воскресенье, 06 марта 2011
Можно, конечно, нагло заявить, что мы не честолюбивы. Можно даже обмолвиться, что мы не мечтаем перейти из широких потребителей в узкие. Не поверите. И правильно. Если же мы скажем, что лица домочадцев сияют восторгом, когда мы хлопаем друг друга по спине и грызем ручки вместо более насущных домашних дел, то остальные порядочные графоманы просто перестанут нас уважать.
Но нас действительно возмущает то, что всевозможные борзописцы превратили Остапа Ибрагимовича, принципиального борца за денежные знаки, в какого-то беспринципного уголовника.
И мы действительно мечтаем, чтобы в наше суровое время лица россиян расцвели разноцветными узорами улыбок...
Важнейший этический вопрос: как отнеслись бы Ильф и Петров к данному произведению? Мы уверены, что одобрили бы. Более того, именно у них мы позаимствовали идею незваного соавторства. Фраза из записной книжки Ильфа: «Ввести в известную пьесу еще одно лицо, которое перевернет все действие». Мы взяли несколько десятков малоизвестных произведений Ильфа и Петрова, ввели в них одно известное лицо и можем без ложной скромности заметить, что кое-что перевернули.
И последнее. Мы – дилетанты, любители, взявшие без спросу слово, придурки, которые «не прошли мимо», - обращаемся к читателям с заявлением-отмежевкой:
признавая свою отсебятину (5-10 или даже 12,3% романа) проявлением изощренного кретинизма, мещанской пошлости и беспринципного рвачества, не выдержанного в классовом и половозрастном отношении;
рассматривая вышеозначенное произведение как первый, «черновой», вариант романа, нуждающийся в доводке, докрутке, дожатке и вентилировании;
просим читателей – почитателей, энтузиастов, обожателей, а также брюзг, критиканов и злопыхателей – читать эту книгу, вооружившись ручкой (карандашом, фломастером, кисточкой для росписи тушью по шелку, позолоченной иголочкой для прокалывания пальца), а также мозгами.
Народ любит мифы и охотно их повторяет, к месту и не к месту. Например, о том, что Аляску продала американцам Екатерина II. Увы, к году совершения сделки матушка-заступница уже лет 60 как лежала в гробу. Или о том, что благодаря Миклухо-Маклаю в языке папуасов Новой Гвинеи до сих пор живет русское слово «топор». Хотя, согласно новейшим этимологическим исследованиям, «топор» - слово скифское.
Авторы никоим образом не желают умалить заслуг шотландско-российско-австралийского ученого и путешественника и тем более не призывают отказаться от законных прав России на Аляску. Мы вообще считаем, что русские – коренной народ Американского континента. В самом деле, разве можно представить, чтобы индейцы назвали русских казачков бледнолицыми? Абсурд! Согласно капитальным исследованиям известного индейского хроника Зеленого Змея, русских первопроходцев краснокожие называли краснорожими, то есть признали своими.
Итак, мифы существуют и даже борются друг с другом. Вот уже 300 лет не чинятся копья и прочие перья в споре об основании российского государства. Одни считают, что здесь поработала залетная шпана во главе с Рюриком Синеусым, другие пальму с надписью «Киевская Русь» на кадушке отдают бильярдному князю с Подола по прозвищу Кий. К чему она ему?
И к чему это лирическое отступление? Да просто авторы хотели оправдать перед читателем свою беззаветную любовь к мифу о том, что Ильф и Петров написали третью книгу о похождениях Остапа Бендера. Как в свое время Саша Корейко мечтал найти портмоне под водосточной трубой (впрочем, кто об этом не мечтал?), так и один из нас с начала 70-х, а другой – с конца 80-х мечтали поехать (полететь) в Москву (Крым), забраться на чердак (в подвал) и найти там позеленевшую (пожелтевшую) папку, на которой рукой Петрова (машинописно) было бы выведено «Кавалер ордена Золотого Руна» («Великий Комбинатор»).
Но мифы, как говорится, мифами, - дело житейское. А роман... Это не всякому по плечу.
Сидим мы как-то. Хорошо сидим. Михаила Самуэлевича помянули. Шуре Балаганову передачку соорудили, а заодно и отцу Федору в психушку. Посетовали, что об Остапе Ибрагимовиче ничего не слышно. И тут один из нас говорит:
- Хорошо бы роман написать.
- Щас! – сказал другой и принес школьную тетрадку в клеточку.
Начали писать. Обычное, в общем-то, дело. Самое смешное то, что утром продолжили. Трезво оценив свои способности, решили работать по следующему плану:
1. Определяем общий замысел.
2. Собираем кирпичики (подходящие рассказы, очерки, фельетоны, отрывки, черновики, эпизоды, персонажи, заметки из записных книжек, отдельные слова Ильфа и Петрова). Предваряя неизбежные обвинения авторов в «безграмотной мешанине», спешим отделаться сакраментальной фразой: «Язык подлинника».
3. Остап складывает из кирпичиков основную сюжетную линию, так сказать, замок ордена Золотого Руна.
4. Достраиваем колонны, пилоны, башенки и прочие прибамбасы, замазываем швы, штукатурим, белим, красим, сносим башенки, пилоны и прочие прибамбасы, долбим стены, ругаемся с Остапом, ставим башенки, белим кирпич, плюемся, оставляем как есть, запираем Остапа – пусть выкручивается сам.
5. Получаем гонорар.
- Главное, - сказал один из нас, - чтобы не вышло как у Алексея Толстого с Буратино. Один к одному с Пиноккио. Только нос длиннее...
- Ты, мужик, не бойся, - рассудительно заявил второй. – Как у Толстого, не выйдет. Гарантирую.
- И чтобы не было как у Пушкина. Срисовал, понимаешь, Спящую красавицу с Белоснежки и семи гномов. Или, скажем, Шекспир. Модернизировал, конечно...
- Что ты, мужик, волнуешься? – успокоил второй. – Не будет, как у Пушкина. И как у Шекспира, не будет. Англичане нам вообще не указ.
Вот так и писали. Брали, значит, как есть, и, стало быть, писали.
Зачем?
Мы не проталкиваемся, визжа и кусаясь, сквозь толпу, чтобы забить свой «последний гвоздь» в крышку гроба с надписью «Коммунизм». Во-первых, агитационные гробы, как правило, пустые. А во-вторых, нам вряд ли удалось добавить хотя бы пару слов отсебятины, стоящих выше собственно ильфопетровских: «У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм». Скучно – это гораздо страшнее, чем «противоречит убеждениям». Скучно – это обвинение в идиотизме.
Мы вовсе не ставили своей целью и «очернение Америки». Да, оказавшись за океаном, герой не блюет от счастья. Но ведь и не заставляет Америку танцевать на ушах! (Почти.)
Тогда зачем же?
Можно, конечно, нагло заявить, что мы не честолюбивы. Можно даже обмолвиться, что мы не мечтаем перейти из широких потребителей в узкие. Не поверите. И правильно. Если же мы скажем, что лица домочадцев сияют восторгом, когда мы хлопаем друг друга по спине и грызем ручки вместо более насущных домашних дел, то остальные порядочные графоманы просто перестанут нас уважать.
Но нас действительно возмущает то, что всевозможные борзописцы превратили Остапа Ибрагимовича, принципиального борца за денежные знаки, в какого-то беспринципного уголовника.
И мы действительно мечтаем, чтобы в наше суровое время лица россиян расцвели разноцветными узорами улыбок...
Важнейший этический вопрос: как отнеслись бы Ильф и Петров к данному произведению? Мы уверены, что одобрили бы. Более того, именно у них мы позаимствовали идею незваного соавторства. Фраза из записной книжки Ильфа: «Ввести в известную пьесу еще одно лицо, которое перевернет все действие». Мы взяли несколько десятков малоизвестных произведений Ильфа и Петрова, ввели в них одно известное лицо и можем без ложной скромности заметить, что кое-что перевернули.
И последнее. Мы – дилетанты, любители, взявшие без спросу слово, придурки, которые «не прошли мимо», - обращаемся к читателям с заявлением-отмежевкой:
признавая свою отсебятину (5-10 или даже 12,3% романа) проявлением изощренного кретинизма, мещанской пошлости и беспринципного рвачества, не выдержанного в классовом и половозрастном отношении;
рассматривая вышеозначенное произведение как первый, «черновой», вариант романа, нуждающийся в доводке, докрутке, дожатке и вентилировании;
просим читателей – почитателей, энтузиастов, обожателей, а также брюзг, критиканов и злопыхателей – читать эту книгу, вооружившись ручкой (карандашом, фломастером, кисточкой для росписи тушью по шелку, позолоченной иголочкой для прокалывания пальца), а также мозгами.
Дабы все мысли (мыслишки, задумки, заморочки), от судьбы отдельных слов до добавления и исключения целых глав и изменения сюжетных линий, облекать в письменную форму (образцы печатных букв см.выше, ниже и по сторонам) и безвозмездно представлять их нам. Авторы идей будут названы в «каноническом» издании (твердый переплет), и роман, таким образом, станет поистине народным.
Еще раз просим прощения за разбросанные там и сям зерна, плевелы, перлы и булыжники большевизма, антикоммунизма, сионизма, антисемитизма, субъективистского идеализма, вульгарного материализма, узколобого умничанья и яйцеголовой дурашливости.
Просим гг. критиков пользоваться курсивом, а тж. собранием сочинений Ильфа и Петрова в 5-ти тт., М., 1961, и своеобразным 6-м томом «И.Ильф, Е.Петров. Из Архива печати. Автор издания М.Долинский. М., 1989». Ну и буде критическая статья опубликована, выслать ее авторам.
Но если серьезно, то было ли? А если было, то что? Готовый роман, с гоголевской трагичностью брошенный в печку, необработанные черновики, наброски, планы?
С одной стороны, в журнале «30 дней» до сентября 1933 года анонсировался «Подлец», 3-й роман, задуманный Ильфом и Петровым; или взять записные книжки Ильфа: «Остап мог бы и сейчас еще пройти всю страну, давая концерты граммофонных пластинок. И очень бы хорошо жил, имел бы жену и любовницу. Все это должно кончиться совершенно неожиданно – пожаром граммофона. Небывалый случай. Из граммофона показывается пламя». Или другой факт: первый вариант «Золотого теленка» заканчивался женитьбой Остапа на Зосе Синицкой, так сказать, переходом к оседлому образу жизни. Но в последний момент, в ходе публикации романа в журнале, авторы вносят изменения. На свет, среди прочего, появляется диковинный старичок, продавший Остапу высшую государственную награду Испании – орден Золотого Руна. А в опубликованном тремя годами позже рассказе «Граф Средиземский» (см. гл. 2) среди предков графа упоминается посланник при дворе испанском. Случайно ли? Не был ли рассказ первоначально задуман как глава третьего романа?
Была у Ильфа и Петрова идея романа, главное содержание которого – попытка Остапа вырваться за границу с помощью чужой американской родни. Это идея романа «Великий комбинатор». Но авторы, по вполне понятным причинам, отказались от нее в пользу «Золотого теленка», где стремление бежать появляется у Остапа почти случайно, под влиянием любовной драмы. Отказались ли авторы от идеи заграничной родни окончательно или история с орденом свидетельствует о том, что они только отложили ее до лучших времен?
С другой стороны, слова:
«Писать смешно становилось все труднее. Юмор очень ценный металл, и наши прииски были уже опустошены». (ЦГАЛИ, 1821,43.)
«Нас часто спрашивали о том, что мы собираемся сделать с Остапом Бендером – героем наших романов «12 стульев» и «Золотой теленок».
Ответить было трудно.
Мы сами этого не знали. И уже возникла необходимость писать третий роман, чтобы привести героя к оседлому образу жизни.
Останется ли он полубандитом или превратится в полезного члена общества, а если превратится, то поверит ли читатель в такую быструю перестройку?» И каким образом Ильф и Петров могли пропустить Остапа Бендера через горнило «перестройки»? Один вариант: «Человек, который на Западе мог стать банкиром, делает карьеру в советских условиях» (Е.Петров. Мой друг Ильф/ О планах романа «Подлец»). Другой – Беломорканал... (Наш третий роман. Комс. правда, 1933.24 авг.)
Ильф и Петров умудрились умереть, не предав ни одного собрата и несобрата по перу. Они не могли отпустить Остапа на свободу, не оказавшись за решеткой сами, но не могли и предать его, отправив на Беломорканал или превратив в совслужа-карьериста.
Илья Ильф умер от туберкулеза 13 апреля 1937 года; Евгений Петров, фронтовой корреспондент, погиб 2 июля 1942 года. Последняя запись в записной книжке И.Ильфа:
«Сквозь лужи Большой Ордынки, подымая громадный бурун, ехал на велосипеде человек в тулупе. Все дворники весело кричали ему вслед и махали метлами. Это был праздник весны».
Последние слова из неоконченного очерка Е.Петрова:
«Теперь у него пассажиры – женщины, дети, раненые. Теперь надо будет спасать корабль или идти вместе с ним на дно.
Корабль вышел из Севастополя около двух часов...»
Третий роман И.Ильфа и Е.Петрова о великом комбинаторе им же посвящается.
Не великие, но комбинаторы
А.Акопян и В.Гурин.
Комментарии.
Комментарии.
Нет, не фанфикшен. Да, практически компиляция. Ну в каком еще «одном ряду»? Вы на название посмотрите. Но на полке да, в одном ряду, у меня как раз нет собрания сочинений. Профанация, а как же. А что значит «испортить» в рамках 10% отсебятины? Я вас умоляю, какой гонорар? Тридцать тысяч экземпляров, конечно, не мои любимые пять тысяч, но не Роулинг и не Донцова, отнюдь нет. Да. Да. И все остальное, что вы обо мне подумали, тоже правда. Но вы вспомните, что это было за время – девяносто седьмой год. Казалось, что мастера культуры, все как один, сговорились, забастовали и отвернулись от меня лично, оставив в неосмысленной реальности. Которая, мне-то было видно, никакая не реальность, а на 3/4 байки о волчьем мире капитализма, который надо построить в ударную пятилетку в той же отдельно взятой стране. Да, именно в управдомы. Нет, жены с любовницей не будет. Вот очередной напарник появится. Нет, искать не стоит,
а чего его искать-то. А вот первоисточники (рассказы, фельетоны, записные книжки, Грецию и Америку) – если не отыскать, то перечитать стоит. Там много интересного. Например, о том, как в Москве делается весна. Да, за фактологию. И за то, что это был labour of love, как в одной иностранной газете выразились про «Последнего кольценосца». И для меня он не был lost.
Я только еще скажу про то, на каком корабле (хотя и фигурально) он все-таки уехал по направлению к Рио-де-Жанейро, и на этом уйду...
Он бежал вдоль канавы за своим корабликом. Он в первый раз сам сложил его из листка бумаги. Кораблик получился неуклюжим, сильно намок и потому все время цеплялся за травинки, кружил в водоворотах. Товарищи убежали далеко вперед. Их корабли были большими, красивыми, а один – даже настоящий, из дерева и с парусами. Было так интересно смотреть, как он разрезал воду, как бегали по палубе два муравья – капитан и матрос. Он начал злиться на свой кораблик, беспомощно тыкавшийся то вправо, то влево (и даже назад), на своего капитана, трусливо забравшегося на бумажную мачту. Ему очень хотелось быть там, рядом с настоящим кораблем, в тот момент, когда его поднимут из воды и покажут девочкам. И он оказался там. Он даже один раз дотронулся до него. Потом он долго, до самой ночи искал свой кораблик. Искал ниже и даже выше по течению, но не нашел...
@темы:
Коллекция предисловий