к нашей повседневной рутине. Любовь может проецировать наших воображаемых товарищей в будущее: кроме того, она вызывает их и из прошлого. Каким бы ни было наше настроение, у нас есть друг, с которым мы можем разделить его.
Мы можем думать о наших друзьях, как думал Готье: «отряды обнаженных юношей на белых лошадях, проходящие строем через темно-синюю полосу, как на фризах Парфенона». Мы можем вместе с ними, умастив маслом руки и ноги, заниматься борьбой в гимнасиях древней Греции: мы можем говорить с ними, как Сократ говорил с Федром, лежа на заросшем травой склоне под кронами платанов на берегах Илисса; или как он говорил с Лизисом и другими милыми юношами в палестре.
Мы можем идти с ними через открытые равнины или через леса в сельской местности, как ходили иные из нас в те дни, которые все еще могут разворошить острые воспоминания в душе. Мы можем встретить их на грязных улицах какого-нибудь задымленного города и найти в них тот оттенок красоты, который способен сделать низкое прекрасным.
Каждое из этих переживаний, взятое само по себе, – лишь частица. Но так настойчив его призыв в этот момент: каким бы внезапным ни был скачок, которым душа устремляется к душе, и каким бы пылким ни было объятие, в котором они сжимают друг друга, но если мы будем честны, то мы знаем, что не можем обитать внутри эмоций; мы знаем, что событие происходит лишь во времени и пространстве. И все иные, преходящие, минутные эмоции, которые тревожат нас каждый день: блеск солнца на иссиня-черных волосах; наш смех, который на миг вызывает удивление в чьем-нибудь взгляде; крепкая и сосредоточенная плоть атлета; какое-нибудь застывшее произведение архитектуры, устоявшее перед бурями четырех столетий – все эти и другие подобные эмоции, если взять их как таковые, бессмысленны, поскольку не связаны между собой.
Но из этого материала мы создаем своих товарищей из мечтаний, которые могут стать для нас другими «я». К некоторым местам, как к людям, мы можем испытывать страстную дружбу.
Итак, ни одна любовь, которую мы когда-либо чувствовали, не умирает по-настоящему в глубине души. Друга, которого мы когда-то любили, как Давид любил Ионафана, или как Ами любил Амиля, мы и в самом деле можем забыть; место, где, казалось, когда-то пустило корни наше сердце, может встретить нас холодно, когда мы вернемся туда снова; но любовь, которая выросла там, возвращается к нам и заново выражает себя в свежих формах, с каждым разом все насыщеннее, за пределами тех старых форм, которые она переросла.
Нет места во всем этом для сентиментальности: нет места для слабости. Искренность и смелость – два избранных товарища любви.
Так же обстоит и с любимыми друзьями, с которыми мы были разлучены. Если мы искренни, то, зная, как сильно любили их, мы остро сознаем опустошенность от их потери. В то же время смелость, которая идет рядом с этим бесстрашным осознанием, открывает глаза души и разворачивает перед нами видение грядущей славы.
Каждая отдельная любовь может быть неполной, но любовь в целом продолжает длиться. Любимые товарищи могут покинуть нас, но та любовь, что связала нас с ними, не может быть разорвана. У ангела разлуки сейчас много дел, когда он сбирает свою жатву, молодых героических людей; их любят друзья, но они больше любят свою страну, и мы можем быть уверены, что аромат их страстного жертвоприношения проникает в самое сокровенное святилище Бога.
Тем временем неотступное видение приходит к тем, чья любовь делается полнее каждый раз, когда щедро тратит себя – видение о том последнем единении влюбленных этого мира, чьи мечты исполнились: и это исполнение свершится, когда сердца очистятся огненным великолепием сердца Христа, любовника и товарища всего человечества.
В самом составлении есть какая-то наивная неровность: есть рассказ на десять страниц, а есть вот такое произведение:

"такое" и некоторое другое

Циник
Циник – это тот, кто, в страхе отшатнувшись от невыразимых высот, к которым он, как сам знает, был призван, убеждает себя в том, что они не только невыразимы, но и смехотворны.
Вот и сказка вся Правда, есть еще одно чуть подлиннее:
Басня
Жил когда-то молодой человек, к которому пришло видение о Самом Главном.
И он пытался рассказать людям об этом чуде, о его тайне и его великолепных красках.
Сначала они были очарованы: ведь он был обаятельным и милым, и они думали, что он сплетает фантазии.
Но, когда они обнаружили, что он искренен, они засмеялись: потом они возненавидели его.
Их смех вселил в него горечь. Но их ненависть заставила видение явиться снова.
К счастью, на этом пункте он умер.
У нас нет времени на энтузиастов, которые принимают себя всерьез.
Еще там присутствует лытдыбр, то есть природа-погода (и большой процент географических названий в заглавиях) - но осторожнее, очень часто написанное только маскируется этими заглавиями и не имеет с ними ничего общего.
Римский лагерь в Пейнсвике
Нет смягчающих обстоятельств, когда ты взвешен на весах собственной совести. Извинения, утешения, предположения – все сметено, когда душа внезапно предстает лицом к лицу перед Богом, раздетая, обнаженная, голая.
Тогда душа на краткий миг осознает вещи такими, как они есть; не такими, какими они могут быть, не такими, какими они должны быть, не такими, какими она желает, чтобы они были. Действия или тенденции, которые среди обычных житейских дел кажутся двусмысленными, поддающимися разным интерпретациям, неопределенными, не черными и не белыми, но серыми, теперь очищены от всех примесей и от всего, что усложняет их.
Осознается их подлинное значение и их подлинная ценность.
Чем они могут быть для других – это не заботит душу личности. Душу заботит лишь то, что относится к ней самой, и в этом кратком видении абсолютной честности все это видится четко, правильным либо неправильным, тем, что следует искать либо тем, что следует отбросить.
Но мы не можем всегда обитать среди этих духовных снегов: атмосфера там слишком разреженная. Достаточно того, что внутреннее зрение иногда бывает незамутненным и ясным. Это становится сильным и часто подсознательным воспоминанием, когда мы снова погрузимся в нормальные занятия и в нашу обычную работу.
Но какую бы боль нам ни приходилось выносить, каким бы ни было разочарование и разуверение, какие бы ужасные испытания нас ни подчиняли себе иногда – ничто не погубит нас, если мы сможем сохранить что-нибудь из той отчетливости воспоминаний о голосе, что говорил с нами в эти краткие минуты осознания реальности и указывал дорогу, ведущую к нашему покою.

Реформатор общества
Он занимался интеллектуальной и практической деятельностью всякого рода: здесь он читал лекции, там произносил речи, а еще заседал в дюжине различных комитетов – все это в придачу к обычной научной работе. Казалось, у него была тяга к подобным вещам.
А потом он вдруг сбегал от всего этого, и отправлялся на несколько дней скитаться по Котсуолдам, в одиночестве или с задушевным другом. Там они бродили в счастливом спокойствии вдоль журчащих ручьев, поверхность которых покрыта рябью, или ступали по торфу, благоухающему свежестью, в буковых лесах, где, как звезды, виднелись девственные гиацинты, и пламенные лютики, и страстные маки, или сходили по дорожкам на поляны, а над головой у них переплетались ветви. И, когда он лежал в ночной тишине, положив руку на грудь товарища, спящего рядом с ним, то снова осознавал, что в жизни есть нечто существенное.
Он знал, что страсть не умерла, что романтика все еще тревожит души – из шепота листвы, из тишины лугов и из улыбки любимых глаз.
Когда он возвращался к ученой жизни, то записывал мысли, которые наполняли его ум и вскипали в его душе. Он сочинял статьи, в которых сам смеялся над собой и над своими многочисленными занятиями; статьи, где лесной туман, что сгущается на рассвете, был важнее всех комитетов в мире, а лепет ручья в Котсуолде значил больше, чем все речи реформаторов общества.
Он посылал эти статьи издателям, приложив конверт с маркой и обратным адресом, который неизменно оказывался использованным. Тогда эти статьи укладывались в ящик стола, где подталкивали друг дружку в бок и посмеивались – посмеивались, как все добрые дети, над слабостями родителя, который произвел их на свет.

Религия глаз

Кто любит то, что можно увидеть, никогда не пропустит тот удар мучительного наслаждения, что прошивает его насквозь, если он вдруг встречает кого-то или что-то прекрасное. А кто любит то, что можно услышать, никуда не денется от изумления и тоски, если слышит шелест ветра в чутких деревьях или музыку звезд, совершающих свой путь.
Он может, тем не менее, закалить свою волю, чтобы не поддаваться тому периоду болезненной мрачности, который часто следует за припадком созерцания красоты – мрачности, сменяемой чем-то вроде ярости за то, что это переживание неполно.
Тот, кто любит красоту, должен всегда быть исполнен беспокойного стремления, пока не сможет усвоить прекрасное или затеряться в союзе с абсолютной любовью; ведь красота – золотой ключ к ней и, возможно, ее отражение в форме. Но восприятие абсолюта затопляет его космическим чувством, через посредство которого эти мимолетные и настойчивые видения прекрасного не будут ограничиваться лишь сами собой, оставляя душу неудовлетворенной и смятенной, когда она теряет их; они будут индивидуальным предположением той высшей красоты, что превосходит красоту, связывая душу каждого человека с вселенной, воплощенный пример красоты, которую представляет собой Бог.
Итак, успокойся, о душа моя. Когда шагаешь ты через пустынные места мира, перед твоим взглядом все время проходят видения прекрасного. Эти локоны, гладкие, как крыло ласточки, иссиня-черные и блестящие – целуй их и гладь их, как пожелаешь, и смотри, как они все время ускользают от тебя. Думай о том, как твои губы упиваются медом с этих алых губ: смотри в глубокие колодцы этих глаз, занавешенных ресницами, что на мгновение встречаются в толпе с твоими глазами; касайся щек с гладким юношеским пушком и кожи, свежей, чистой, как утро в горах. Насладись ими и погрузись в их тайну и в их краски. Вкуси от золотого граната; о да, возьми его из тех губ, что так недавно в исступлении целовали и кусали твои губы.
Эти остановки во внешних дворах храма красоты даны как предвестники того союза, что приходит к отважной душе, когда она проходит закалку в печи бесконечной любви.

Том
Я заметил его на платформе станции Херфорд. День был туманный и холодный, и мы оба ждали поезда, который запаздывал. Мы ходили взад-вперед, воротники наших пальто были подняты как можно выше, и каждый раз мы встречались, проходя друг мимо друга, напротив книжной лавки.
Очевидно, он ехал в школу: все мальчики пятнадцати лет, которые путешествуют в третью неделю января, едут в школу.
Я испытывал некоторую зависть к его школе и думал, что хотел бы быть учителем в его классе: он был таким миловидным. Глаза у него были серые и, когда он улыбался, они искрились, как море в облачный день – сияющие и грустные одновременно. Его волосы были желтые и раньше были тщательно расчесаны: теперь они были взъерошены и бесконечно более приятны для глаза. Щеки у него были гладкие и румяные – румяные, как теплая и щедрая херфордширская земля на полях фермы его отца. Его красные губы были выпячены с легким недовольством, и имели форму лука, которому позавидовал бы сам Купидон.
Поезд прибыл в клубах пара, и я подождал, чтобы посмотреть, сделает ли он то, о чем я догадывался. Так оно и было. Я последовал за ним в вагон для курящих, который он выбрал, и улыбнулся про себя, когда он вынул портсигар. Он зажег сигарету очень старательно (ему понадобилось три спички), вытянул ноги, откинулся на спинку сиденья в углу и раскрыл газету, стараясь выглядеть в высшей степени скучающим. Удалось ему лишь выглядеть в высшей степени привлекательным.
Вот и все. В вагоне были другие люди, и я не заговорил с ним. Но я уверен, что его звали Том.

Ну и самый длинный рассказ в сборнике, про войну не с точки зрения здравого смысла (по мне, так о гнуснейшей черте этого общественного явления как втягиванию в бесконечный круг), но как раз за счет этого характеризует, что происходило в европейских головах как 1914, так и собственно 1916 года. Очень стараюсь не вспоминать, где еще мне встречалась фамилия Рэнсом Плюс там начало, да.

Уклонист
«Погиб ранее объявленный пропавшим без вести С.Рэнсом, 2-й лейтенант херфордширского гусарского полка».
Это было простое, холодное объявление в утренней газете. Оно ничего и ни для кого не значило, кроме, может быть, десяти человек в этом многолюдном мире – лишь то, что еще один юноша расплатился своей юностью и всеми ее восторгами, защищая то, что принадлежало ему по праву рождения. Но одним из этих десяти был Джон Парслоу.
Сесил мертв! Это было невозможно: это было немыслимо. Неужели ему никогда больше не лежать на кровати с недовольной гримасой на губах, но с веселым блеском в глазах, и Джон не будет вытаскивать его из постели, чтобы пинками проводить в ванную? Неужели никогда, думал Джон, он больше не схватит меня за плечи, когда я буду писать, сидя за столом, и не окликнет: «Ну-ка, парень, бросай свои дела! Я хочу, чтобы ты со мной поговорил, необщительный старый черт!»
Джон сидел и все глядел на эти две строчки в списке жертв. Он вспоминал свою первую встречу с Сесилом. Это было в августе 1914 года, когда началась война. У Джона был месячный отпуск, и он провел его за подготовкой бумаг для аттестации в городской палате большого города в Мидленде, где открылся призывной пункт.
Это были первые дни энтузиазма, когда мужчины ждали в длинных очередях за городской палатой, они собирались с шести часов, пока в восемь двери не открывались; когда офицеры, ведущие набор, с усталыми глазами сидели за своими столами весь день напролет, принимая присягу на верность и подписывая, казалось бы, бесчисленные и несуразные документы, без которых мужчина не может быть признан уполномоченным послужить своему королю и стране. Это были дни, когда офицеры на призывном пункте не ели ничего, кроме сандвичей, которые им приносили в перерывах между принятием присяги у новобранцев, и само это отсутствие регулярных приемов пищи делало их ближе к ежедневным переживаниям тех, кого они зачисляли – ближе, чем многие из них оказывались раньше. Это были дни, когда весь народ, радостно сбросив с плеч вялость, притуплявшую его восприятие в прежние, тучные, мирные годы, готовился к тем делам, в которых все решает сила мускулов и физическая подготовка, а не споры и не анемичные ученые советы. Это были дни, когда люди, воспламененные этим запалом пробуждающейся силы, отправлялись, свежие и прекрасные, в новый крестовый поход, чтобы защитить растоптанные малые народы, и ожидали триумфального возвращения со всей дерзостью, которой обладает скрытая сила – разумеется, не без жертв, но зато с множеством лавровых венков – к рождеству.
И, пока Джон Парслоу сидел за столом и работал, как машина, а перед ним шла колонна людей, которая все не уменьшалась, одни из благородных, другие из простых, одни умытые, других, казалось, невозможно было отмыть, но все живые и воодушевленные, тогда он заметил исключительно бодрого и проворного капрала, который выступал в роли ординарца полковника и доставлял инструкции клеркам. Джону понравился этот юноша, и вскоре он уже стал ждать прихода капрала. Он был таким привлекательным, так легко располагал к себе, был так серьезен на параде и всегда готов позабавиться вне службы. Вместе они съедали свой поспешный завтрак в буфете на нижнем этаже городской палаты: инстинктивно они сдружились, и дружба их окрепла. Этот капрал, Сесил Рэнсом, был курсантом из местной средней школы: ему было семнадцать: он находился на летних каникулах: их лагерь распустили: и он пришел помочь на призывном пункте ради забавы.
Его обаяние было заразительным: но при всей его веселости в нем глубоко залегала некая властность, перед которой всегда склоняются недисциплинированные. Его выбрали, чтобы провожать отряды на станцию, и Джон иногда выбирался наружу, отчасти – чтобы вдохнуть свежего воздуха, а отчасти – чтобы смотреть, как этот парень командует веселой неуправляемой толпой, состоящей из пары сотен новобранцев, и ведет их строевым шагом до станции, где они разъезжаются по сборным пунктам. Никто ни разу не отстал от своего отряда, чтобы выпить последний стаканчик, а потом и еще один, с каким-нибудь другом-собутыльником, хотя капралы и сержанты, носившие нашивки еще тогда, когда Сесил лежал в колыбели, которые теперь вернулись предложить свои услуги там, где в них могли нуждаться, громко жаловались, что отряды, которые они провожали, по пути на станцию непременно лишались своих задних рядов.
Джону особенно помнился один вечер, когда они сопровождали офицера-вербовщика на митинг в деревню за четырнадцать миль от них. Деревенская управа была так набита людьми, что нельзя было продохнуть, и вся молодежь стояла позади, когда жители наконец собралась. Люди тянулись на митинги в эти дни, приходили даже молодые люди: в воздухе чувствовалась дрожь, пробуждение гигантской нации от постыдного сна – ножницы Далилы отпрянули, прежде чем волосы были полностью острижены.
Речи были хорошие, аудитория отзывчивая. Все это время Сесил совершал таинственные передвижения в глубине зала. Потом пришла минута испытания, импровизированной подготовкой к которой было все, что происходило до сих пор. Офицер-вербовщик, сам еще юноша, спросил, будут ли новобранцы. Вперед вышел ветеран пятидесяти двух лет: аудитория закричала «ура», не без нотки веселости: деревенские юнцы все еще застенчиво держались позади: потом еще один женатый мужчина: снова возгласы. Потом показался Сесил, он вышел из зала, а за ними шагали два парня с красными лицами. Выкрики возобновились, но в них больше не чувствовалось смешка.
«Что скажут их матери?» – переговаривались женщины. Парни, расхрабрившись, начали получать удовольствие от своей известности.
Внимание зала, наполненного людьми, было захвачено, и это стало сказываться. Вышли еще четверо: на маленьком помосте стало людно: а офицер-вербовщик, слегка улыбаясь этому успеху, спросил, нет ли еще желающих.
Теперь люди вставали, оглядываясь на тех, кто остался, и размышляли, кто из парней выйдет следующим и засвидетельствует свою готовность служить. В задних рядах началось какое-то движение, и вот уже Сесил проталкивался сквозь проход, а за ним шло еще полдюжины молодых людей.
«Доведи до двух дюжин», – крикнул офицер; и две дюжины набралось еще до того, как закончился митинг.
Джон живо помнил этот вечер, и помнил, что, когда они потом ехали домой в открытой машине, усталый Сесил с довольным вздохом устроился рядом с ним и быстро заснул. Джон укрыл его и ревностно оберегал его сон, как могла бы это делать его мать.
А теперь он был убит: «ранее объявленный пропавшим без вести».
В памяти Джона ярко рисовался тот последний день, когда Сесил, пройдя экзамен на офицера, пришел в форме, взятой у его подчиненного. Его прежняя веселость осталась на месте, но серьезный вид заслонял ее. Он был облечен сознанием достоинства, сохранять которое было его привилегией, и это очень радовало его, но радость была молчаливой. Глядя в его раскрасневшееся лицо и улавливая в спокойных ореховых глазах благородство его души, Джон подумал, что и в самом деле вернулись времена трубадуров, а в этом миловидном юноше перед ним еще раз воплотились те рыцари, которых воспевали менестрели Прованса.
И он был убит! Какой-нибудь грязный кусок земли во Фландрии теперь запятнан ярко-алым цветом его мятежной крови: земля, несомненно, стала богаче, ведь такое сокровище было беспечно пролито на нее. Он был заколот в штыковой атаке, как Джон узнал впоследствии, быть может, таким же милым юношей со стороны противника, который в более спокойные, более нормальные времена, мог бы – кто знает? – быть его другом.
Жизнь в одиночестве и некоторая отстраненность сделали Джона педантичным скорее во внешнем течении его жизни и более чем чувствительным во внутреннем восприятии. И потрясение от потери товарища теперь сообщило его душе острую восприимчивость ко множеству влияний, которые вторгались в нее, не ослабляя, однако, его пристального внимания к повседневной работе. Он помнил, как один друг сказал ему однажды, что великие чувства должны преображать, а не отуплять. И, поскольку Джон знал, что его жизнью завладело великое чувство, тем более настойчивое, когда телесная оболочка его предмета распалась, он продолжал со всей дотошностью заниматься обычными вещами, осколками своего существования. Его механическая сторона трудилась над работой, которая находилась у него в руках, занималась той деятельностью, что совершается ради сохранения, возмещения и даже изобилия, и это освобождало его ум для более сложных вещей – для ясности взгляда и искренности чувства.

***

Он шел по широкой дороге городка, где когда-то жил Каупер: цветущее, благополучное место, где главная улица была широкой, что выдавало движение груженых телег, а веселый вид домов по обеим ее сторонам свидетельствовал о том, что грузы этих телег ценились по достоинству.
Там, где улица расширялась и переходила в рыночную площадь, находилась лавка сапожника: окно располагалось низко, подоконник был всего в трех футах от земли. Это место использовали как караульное помещение для эскадрона местных добровольческих войск, размещенных в городке, и там всегда были военные, предположительно «в карауле», которые лежали на широком подоконнике, все время курили сигареты и играли в карты.
Джон бросил на них нетерпеливый взгляд, когда проходил мимо: ленивые, они лежали, курили и перешучивались, в то время как другие проливали пот и кровь: в то время как Сесил погиб. Неразумно? Конечно, эта мысль была неразумной: но разве любовь бывает разумной, разве она не слепа?
Он прошел через рыночную площадь, вошел в просторную гостиницу времен короля Георга, где остановился на ночь, и где за час до того он съел ужин, скромный по своей простоте и привлекательности, но не по изобилию: бекон, яйца, фрукты, сыр, эль – самый домашний эль, какой когда-либо пил Джон с тех пор, как он останавливался на какой-то ферме в Глостершире. Он свернул в более старый квартал с узкими улочками, где проходила река, и где церковь с высоким острым шпилем возвышалась над домами, разбросанными вокруг.
Джон направился к узкому мостику длиной в пятьдесят ярдов с небольшими валами, устроенными там, где пешеходы могли укрыться от телег и скота, толкавшегося на мосту, особенно в рыночные дни. Он дошел до одного из этих валов, наклонился через перила и глядел вниз, на реку Уз. Ленивая река, разбухшая от недавнего дождя, спешила вдаль; ее течение было, пожалуй, несдержанным, на вид она была мутноватой, но она двигалась, быстро, прямо и целеустремленно.
Река знала, чего она хочет.
Джон глядел в воду. Он чувствовал себя беспредельно одиноким и до неловкости эгоистичным.
Тот здравый смысл и трезвость чувств, которыми он был склонен гордиться, теперь совсем не удовлетворяли его.
Здравый смысл, думал он. Вот ради чего я боролся так много лет. А что значит этот здравый смысл? Чем он поможет, если заглянуть вдаль? Он выхолащивает движения души: он делает тебя благоразумным в чувствах, скупым в даяниях, равнодушным ко всему, кроме приобретения.
Лишь дважды он щедро отдавал себя и требовал от жизни ответной щедрости в любви. Он знал, как это было больно: он помнил, как несчастен был, когда его любовь отдалилась от него: казалось, он корчился от боли, которая терзала его, но не была испытанием: и в своих попытках избежать повторения этой боли он «сделал хорошую мину»: он «обходился»: и таким образом, избегая дальнейшей боли, он был лишен и блаженства.
«Если ты тоскуешь, значит, тоскуй, пока не почувствуешь себя глубоко несчастным: это будет лучше для твоей души: не притворяйся, что ты не несчастен: не говори о том, чтобы «целовать свой крест»: не пытайся сделать хорошую мину, иначе ты окажешься в рядах посредственности. Ты совершишь эмоциональное самоубийство. И в то же время не давай страданиям и несчастьям выхолостить твою волю к действию. Эмоция всегда должна заканчиваться действием».
Он помнил эти слова старого и мудрого человека, которого он однажды встретил, бродя по Котсуолдам. В то время Джон испытывал неприязнь к этому человеку и к тому, что он сказал. Джон был на той стадии развития, когда тонкость и иносказание считаются признаками развитого ума, а в этих словах была грубость и какая-то суровость – казалось, этот человек как следует хлопнул его душу по спине.
Но теперь эти слова обрели новое значение, а может быть, его ум успел уже загрубеть.
Его эмоции не были искренними. Он никогда не смотрел жизни прямо в лицо: вот в чем было дело. А как же Сесил? Возможно, сознательно он тоже этого не делал. Но в этом мальчике была та врожденная щедрость чувства, которая сразу же откликнулась на тот призыв к жертве, растревоживший страну в начале войны.
Джон тоже чувствовал этот призыв, даже с неловкостью сознавал его. Как он мог не сознавать, что пульс народа учащается – он, со своей чуткостью к мыслям и даже впечатлениям других людей, с той чуткостью, которая придавала его манерам очарование и вызывала симпатию к нему, но никогда не побуждала его раскрыться или поддаться?
Конечно, он сознавал то, что тревожило его время: но здравый смысл, который он мало-помалу обрел, пришел ему на помощь. Не каждый мужчина рожден, чтобы воевать: как же справиться с огромными лишениями, причиняемыми войной, если будет некому вести дела? Нет, не вести их «как обычно», в этом будет вызывающий цинизм, грубая прямота, оскорбляющая чувствительный ум – но хотя бы приближаться к нормальному положению дел!
Разве он не был в ответе перед фирмой, где служил управляющим? Разве не важно было для стабильности финансов страны поддерживать нормальный уровень выпуска продукции? Разве у него не было значка? Не было карточки об освобождении от военной службы, подписанной самим военным министром? Разве ему не нужно было поддерживать беспомощных престарелых родственников? Разве не сказал один из высокопоставленных политиков, что одинокий мужчина, имеющий иждивенцев, с моральной точки зрения находится в таком же положении, как и женатый, и во время призыва он не будет призван вместе с другими холостяками, но будет направлен в последнюю по очередности группу – и, возможно, его будут беречь еще дольше, если возникнут «адекватные доказательства его нужности»?
Сейчас Джон видел подлинное значение этих фраз: они представали перед ним обнаженными. Это были проклятые тонкости юридического ума, пытавшегося пробраться сквозь сети, которые сам же он и соткал. Вот чем были для него теперь эти слова – увертками, с помощью которых малодушные старались выпутаться из ответственности.
Джон был эгоистичным: он был умным: он был иногда слишком чувствительным: в общем, он был средним человеком довоенного двадцатого века: но он не был малодушным.
И, глядя на Уз, блестящий под лунным светом, на изящный шпиль церкви Исаака Уоттса, отражавшийся в торопливой реке, он ощутил в своей душе нечто от ясности и строгости этого лунного света.
Он думал, какое лицо было у мистера Хоскинса, когда Джон сказал ему, что собирается завербоваться. Мистер Хоскинс был финансовым директором фирмы. Он откинулся в своем кресле-качалке, одна пухлая рука лежит на короткой и толстой ноге, другая рука, пухлая и заплывшая жиром, играет с золотой цепочкой, которая тянется поперек его полного брюшка.
«Но, мистер Парслоу, вы вряд ли сознаете, как это неудобно для фирмы: вы незаменимы: у вас освобождение от военной службы: мы не можем вами пожертвовать».
И Джон знал, что из-за него этот уютный джентльмен оказался настолько близок к шоку, насколько мог быть шокирован подобный скользкий субъект. Джон был вполне уверен, что не получит от фирмы никакой коробки сигарет – и даже пачки шоколада – когда наступит его первое рождество на фронте.
О, он был еще не на фронте! Зубы его сжались, и в глазах появился жесткий блеск. Фронт – это место, где убили Сесила. Фронт! Никогда раньше он не понимал, что такое фронт. Сейчас перед ним развернулось что-то вроде видения: грязь, и колючая проволока, и вражеские снаряды - «свистуны Вилли» - и траншеи, и немецкие каски, и люди, которые, сгрудившись, пытаются поспать в тесных землянках, и другие люди, которые порядком устали от всего этого, но упорно стоят на своем. Да, и кровь. Кровь Сесила!
Пролитая кровь взывала к нему, как кровь Авеля вопияла к Богу. Сесил был его другом, но все англичане были его братьями. Пролилась кровь его друга – а сколько было других глаз, в которых померк свет? Англия щедро отдавала своих детей, и разве те, кто остался позади, могли не прийти на смену своим товарищам, которые выступили раньше них?
Может быть, война была анахронизмом, война была расточительной, война была логически неоправданной, но война была здесь, и аромат жертвоприношений так разохотил кровавого бога, что ему необходимо было опьяняться снова и снова, лишь тогда его алтарь мог быть повержен и камни его разбросаны.
Прежде всего, пролитая кровь Сесила взывала к крови, которая закипала в жилах самого Джона. У Сесила была страна, ради которой он сражался; у Джона сейчас были его страна и его друг.
Он и сам мог свободно отдаться этому желанию служить своей стране: в этом желании не было ничего низкого или эгоистичного, ведь он не надеялся ни на какую награду. Наконец он встретил чувство, которое одержало верх над ним, и все еще был достаточно искренен, чтобы отдаться ему от всего сердца.
Рядом с собой Джон услышал покашливание. Он обернулся. Там стоял парнишка, у которого едва виднелся пушок на верхней губе: он наклонился через перила, тоже глядя в воду. Потом паренек обернулся и сел на балюстраду. Он сунул руки в карманы, сложил губы и засвистел. Выглядел он очень дерзким и очень молодым.
- Что это с тобой? – спросил Джон.
- А что со мной должно быть, прах тебя побери? – отозвался юнец.
- Не дури. В чем дело?
- Чего ты прицепился?
- Да ничего, дурачок. Что тебя гложет?
Джон двинулся и взял его за плечи. Паренек сделал обиженную гримасу. Джон встряхнул его. Парень засмеялся; потом его взгляд помрачнел, и слеза капнула на руку Джона.
А потом его история была рассказана. Он деревенский, ему восемнадцать лет, и он очень сильный, никакой работы не боится. Поработать ему пришлось, ведь родители у него умерли, его воспитывала старая тетка, которая теперь во всем зависит от него, и весь дом у него на плечах. Он видел, как его приятели уходили на войну, один за другим, сначала довольно робко, а потом целыми пачками, сразу по полдюжины. Они возвращались на побывку во всей красе своей военной формы, курили дешевые папироски и хрипло рассказывали поучительные истории о своих успехах в том искусстве, что всегда идет рука об руку с войной. Они звали его «уклонистом», но добродушно, не до конца понимая, что это значит – просто вычитали это слово в газетах за полпенса.
И он принимал это слово довольно равнодушно, как что-то вроде клички для тех, кто остался дома. А потом один из тех, кто вызвался первым, вернулся с отпиленной до бедра ногой и странным остекленевшим взглядом. И он кое-что рассказал «уклонисту» про то, что такое война. Он рассказал ему про поля Франции, и что на них творилось: рассказал про бедствия первых недель войны: он рассказал ему про Монс – и тогда этот парень вдруг понял, что и он должен идти.
Он все рассказал тетке. Она плакала: она ругалась: она призвала на помощь светскую власть в лице деревенского полисмена и духовное содействие в лице викария. Оба сказали ему, что его долг – остаться дома и заботиться о тетке.
- Ну, – сказал Джон, когда парень замолчал, – и что ты сказал?
- Ничего я не мог сказать: они то и дело меня к стенке припирали: но я знал внутри себя, что я должен делать: а им внутрь меня не пробраться, они и не знали про это ничего.
Джон хорошо знал, что пытался выразить паренек: разве сам он, именно в этот вечер, не был захвачен этим божественным настоянием, поднявшейся внутри него: разве он не чувствовал подлинную страсть и не отдавался ей щедро, зная, что это правильно? И вот он, еще один «уклонист», точно так же растревоженный, но меньше осознающий это, не до такой степени способный разобраться во всем, что подразумевал его ответ.
- Сейчас домой собираешься? – спросил Джон.
- Нет, – сказал парень. – Нету у меня теперь дома. Она сказала... ну, я тебе все не стану пересказывать, но, так или иначе, она мне сказала, чтобы духу моего в ее доме не было, если я собрался в солдаты.
- Ладно, – сказал Джон. – Пошли, переночуешь у меня, а завтра утром вместе запишемся.
Пробудились еще двое дремлющих. В них не было трусости, не было сознательного уклонения: просто они не способны были осознавать, пока их воображение не было растревожено. Но, когда оно ожило, им стало ясно, что зов их страны и товарищей подобен зову Бога, и они покинули безопасность, имущество, дом ради более великой миссии, ведь в глубине души они знали, что это была единственная миссия, которую им стоило исполнить.
Жертва Сесила была принесена не только ради абстрактной страны, но и ради такого конкретного, человечного друга.
P.S. А в сообщество вытаскиваю Ричардса 36-го года разлива, ибо

@темы: Лоуренсоведение, Переводы вольные и невольные, (Про)чтение