laughter lines run deeper than skin (с)
... а пьянка у меня на тему горящих книг, про которые когда-то у меня уже было вот тут, так вот, в комплект к ним еще две пачки сведений.
раз
Первые книжные собрания возникли очень давно. Наиболее древний фрагмент египетского папируса с иероглифами датируется приблизительно 2400 годом до н.э. В Древнем Египте появились и первые библиотеки.
Выглядели они совсем иначе, чем нынешние. Стеллажей там не было. Папирусные свитки хранились в узких стенных нишах или же в деревянных коробах на четырех ножках. На одном папирусе, каким бы он ни был длинным, целая книга не умещалась. Для этого приходилось использовать несколько папирусов. Например, для «Одиссеи» Гомера их потребовалось около двух с половиной десятков.
Но войны, пожары и наводнения привели к тому, что от бесценных памятников письменности до нас дошли жалкие крохи. Самое большое богатство человека – знания, накопленные веками – оказалось беззащитным перед временем и стихиями. В истории книги было немало печальных дат. И вот только некоторые из них.
В просвещенном Риме процветали искусство и литература. Но в городе несколько раз бушевали сильные пожары. Из-за плотной застройки от малейшей искры часто выгорали целые кварталы. Папирусы же в таких случаях горели особенно хорошо.
Таким образом человечество лишилось многих уникальных литературных памятников, среди которых 109 произведений Плавта, вся поэзия Цицерона, большая часть «Сатирикона» Петрония, 107 из 142 книг римской истории Тита Ливия, из 500 томов «Естественной истории» Плиния Старшего осталось только 37 и т.д. (...)
Еще в III веке н.э. император Константин Великий повелел создать библиотеку, которая уже с момента своего возникновения насчитывала 7 тысяч самых разных книг. К 475 году их было уже около 120 тысяч.
В 1204 году Константинополь был взят крестоносцами. Особую ненависть у них вызывала книжная ученость византийцев, поэтому книги крестоносцы просто жгли.
День 29 мая 1453 года стал самым черным в истории Византии. Константинополь пал под натиском турок. Три дня продолжались резня и разграбление. Победители жгли и ломали все, что попало под руку, в том числе и книги. Очевидец свидетельствовал: «От отделанных с невероятной роскошью молитвенников отрывали покрывавшие их драгоценные металлы, потом их либо продавали в таком изуродованном виде, либо выбрасывали. Они швыряли в пламя все миниатюры и поддерживали ими огонь в своих кухнях».
В Европе во время крестьянской войны в Германии (1524-1526) восставшие уничтожали ненавистные господские замки и монастыри, а в первую очередь все, что было связано с письмом. Во всех рукописях и книгах они видели только одно – записи их постоянно растущих долгов владельцам господских и монастырских угодий, поскольку были поголовно неграмотны.
Автор капитального исследования «Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек» Люсьен Поластрон отмечает: «С первых веков эры, называемой нашей, прирожденная и несколько рискованная склонность античной власти к нанесению вреда постепенно уступает место организованному абсолютизму, стремящемуся придушить в зародыше любые интеллектуальные блуждания. Ранние христиане (или евреи), как впоследствии и мусульмане, были людьми одной книги, а это убеждение часто влекло за собой презрение ко всем другим и даже их уничтожение».
Так, в 303 году римский император Диоклетиан издал приказ об уничтожении христианских храмов и книг. Но, уничтожая чуждые им книги, римляне охладевали и к собственным. Им стало не до литературы и наук. Северные варвары со всех сторон теснили Римскую империю, уничтожали города и библиотеки.
Приверженцы христианства тоже истребляли наследие предков. В конце VI века папа Григорий I приказал уничтожить сохранившиеся сочинения прославленных римских авторов – Тита Ливия, Цицерона и многих других, дабы они не могли впредь смущать души истинно верующих.
На протяжении многих столетий библиотеки на Западе состояли всего из нескольких томов, запрятанных в тяжелые сундуки и извлекаемых из них в редчайших случаях. Книги в буквальном смысле были драгоценными. Их переплеты, украшенные золотом и каменьями, стоили весьма дорого, а труд переписчиков и иллюстраторов всегда оплачивался очень щедро. Книги старались спрятать подальше от врагов и воров. Иной раз и сами владельцы забывали, куда их поместили. В Х веке книги одного из римских пап были захоронены столь тщательно, что они истлели, забытые всеми.
Особое место в средневековых библиотеках занимали богатые еврейские книгохранилища. В них преобладали медицинские либо мистические сочинения (Авиценна, Гиппократ, наряду с Аверроэсом, не говоря уж о Библии и Талмуде). Большая часть этих книг, с точки зрения господствующей христианской церкви, противоречила Библии.
В 1239 году папа Григорий IХ издал секретный циркуляр, в котором приказывал всем монахам и прелатам Франции, Испании, Англии и Португалии собрать еврейские книги и передать их на рассмотрение специальной комиссии, которая должна была определить их «вредность».
Первыми откликнулись французы: даже не потрудившись как следует ознакомиться со всеми «богопротивными» книгами, они немедля устроили торжественное сожжение четырнадцати возов иудаистской литературы (1242). Потом это аутодафе повторялось еще несколько раз, последний случай имел место в Париже в 1309 году.
Почти при всех средневековых монастырях имелись библиотеки и скриптории – мастерские по переписыванию священных текстов.
Но английский король Генрих VIII в ХV веке отверг власть папы и объявил себя главой английской церкви. При этом он закрыл около восьми сотен монастырей, не признававших его, конфисковал все их имущество, а стало быть, и библиотеки, которые в его глазах не представляли особой ценности.
Когда знаменитый автор «Декамерона» Джованни Боккаччо попросил в одном из монастырей разрешения посетить скрипторий, ему сказали: «Ступайте, там открыто». Войдя в мастерскую, он увидел, что между пюпитрами для переписывания книг растет трава, и дождь льет прямо на книги.
Король Англии Эдуард VI пошел по стопам Генриха, приказав в 1550 году уничтожить «рукописи старого учения». Богатейшую Вестминстерскую библиотеку усердно очистили от всяческой «скверны», из Оксфорда книги вывозили целыми подводами, причем среди «опальных» изданий оказались даже математические трактаты.
Книги, которые почему-либо были неугодными властям, публично сжигали. Тянулось это так долго, что лондонцы начали жаловаться: из-за гари от костров в центре города стало нечем дышать.
А в XV веке Козимо Медичи, правивший Флоренцией, собрал библиотеку, вызывавшую зависть у всех книжников, и основал «Публичную библиотеку рода Медичи». Его дело продолжил внук – Лоренцо Великолепный, не только библиофил, но и поэт.
Но Савонарола, обличавший власть имущих и призывавший народ к аскетизму, всемерно способствовал падению авторитета рода Медичи и разграблению тех художественных сокровищ, которые они собрали.
В 1497 году по приказанию Савонаролы, ставшего неофициальным властителем всего края, на площади Синьории во время карнавала зажгли большой костер. По мановению руки неистового монаха в него полетели картины и рисунки прославленных мастеров, театральные принадлежности и столь хорошо горевшие книги: произведения греческих и латинских классиков, а заодно и современных авторов.
Но дни Савонаролы, замахнувшегося на авторитет самого папы, были уже сочтены. Он был отлучен от церкви, повешен и сожжен на той же самой площади.
Иногда смертный приговор выносился одновременно и книге, и ее автору, а последний, проведав об этом, сразу же пускался в бега. В таких случаях проводилась символическая «казнь». Имя сочинителя писали на табличке, которую палач (есть свидетельство, что так делали в Вене) пригвождал к виселице.
Хотя во Франции в 1546 году, на одной из парижских площадей все же сожгли известного ученого и типографа Этьена Доле, который был другом французского писателя Франсуа Рабле.
Шло время, а книги все еще продолжали жечь. В Германии сожжение «вредных» фолиантов проходило весьма помпезно.
Сохранился документ, в котором очень подробно описана церемония их сожжения в Франкфурте (1758).
«Господин главный судья огласил публике верховный указ и отдал приказ палачу достойным образом сжечь... подлые книги, что послужило знаком шестнадцати мушкетерам под командой младшего лейтенанта образовать в целях безопасности... круг... в центре которого пучком соломы палач поджег костер высотою в три фута, и потом, когда костер уже горел, с помощью своих подручных он разрубил все четыре связки книг и, пачками вырывая из них страницы, стал швырять их в огонь, где они съеживались и сгорали на глазах множества зрителей, как местных, так и приезжих, расположившихся в окнах домов, которые окружают площадь».
В XVIII веке во Франции свершилась Великая французская революция. Самыми распространенными лозунгами в это время были «Свобода, равенство, братство!» и одновременно «Аристократов – на фонарь!» И, как всегда при революциях любого масштаба, разрушались дворцы, а стало быть, уничтожались книги.
В 1791 году Учредительное собрание Франции решало: нужно ли использовать бесконечное множество книг на общую пользу или лучше совсем избавиться от них? Поскольку Учредительное собрание вскоре было распущено, проблема так и осталась нерешенной.
Официальную религию упразднили, а монастырские библиотеки конфисковали, чтобы избавиться от «хлама», то есть от религиозных сочинений любого рода. Книги, конфискованные из королевской и монастырских библиотек, расхищали все, кому не лень. Антиквары и дельцы черного рынка, местные и иностранные авантюристы за гроши приобретали редчайшие издания, которые несколько лет назад стоили целое состояние.
Один из русских послов в Париже приобрел для Екатерины II такие издания, нынешняя цена которых просто не поддается исчислению.
При Наполеоне I Бонапарте истребление книжных сокровищ прекратилось. Более того, французы вывозили книги из всех захваченных стран. Бонапарта трудно было заподозрить в библиофильстве, но рыночную ценность редких книг он знал хорошо.
Однако в XIX веке книжное богатство Франции вновь понесло потери. Бонапартистский режим пал, была создана Парижская коммуна. На улицах Парижа шли бои. Начались пожары. От трех прославленных парижских библиотек (Государственного Совета, Ратуши и Лувра) остались одни руины.
А теперь вновь вернемся к событиям XVI века, вошедшего в историю как век испанской инквизиции.
Европу эпохи Возрождения отличали, с одной стороны, небывалый расцвет всех искусств, с другой – религиозный фанатизм, огнем и мечом истребляющий все проявления свободной мысли.
На Латеранском соборе 1515 года была утверждена папская булла, в которой недвусмысленно говорилось о том, что уничтожению подлежат все сочинения, «переведенные с греческого, древнееврейского, арабского или халдейского как на латинский, так и на народные языки, книги, содержащие искажения вероучения и вредоносные догмы... равно как и клеветнические пасквили против особ высокого ранга».
Самой исполнительной среди европейских католических стран оказалась Испания, где инквизиция просуществовала до самого начала XIX столетия. Официально ее упразднили только в 1834 году.
В конце XV века под предлогом очищения от «скверны» иноверия из Испании были изгнаны сначала евреи, а потом и мавры.
В 1499 году около трех тысяч мусульман были насильственно крещены, а их книги были торжественно преданы огню.
В те годы книги стали чем-то вроде лакмусовой бумажки для выявления иноверцев и еретиков. Достаточно было уличить богатого купца или аристократа в чтении запрещенных книг – и его ждал костер, а имущество казненного переходило в королевскую казну. Список запрещенных «еретических книг» дополнялся чуть ли не ежемесячно, и уследить за пополнениями было практически невозможно.
В испанских портах трюмы кораблей, прибывавших из других стран, первыми досматривали не таможенники, а уполномоченные представители инквизиции – они искали еретические сочинения.
В 1556 году все книжные лавки Севильи в одночасье были опечатаны. На долгое время книжная торговля прекратилась, ибо все, что стояло на полках, тщательно пролистывалось.
Двадцать профессоров университета в Саламанке должны были проверить университетскую библиотеку и изъять сочинения запрещенных авторов. Почтенные ученые несколько месяцев изучали тома разных размеров и величин. Для перестраховки они порой выбрасывали книги, безупречные даже с точки зрения инквизиции.
К 1517 году инквизиция добралась и до Нового Света (Америки), чтобы не упускать из виду европейских переселенцев. Но эмигранты привезли с собой не так много книг, а вот у инков, майя, ацтеков, к удивлению завоевателей, их оказалось полно. Правда, вид у туземных книг был необычный.
Бумагу индейцам заменяли довольно плотные листы из коры белой ивы или измельченного и особым образом обработанного кактуса. Эти листы складывались гармошкой или прошивались насквозь. Вместо букв на них наносили стилизованные изображения животных, черепов и искаженных лиц. Туземные книги содержали сведения по истории и мифологии местных племен, а также астрономические знания.
Один вид этих необычных книг вызывал у инквизиторов раздражение и отвращение. Колдовские непонятные знаки без раздумий отправлялись в огонь!
Один из ревнителей католицизма тех лет писал, что хранители веры ознакомились с индейскими рукописями, но «поскольку не оказалось ни одной, где не было бы суеверий да бесовских выдумок, сожгли все до единой, что очень сильно их (туземцев. – авт.) потрясло и причинило им большое горе.
И это продолжалось, пока от уникальных книг не остались жалкие крохи, над расшифровкой и изучением которых в наше время трудится не одно поколение ученых.
Бумагу и примитивное книгопечатание изобрели в Китае. Самые древние тексты, печатавшиеся с гравированной деревянной доски, датируют началом VIII века. А как «жилось» книгам в Поднебесной? Не так уж и просто, если задуматься...
Собственно письменность в Китае появилась в XIV веке до н.э. К сожалению, сохранившиеся до наших дней тексты представляют собой в основном лишь предсказания гадателей. Подлинные памятники древней китайской литературы датируются 800 годом до н.э.
Вплоть до II века до н.э. в Китае писали на бамбуковых пластинках или деревянных дощечках, перевязанных шнурками. Они горели очень хорошо...
Борьба с инакомыслием в Китае началась в 221 году до н.э., когда единоличным правителем всей страны стал Цинь Шихуанди, добившийся власти коварством и жестокостью. Он провозгласил себя императором и основал династию Цинь.
Чтобы подданным не с чем было сравнивать социальное и политическое состояние страны в настоящем и прошлом, император повелел уничтожить все исторические хроники, философские трактаты и классическую литературу.
В итоге оставили лишь историю династии Цинь, благо она была краткой, трактаты по сельскому хозяйству и медицине, а также «Книгу перемен» (сборник пророчеств), поскольку император был крайне суеверен.
К всеобщей радости, император жил недолго. После его смерти в стране началось повальное увлечение филологией и философией.
Основатель новой династии (Хань) Лю Бан признавал пользу наук. Более того, он был уверен, что миром владеет тот, кто владеет книгами. Сейчас этот тезис звучит несколько иначе («информация» вместо «книги»), но его суть осталась неизменной.
Мысль была хороша, но реализовать ее Лю Бану не удалось. Уже в 207 году до н.э. в результате сражения с очередным претендентом на трон столица запылала. Сколько при этом погибло книг, неизвестно.
Проходили века: одни писали книги, другие их собирали и читали, а третьи с энтузиазмом уничтожали...
Так, император Юань Ди, прилежно собиравший книги, в 554 году уже новой эры, когда его столица была окружена неприятелем, сам поджег 140 тысяч свитков. Созерцая полыхающие источники мудрости, он пришел в такое возбуждение, что, колотя по колоннам дворца двумя своими мечами, начал кричать: «Этой ночью одновременно с военной гибнет и гражданская культура!»
А в 1772 году император Цяньлун задумал создать образцовую библиотеку. По государственным и частным архивам начали собирать все редкие книги, как рукописные, так и печатные. Были сделаны изящные шелковые переплеты, цвет которых обозначал принадлежность книги к той или иной тематике: религиозные произведения – зеленый, исторические – красный, философские – синий. То, что не попадало ни в одну из рубрик, переплеталось в серый цвет.
Намерение императора было достойно всяческой похвалы и уважения, если бы не одно «но». Он не забыл напомнить, что книги, в которых будет сказано что-либо против его династии, «нужно отложить, чтобы уничтожить огнем».
В результате 11 июня 1778 года в Пекине был разожжен огромный костер из изъятых книг. И это зрелище китайцы могли наблюдать целых двадцать четыре раза, вплоть до 1782 года.
Наступил просвещенный XIX век – век пара и электричества, железных дорог и колониальных экспансий. Китай, кроме последнего, все это не слишком затронуло. Страна была вновь захвачена пламенем гражданских войн. В китайскую междоусобицу вмешались европейцы. Уже в 1860 году французы и англичане помогли императору подавить восстание, разумеется, с выгодой для себя.
Европейцы грабили китайские дворцы. Они не разбирались в иероглифах, бесценные памятники литературы их не интересовали, мародеры забирали себе драгоценные камни, золото и всевозможные редкости. А редчайшие книги гибли в огне и воде.
Раннее европейское Средневековье (V-X века) называют «Темным» потому, что народы этой эпохи в основном не имели своей письменности и практически не оставили о себе рукописных свидетельств.
Иное дело – средневековый исламский Восток. Здесь книга, особенно в каллиграфическом исполнении, почиталась и читалась, что способствовало созданию целой сети библиотек для всеобщего потребления.
Первая библиотека была основана в конце VII века в Багдаде при халифе Халиде ибн Язиде ибн Муавия, который сам характеризовал себя так: «Я не ученый и не невежда, я только коллекционировал книги».
В багдадской библиотеке хранились сочинения Аристотеля, Платона, Гиппократа, Галена, Евклида и других греческих и латинских авторов. А при прославленном в сказках «Тысячи и одной ночи» Гаруне аль-Рашиде на завоеванных землях перво-наперво изымались книги, которые потом передавались в багдадские библиотеки.
В начале IX века даже возникло правило: «Ни в коем случае не следует уничтожать книги, не зная, что они содержат». (...)
А потом халифом стал изворотливый и беспринципный Ибн Абу Амир, сохранившийся в людской памяти под именем аль-Мансура или Альмансора...
Альмансор счел, что власть важнее культуры, и всенародно предал огню библиотеку, которая бережно пополнялась его предшественниками. Прямо во дворе книгохранилища запылал огромный костер, в который полетело все, что не укладывалось в религиозно-идеологические рамки, - работы по логике, искусству, астрономии и уж тем более античные авторы.
Уцелели только немногие труды по лексикографии, грамматике и законам наследования. То, что пощадил огонь, побросали в колодцы, засыпав сверху грязью и камнями.
Книг, предназначенных к уничтожению, было так много, что Альмансору немалую часть пришлось «помиловать», а затем продать. Вырученных средств хватило, чтобы заплатить долги его наемной охране.
В конце Х столетия один из министров багдадского султана построил специальное роскошное здание для своего книжного собрания, которое насчитывало свыше 10 тысяч богато иллюстрированных томов. Услугами этой библиотеки пользовались многие ученые и просто любители истории, поэзии и науки, причем нередко посетители и сами дарили библиотеке редкие рукописи и книги.
Все шло очень хорошо, вот только страну время от времени сотрясали междоусобные схватки между шиитами и суннитами. К власти попеременно приходили то одни, то другие.
В 1059 году победила суннитская ветвь, а владелец самой большой библиотеки в Багдаде, на свою беду, принадлежал к шиитам. Фанатики осадили дом, где размещались книги, и подожгли его. Уцелело очень немногое...
Немало библиотек существовало и в Каире. Особой известностью пользовался «Дом мудрости», созданный еще в 1005 году. Количество книг по всем отраслям знания, хранившихся здесь, было столь велико, что только томов по астрономии насчитывалось 6500.
Пользоваться сокровищами «Дома мудрости» мог каждый желающий. Здесь не только вникали в суть прочитанного, но и переписывали книги, а также устраивали публичные диспуты по разным отраслям знаний.
Но ничто не вечно... Процветанию библиотеки «Дома мудрости» пришел конец, по историческим меркам довольно скорый.
С 1065 по 1072 год Египет изнемогал в борьбе с природой. Все эти годы разлив Нила был столь мал, что сельское хозяйство Египта пришло в полный упадок. Голод и анархия воцарились в стране.
Халифу стало не до книг, он думал только о том, как сохранить хотя бы призрак власти. Даже халифские жены просили на улицах милостыню, хотя и подавать-то было некому. Турецкие наемники, которым не из чего было выплачивать жалование, разграбили сокровища «Дома мудрости» и по дешевке продавали их любому, кто еще был в состоянии интересоваться книгами.
Караван верблюдов, перевозивший около 40 тысяч томов, подвергся нападению одного из полудиких берберских племен. Для этих разбойников книги не представляли никакой ценности. Они раздирали роскошные кожаные переплеты и делали из них примитивные сандалии, а книжные листы бросали в костры, на которых готовили еду. Книг было так много, что из их пепла возник целый холм, быстро засыпанный песком пустыни. И долго еще это возвышение называлось Холмом книг. (...)
В июле 1915 года немцы разгромили небольшой французский городок Сен-Вааст, где были сосредоточены книги и рукописи окрестных монастырей, и около 50 тысяч редких изданий превратилось в пепел. Восстановленное и реконструированное в последующие годы книгохранилище вновь пострадало от немецких фугасов в 1940 году.
Всего же в годы Второй мировой войны только в одной Франции девятнадцать муниципальных библиотек и две университетские потеряли два миллиона томов. В других странах количество утраченных книг превышало десятки миллионов. 150 тысяч томов погибло только при бомбежке английского города Ковентри. (...)
В Польше в 1939 году немцы забрали наиболее ценные издания, все остальное было уничтожено. 102 библиотеки Варшавы и Кракова остались пустыми.
А в оккупированной Чехословакии осенью 1942 года немецкое командование предписало изъять из библиотек произведения чешских писателей, как современных, так и прошлых веков. Изъятию также подлежали книги еврейских авторов и переводы на чешский язык любых английских, французских и русских литераторов.
Вот что докладывал в вышестоящие инстанции оберштурмбанфюрер доктор Форстер, когда немцы уже стояли перед Ленинградом: «В Царском Селе... изъята библиотека, содержащая от 6 до 7 тысяч изданий на французском и более 5 тысяч русских книг и рукописей... Мы собрали богатую жатву в библиотеке Академии наук Украины, где находилось сокровище из редчайших манускриптов персидской, абиссинской и китайской литературы, летописи России и Украины, первые книги, выпущенные первым русским печатником Иваном Федоровым... В Харькове несколько тысяч ценных изданий в роскошных переплетах были конфискованы в библиотеке Короленко и отправлены в Берлин. Все прочее уничтожено». (...)
Книгами порой топили печи, страницами древних изданий и драгоценных рукописей вместо обоев оклеивали стены, заклеивали на зиму окна. Вспомним, как у Пушкина издатель «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина» сокрушался, что Иван Петрович «оставил множество рукописей», которые «частию употреблены его ключницею на разные домашние потребы. Таким образом прошлою зимою все окна ее флигеля заклеены были первою частию романа, которого он не кончил».
В XIV веке один ученый-библиофил, играя в волан, обратил внимание на то, что его ракетка оклеена древним пергаментом, покрытым латинскими письменами. Вглядевшись в текст, он обнаружил, что перед ним фрагмент несохранившегося сочинения древнеримского историка Тита Ливия. Библиофил побежал к человеку, изготовившему ракетку. В его мастерской он узнал, что остальные части рукописи также были употреблены на изготовление ракеток и к тому времени бесследно исчезли. (...)
А в 1854 году в Египте была обнаружена мумия, заключавшая в себе драгоценное послание из далекого прошлого – использованный для ее набивки папирус со стихами древнегреческого поэта Алкмана (вторая половина VII века до н.э.)
Это один из немногих образчиков творческого наследия поэта, которое, увы, почти полностью утрачено. Можно ли назвать бальзамировщика варваром или мы должны быть ему глубоко благодарны?
После смерти одного из первых русских библиофилов в.Г.Анастасевича вся его бесценная библиотека, включавшая первопечатные книги и древние рукописи, была упакована в кули и свалена в сарай. Там она пролежала двадцать лет и начала гнить от сырости, после чего решено было выставить ее на торги. Никто из библиофилов не знал об аукционе, на него явились одни маклаки и маляры – им нужна была бумага для обоев. Кули с книгами покупались рабочими по тридцать копеек за пуд. Когда аукцион был уже завершен, о нем узнал один из сотрудников Публичной библиотеки. Он бросился к малярам, но опоздал: почти все уже пошло в дело. Библиотекарю удалось спасти очень немногое. К своему ужасу, в купленном куле (а их было продано несколько десятков) он обнаружил редчайшие книги.
В 1869 году академик И.И.Срезневский обнаружил 166 обгоревших и порванных листков – все, что осталось от сорока восьми древнерусских книг, среди которых оказались издания XI и XII веков. Их фрагменты в течение многих лет служили переплетами, ярлыками и закладками. Ученые пришли к выводу, что книги были похищены шведами в начале XVII века при разграблении новгородских книгохранилищ. Об их уникальности говорит тот факт, что до нашего времени сохранились только две древнерусские рукописные книги второй половины XI века – Остромирово Евангелие и Изборник Святослава, они же и самые древние среди восточнославянских рукописей. (...)
Пример варварского обращения с книгами описал краевед и библиофил А.Ф.Палашенков.
Перед войной Андрей Федорович в качестве научного сотрудника музея приехал в командировку в Тобольск. Там, зайдя по делам в некое учреждение, он с ужасом увидел, что несколько человек выбирают из книжного развала книги и, отрывая от них переплет, бросают книжный блок в одну сторону, переплет – в другую. «Что вы делаете?» - в изумлении спросил Палашенков. В ответ прозвучало: «Устарели, никому не нужны, места занимают много, приказано их сжечь, но перед этим нужно оторвать переплеты, так как картон может пригодиться – все-таки ценный материал...»
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это старинные книги из библиотеки Тобольской духовной семинарии, а также из библиотек других учебных заведений города.
Палашенков упросил отдать ему книги для музея. Потом он доставал ящики, грузил спасенное на пароход, истратил на это все деньги, что были при нем, - и казенные, и личные.
Завершил историю весьма показательный эпизод. В Омске некая начальственная дама, курировавшая музей, попросила показать ей привезенные из Тобольска книги. Посмотрев, она изрекла: «Как мне вас жаль, Андрей Федорович, вы столько потрудились, так умучились, а ведь тут нет ни одной хорошей книги...»
На сегодняшний день эти книги – подлинные жемчужины в собрании научной библиотеки Омского литературного музея. - В.П.Мещеряков, М.Н.Сербул. Книжные тайны, загадки, преступления.
и два
БИБЛИОТЕКИ В ОГНЕ
Древнейший и злейший враг книг -- огонь. Украденная книга находит себе новое место, духовное содержание ее не пропадает. Огонь растворяет ее в небытии. Никто еще не взялся за траурный труд -- составить подробную историю и статистику сожженных книг и библиотек. В черной бездне веков видим мы лишь зарницы горящих библиотек. Причиной пожаров бывало порой легкомыслие служащих или читателей библиотек, порою же -- пожары в соседних зданиях, откуда огонь перекидывался на хранилища знаний. Но чаще всего библиотеки не сгорали, а сжигались. Обычно приводят в пример историю Александрийской библиотеки. И, наверное, не потому, что она была сожжена. Такая судьба постигла ведь и библиотеки Триполи, Константинополя и многие сотни других знаменитых собраний. Случай сделался популярным скорее благодаря анекдоту. Когда арабы захватили Александрию, гласит анекдот, военачальник Амр обратился к халифу Омару с вопросом, что делать с библиотекой, с книгами. --
Если книги содержат то, что давно записано в коране, они никому не нужны. Если содержат иное, они опасны. А следовательно -- их необходимо сжечь,-- прозвучал ответ. И по приказу халифа книги и пергаментные свитки были распределены по четырем тысячам бань Александрии, которые топились этими книгами в течение шести месяцев. Те, кто любит анекдоты, утверждают, что так оно и было. Наверное, потому, что ответ халифа эффектен и в рассказе производит впечатление. Но те, кто не любит прикрас, с возмущением отвергают эту историю, считая ее праздной и злонамеренной выдумкой. Халиф Омар никогда не бывал в Александрии, к тому времени в знаменитой библиотеке книг уже не было, четыре тысячи бань Александрия никогда не имела, пергамент для топки не годится и т. д. Начало этому спору было положено арабским историком
Абу-ль-фараджем, который несколькими словами коснулся этого события в одной из своих хроник. Ранке и Гумбольдт считают эту историю недостоверной. Согласно им, 400 000 свитков всемирно известной Александрийской библиотеки, основанной Птолемеями, сгорело в Брухейоне, когда город был взят войсками Юлия Цезаря. 30 000 свитков находилось в храме Сераписа, и они уцелели, но через три с лишним столетия, в 389 году, были сожжены александрийским епископом Феофилом. Арабы, вероятно, нашли лишь жалкие остатки, но, как говорит Ранке, они их не тронули, как не тронули и сокровищ языческих и христианских храмов. Амр терпеть не мог грабежа и удовлетворился традиционной данью.
Достоверно или нет мнение халифа Омара о книгах, с подобными девизами сжигали книги и до и после него. "Против книг велись также войны, как и против народов. Римляне сжигали сочинения евреев и христиан; евреи -- книги язычников и христиан; христиане бросали в костер труды евреев, язычников и еретиков. При взятии Гранады кардинал Хименес испепелил пять тысяч коранов. Несметное множество не нравившихся им книг сожгли английские пуритане. Один английский епископ спалил библиотеку собственного храма. Рассказывают, что и Кромвель отдал приказ сжечь библиотеку Оксфордского университета". Цитату продолжить нетрудно. В Швейцарии Цвингли бросал в огонь католические книги, Лютер и Меланхтон складывали костры из книг Цвингли. Католики жгли протестантские библии, Кальвин жег библии католические. Сочинения Спинозы сжигались и католической, и протестантской, и иудаистской церковью. Все это давно известно и имеет свои исторические причины.
Враг, ворвавшийся в город, думает недолго (если вообще думает) и страсти свои охлаждает огнем. Теологи, напротив, думали очень долго и, дабы опровергнуть противоположное мнение, наиболее эффективным аргументом избрали костер. Огненная гибель книг оборачивается комедией, когда книги предстают перед судом, суд выносит приговор, и палач приводит приговор в исполнение.
КНИГИ НА КОСТРАХ
Одним из выдающихся историков времен императора Августа был Тит Лабиен, обладавший дурной привычкой писать только правду. Именно из-за этой привычки и начались у него неприятности с верноподданническим сенатом. Тита Лабиена обвинили в республиканстве, а сочинения его приговорили к сожжению. Гордый римлянин не вынес такого унижения, заперся в склепе своих предков и вскрыл себе вены.
При императоре Тиберии подобная судьба постигла и другого римского историка, Кремуция Корда. Он тоже не смог вынести позора и покончил с собой, умерев голодной смертью.
Оба случая довольно поучительны, ибо в них явственно видны причины сожжения книг: 1) уничтожение опасных духовных ценностей; 2) унижение авторов в глазах публики. Уничтожение удается не всегда. Бывает, сохраняется несколько экземпляров, и, когда времена и воззрения меняются, книга, спасшаяся от огненной смерти, подобно зернышку, попавшему на плодородную почву, начинает прорастать и плодоносить. А воззрения меняются постоянно. В книгах обоих римлян Калигула уже никакой опасности не видел и хождение их разрешил. Изнанка туч -- из серебра, гласит английская пословица. И в клубах дыма, поднимающегося над горящими книгами, тоже есть толика серебра и даже золота: это -- деньги, которые будущие библиофилы заплатят за немногие спасенные судьбой экземпляры сожженной книги.
ПОПАВШАЯ В ВЕНГРИЮ САМАЯ РЕДКАЯ КНИГА МИРА
Габриэль Пеньо, замечательный французский библиограф, пишет, что самая редкая книга мира принадлежит перу Мигеля Сервета. Кто же он, этот Мигель Сервет? Испанец, родился в 1509 году в Вильянуэва, что в Арагоне. Получил диплом врача и поселился в Париже. Как нередко бывало в те времена, владение только одной отраслью знания его не удовлетворяло, и он посвятил себя сочинению книг по философии и теологии, в которых напал на основные христианские догматы, в публичной полемике бросил вызов Парижскому университету, опоре церковного мракобесия в те времена, и вынужден был бежать. В Женеве был осужден кальвинистами, схвачен и приговорен к казни на костре (На том месте, где сгорел Сервет, в 1903 году протестанты поставили ему памятник. Времена меняются. В том же городе, там, где Рона впадает в Женевское озеро, есть небольшой островок, носящий имя Руссо; на острове -- памятник французскому мыслителю. В 1763 году по приговору женевского магистрата здесь были сожжены палачами его "дерзкие и скандальные сочинения, цель которых -- уничтожение веры и свержение законных
правительств". Много воды утекло с тех пор из Роны в Женевское озеро). Приговор гласил:
"Мы, Синдики, уголовные судьи этого города, выносим и излагаем письменно наше решение, согласно которому тебя, Мигель Сервет, мы
приговариваем в оковах быть доставлену на площадь Шампль, привязану к столбу и заживо сожжену вместе с твоими книгами, писанными и печатанными тобою, до полного испепеления". Этот жуткий приговор был приведен в исполнение 27 октября 1553 года. Огненная мука Сервета длилась два часа: ветер все время отдувал от него пламя. "Дайте мне умереть! -- кричал Сервет с костра.-- Сто дукатов отобрали у меня в тюрьме, неужто не хватило на дрова?" Книга, горевшая вместе с Серветом, вышла в свет за несколько месяцев до казни во Вьенне, что во Франции. Длинное название ее гласило -- "Christianismi restitutio..." (Восстановление христианства...). Жизнь ее была короткая, и она не успела распространиться. Палачи сожгли весь тираж, и долгое время считалось, что произведение не сохранилось. Однако спустя много-много лет один экземпляр ее был обнаружен в Англии. За книгу платили большие деньги, несмотря на очень плохое состояние ее. Она переходила из рук в руки, пока не была, наконец, приобретена парижской Национальной библиотекой. Все были убеждены, что экземпляр этот -- уникум. И вот пошли слухи, что где-то в Трансильвании сохранился еще один экземпляр, в состоянии куда лучшем, чем парижский. Слух оправдался. Редкость редкостей находилась во владении трансильванского канцлера Шамуэля Телеки. Как она к нему попала, неизвестно. По пометам на книге видно, что до Телеки владельцами ее были два венгра. Одна помета относится к 1665 году и говорит о том, что книга приобретена в Лондоне неким Маркушем Даниэлем Сентивани. Следующим владельцем был Михай Алмаши. О нем известно больше, чем о его предшественнике. Родился в Хомороде-Алмаше, учился за границей и в 1692 году был избран епископом Коложвара.
О книге услыхал император Иосиф II и захотел ее приобрести. Канцлер Телеки лично отвез ее в Вену и преподнес в подарок дворцовой библиотеке. За щедрость император наградил Телеки алмазным перстнем стоимостью в 10 000 форинтов. Так рассказывает австриец Франц Грэффер (Kleine Wiener Memoiren und Wiener Dosenstiicke. Miinchen, 1918. Во втором томе Грэффер подробно рассказывает о книге Сервета в главе под названием "Драгоценная жемчужина венской придворной библиотеки").
ПАРАД ПО СЛУЧАЮ СОЖЖЕНИЯ КНИГ
В 142 номере "Vossische Zeitung" от 1749 года опубликована краткая заметка о книжном аутодафе. Автором преступной книги был некий Рохецанг фон Изецерн, занимавшийся историей Чехии и излагавший свои взгляды на наследственные права австрийского императорского дома. Мария-Терезия сочла эти взгляды вредными и повелела предать книгу в руки палача. Книга была сожжена в 9 часов утра на Нойе Маркт, после чего палач прошествовал до Шоттен-Тор, где в торжественной обстановке пригвоздил к возведенной по этому случаю виселице имя автора.
В XVII и XVIII веках сожжение книг было, вероятно, явлением настолько будничным, что описывать церемонию подобного газеты считали ненужным. Если мы хотим узнать, как это происходило, нам следует обратиться к другим источникам. На одном из книжных аутодафе во Франкфурте присутствовал Гете, и вот как он описывает эту церемонию:
"Право же, трудно представить себе что-нибудь страшнее расправы над неодушевленным предметом. Кипы книг лопались в огне, их ворошили каминными щипцами и продвигали в пламя. Потом обгорелые листы стали взлетать на воздух, и толпа жадно ловила их. Мы тоже приложили все усилия, чтобы раздобыть себе экземпляр этой книжки, но и кроме нас многие умудрились доставить себе это же запретное удовольствие. Словом, если бы автор искал популярности, то лучше он и сам бы не мог придумать" (Гете И. В. Собр. соч.: В 10-ти т. М., 1976, т. 3, "Поэзия и правда", кн. 4, с. 126). Либо процедура была слишком поверхностной, либо фантазия поэта дополнила разрозненные листы до целых экземпляров. В городском архиве Франкфурта хранится достоверный протокол подобного акта (Heuben H. H. Der polizeiwidrige Goethe. Berlin, 1932, S. 3-- 4. 156): к сожжению приговаривали сочинения какого-то мастерового, страдавшего излишним религиозным рвением. Нещадно длинными предложениями этот официальный документ описывает зрелище на потребу толпе, состоявшееся 18 ноября 1758 года:
"После того, как командующий здешним гарнизоном отдал рапорт главе города и господам из магистрата и шесть барабанщиков под началом тамбурмажора во второй раз огласили площадь дробью тревоги, выступили четверо гражданских судей, одетых по случаю публичной казни в красные мантии, и главный судья, также одетый в красную мантию с гербами, красным своим жезлом дал знак внести четыре связки еретических книг в центр круга, образованного шестьюдесятью солдатами, что и было выполнено палачом с помощью четырех подручных, после чего в круг вступили двое свидетелей, подтверждающих достоверность данного протокола, а глава города и господа из магистрата с их парадно одетым эскортом остались у входа в означенный круг. После того, как уже упомянутые шесть барабанщиков, находившиеся внутри
круга, по приказу тамбурмажора пробили в третий раз тревогу, господин главный судья огласил публике верховный указ и отдал приказ палачу достойным образом сжечь вышеупомянутые подлые книги, что послужило знаком шестнадцати мушкетерам под командой младшего лейтенанта образовать в целях безопасности внутри большого круга круг маленький, в центре которого пучком соломы палач поджег костер высотою в три фута, и потом, когда костер уже горел, с помощью своих подручных он разрубил все четыре связки книг и, пачками вырывая из них страницы, стал швырять их в огонь, где они съеживались и сгорали на глазах множества зрителей, как местных, так и приезжих, расположившихся в окнах домов, которые окружают площадь". Такие "торжества" собирали еще большие толпы, когда выносился и приводился в исполнение смертный приговор не только
книгам, но и автору, находящемуся в бегах. Повесить можно лишь того, кто пойман,-- истина старая. Какой-то слабоумный законодатель этот принцип расширил, найдя способ повесить и того, кто не пойман. Распространились пресловутые казни in effigie (В изображении, символически (лат.)). He имея возможности затянуть петлю на шее преступника, осужденного заочно, его казнили символически. Писали его имя на табличке, которую, как и было сделано в Вене, палач пригвождал к виселице. В XVI и XVII столетиях этим не удовлетворились. К вящему удовольствию толпы, вешали или сжигали изображавшую беглеца соломенную куклу. Так в 1566 году казнен был парижским судом ученый и типограф Анри Этьенн. Его приговорили к смертной казни и вместе с книгами сожгли in effigie на Гревской площади. Сам автор заблаговременно спасался в Овернских горах, где в то время еще стояла зимняя погода и все было покрыто льдом и снегом. Позднее Анри Этьенн не раз вспоминал свою казнь со словами: "Никогда не мерз я так, как во время моей казни в Париже".
СЪЕДЕННЫЕ КНИГИ
Человеческая находчивость породила еще большее унижение человеческого достоинства, нежели сожжение книг. Истории известны случаи, когда по приговору суда сочинитель должен был съесть собственную книгу. Поскольку содержание книги ядовито, то пусть этим ядом отравится сам автор -- таково "идейное" обоснование приговора. Самая старая из известных казней этого рода датируется 1523 годом. Имя жертвы, как бывает порою с именами, оказалось роковым. Звали его Йобст Вайсбродт (нем.-- белый хлеб). Написал он какую-то бунтарскую листовку, и в наказание саксонский курфюрст вынудил его съесть собственный памфлет (Baur S. Denkwiirdigkeiten. Dim, 1819, VII, S. 332). В 1643 году в Скандинавии была отпечатана анонимная листовка под названием "Dania ad exteros; de perfidia Sueco-rum" (Обращение Дании к иностранцам; о вероломстве шведов (лат.)). Автора выследили и арестовали в Швеции (Hilgers J. Der Index der verbotenen Biicher. Freiburg im Breisgau, 1904, S. 238). Приговор звучал необычно. Преступнику предложили выбор: либо он свой пасквиль съест, либо ему отрубят голову. Голова оказалась сочинителю дороже желудка, и он выбрал съедение. Судьи проявили милосердие: брошюру было позволено есть не сырой, а сваренной в супе. Так обычно обходились с авторами, которые нападали на нравственные принципы высокопоставленных особ. Хитрые властители почитали за более умное обречь автора на пожизненный позор, чем сделать из него мученика, послав его на плаху. Княжеской желчи давали пищу не только плебеи. Веймарский герцог
Бернат не пощадил и императорского советника Исаака Фольмера, барона. Коли посмел писать барон перченые памфлеты против герцога, то пусть он сам их и съест, не жалуясь на пресность продукта. Горше всего пришлось Андреасу Олденбургеру в 1668 году. Под псевдонимом издал он книгу "Constantini Germa-nici ad Justum Sincerum Epistola de peregrinationibus Germanorum" (Константина Германика, преданного Справедливости и Откровенности, Письмо о похождениях Германцев (лат.)). Любовь к истине побудила автора разоблачить любовные приключения одного немецкого князя. Имя сочинителя было раскрыто, и знаменитого юриста, пуританина-публициста привлекли к судебной ответственности. Олденбургер должен был съесть злокозненную книжку и в процессе съедания избиваем был кнутом (Рассказано И. К. Эльрихом в предисловии к аукционному каталогу библиотеки Перара (1756)). Большего позора сочинители не испытывали. Истории известны, однако, и более бредовые наказания. Пьер Раме (Питер Рамус) был одним из наиболее образованных гуманистов XVI века. В двух своих сочинениях он напал на аристотелевскую схоластическую логику, оплотом которой была в те времена всемогущая Сорбонна. В научной дискуссии с Пьером Раме Сорбонна потерпела поражение. И тогда был издан королевский декрет, запрещавший распространение обеих книг. Такое случалось не впервые. Декрет касался, однако, и самого Раме. Под угрозой телесного наказания ему запрещалось впредь вызывать Парижский университет на публичные дискуссии. Но в жажде мщения Сорбонна этим не удовлетворилась. Провоцированный ею декрет шел дальше. Под угрозой телесного
наказания Раме запрещалось чтение философских и логических сочинений. Венцом декрета была чудовищнейшая глупость всех времен: ученому запрещалось читать обе инкриминированные ему книги, написанные им самим. - Иштван Рат-Вег. Комедия книги.
раз
Первые книжные собрания возникли очень давно. Наиболее древний фрагмент египетского папируса с иероглифами датируется приблизительно 2400 годом до н.э. В Древнем Египте появились и первые библиотеки.
Выглядели они совсем иначе, чем нынешние. Стеллажей там не было. Папирусные свитки хранились в узких стенных нишах или же в деревянных коробах на четырех ножках. На одном папирусе, каким бы он ни был длинным, целая книга не умещалась. Для этого приходилось использовать несколько папирусов. Например, для «Одиссеи» Гомера их потребовалось около двух с половиной десятков.
Но войны, пожары и наводнения привели к тому, что от бесценных памятников письменности до нас дошли жалкие крохи. Самое большое богатство человека – знания, накопленные веками – оказалось беззащитным перед временем и стихиями. В истории книги было немало печальных дат. И вот только некоторые из них.
В просвещенном Риме процветали искусство и литература. Но в городе несколько раз бушевали сильные пожары. Из-за плотной застройки от малейшей искры часто выгорали целые кварталы. Папирусы же в таких случаях горели особенно хорошо.
Таким образом человечество лишилось многих уникальных литературных памятников, среди которых 109 произведений Плавта, вся поэзия Цицерона, большая часть «Сатирикона» Петрония, 107 из 142 книг римской истории Тита Ливия, из 500 томов «Естественной истории» Плиния Старшего осталось только 37 и т.д. (...)
Еще в III веке н.э. император Константин Великий повелел создать библиотеку, которая уже с момента своего возникновения насчитывала 7 тысяч самых разных книг. К 475 году их было уже около 120 тысяч.
В 1204 году Константинополь был взят крестоносцами. Особую ненависть у них вызывала книжная ученость византийцев, поэтому книги крестоносцы просто жгли.
День 29 мая 1453 года стал самым черным в истории Византии. Константинополь пал под натиском турок. Три дня продолжались резня и разграбление. Победители жгли и ломали все, что попало под руку, в том числе и книги. Очевидец свидетельствовал: «От отделанных с невероятной роскошью молитвенников отрывали покрывавшие их драгоценные металлы, потом их либо продавали в таком изуродованном виде, либо выбрасывали. Они швыряли в пламя все миниатюры и поддерживали ими огонь в своих кухнях».
В Европе во время крестьянской войны в Германии (1524-1526) восставшие уничтожали ненавистные господские замки и монастыри, а в первую очередь все, что было связано с письмом. Во всех рукописях и книгах они видели только одно – записи их постоянно растущих долгов владельцам господских и монастырских угодий, поскольку были поголовно неграмотны.
Автор капитального исследования «Книги в огне. История бесконечного уничтожения библиотек» Люсьен Поластрон отмечает: «С первых веков эры, называемой нашей, прирожденная и несколько рискованная склонность античной власти к нанесению вреда постепенно уступает место организованному абсолютизму, стремящемуся придушить в зародыше любые интеллектуальные блуждания. Ранние христиане (или евреи), как впоследствии и мусульмане, были людьми одной книги, а это убеждение часто влекло за собой презрение ко всем другим и даже их уничтожение».
Так, в 303 году римский император Диоклетиан издал приказ об уничтожении христианских храмов и книг. Но, уничтожая чуждые им книги, римляне охладевали и к собственным. Им стало не до литературы и наук. Северные варвары со всех сторон теснили Римскую империю, уничтожали города и библиотеки.
Приверженцы христианства тоже истребляли наследие предков. В конце VI века папа Григорий I приказал уничтожить сохранившиеся сочинения прославленных римских авторов – Тита Ливия, Цицерона и многих других, дабы они не могли впредь смущать души истинно верующих.
На протяжении многих столетий библиотеки на Западе состояли всего из нескольких томов, запрятанных в тяжелые сундуки и извлекаемых из них в редчайших случаях. Книги в буквальном смысле были драгоценными. Их переплеты, украшенные золотом и каменьями, стоили весьма дорого, а труд переписчиков и иллюстраторов всегда оплачивался очень щедро. Книги старались спрятать подальше от врагов и воров. Иной раз и сами владельцы забывали, куда их поместили. В Х веке книги одного из римских пап были захоронены столь тщательно, что они истлели, забытые всеми.
Особое место в средневековых библиотеках занимали богатые еврейские книгохранилища. В них преобладали медицинские либо мистические сочинения (Авиценна, Гиппократ, наряду с Аверроэсом, не говоря уж о Библии и Талмуде). Большая часть этих книг, с точки зрения господствующей христианской церкви, противоречила Библии.
В 1239 году папа Григорий IХ издал секретный циркуляр, в котором приказывал всем монахам и прелатам Франции, Испании, Англии и Португалии собрать еврейские книги и передать их на рассмотрение специальной комиссии, которая должна была определить их «вредность».
Первыми откликнулись французы: даже не потрудившись как следует ознакомиться со всеми «богопротивными» книгами, они немедля устроили торжественное сожжение четырнадцати возов иудаистской литературы (1242). Потом это аутодафе повторялось еще несколько раз, последний случай имел место в Париже в 1309 году.
Почти при всех средневековых монастырях имелись библиотеки и скриптории – мастерские по переписыванию священных текстов.
Но английский король Генрих VIII в ХV веке отверг власть папы и объявил себя главой английской церкви. При этом он закрыл около восьми сотен монастырей, не признававших его, конфисковал все их имущество, а стало быть, и библиотеки, которые в его глазах не представляли особой ценности.
Когда знаменитый автор «Декамерона» Джованни Боккаччо попросил в одном из монастырей разрешения посетить скрипторий, ему сказали: «Ступайте, там открыто». Войдя в мастерскую, он увидел, что между пюпитрами для переписывания книг растет трава, и дождь льет прямо на книги.
Король Англии Эдуард VI пошел по стопам Генриха, приказав в 1550 году уничтожить «рукописи старого учения». Богатейшую Вестминстерскую библиотеку усердно очистили от всяческой «скверны», из Оксфорда книги вывозили целыми подводами, причем среди «опальных» изданий оказались даже математические трактаты.
Книги, которые почему-либо были неугодными властям, публично сжигали. Тянулось это так долго, что лондонцы начали жаловаться: из-за гари от костров в центре города стало нечем дышать.
А в XV веке Козимо Медичи, правивший Флоренцией, собрал библиотеку, вызывавшую зависть у всех книжников, и основал «Публичную библиотеку рода Медичи». Его дело продолжил внук – Лоренцо Великолепный, не только библиофил, но и поэт.
Но Савонарола, обличавший власть имущих и призывавший народ к аскетизму, всемерно способствовал падению авторитета рода Медичи и разграблению тех художественных сокровищ, которые они собрали.
В 1497 году по приказанию Савонаролы, ставшего неофициальным властителем всего края, на площади Синьории во время карнавала зажгли большой костер. По мановению руки неистового монаха в него полетели картины и рисунки прославленных мастеров, театральные принадлежности и столь хорошо горевшие книги: произведения греческих и латинских классиков, а заодно и современных авторов.
Но дни Савонаролы, замахнувшегося на авторитет самого папы, были уже сочтены. Он был отлучен от церкви, повешен и сожжен на той же самой площади.
Иногда смертный приговор выносился одновременно и книге, и ее автору, а последний, проведав об этом, сразу же пускался в бега. В таких случаях проводилась символическая «казнь». Имя сочинителя писали на табличке, которую палач (есть свидетельство, что так делали в Вене) пригвождал к виселице.
Хотя во Франции в 1546 году, на одной из парижских площадей все же сожгли известного ученого и типографа Этьена Доле, который был другом французского писателя Франсуа Рабле.
Шло время, а книги все еще продолжали жечь. В Германии сожжение «вредных» фолиантов проходило весьма помпезно.
Сохранился документ, в котором очень подробно описана церемония их сожжения в Франкфурте (1758).
«Господин главный судья огласил публике верховный указ и отдал приказ палачу достойным образом сжечь... подлые книги, что послужило знаком шестнадцати мушкетерам под командой младшего лейтенанта образовать в целях безопасности... круг... в центре которого пучком соломы палач поджег костер высотою в три фута, и потом, когда костер уже горел, с помощью своих подручных он разрубил все четыре связки книг и, пачками вырывая из них страницы, стал швырять их в огонь, где они съеживались и сгорали на глазах множества зрителей, как местных, так и приезжих, расположившихся в окнах домов, которые окружают площадь».
В XVIII веке во Франции свершилась Великая французская революция. Самыми распространенными лозунгами в это время были «Свобода, равенство, братство!» и одновременно «Аристократов – на фонарь!» И, как всегда при революциях любого масштаба, разрушались дворцы, а стало быть, уничтожались книги.
В 1791 году Учредительное собрание Франции решало: нужно ли использовать бесконечное множество книг на общую пользу или лучше совсем избавиться от них? Поскольку Учредительное собрание вскоре было распущено, проблема так и осталась нерешенной.
Официальную религию упразднили, а монастырские библиотеки конфисковали, чтобы избавиться от «хлама», то есть от религиозных сочинений любого рода. Книги, конфискованные из королевской и монастырских библиотек, расхищали все, кому не лень. Антиквары и дельцы черного рынка, местные и иностранные авантюристы за гроши приобретали редчайшие издания, которые несколько лет назад стоили целое состояние.
Один из русских послов в Париже приобрел для Екатерины II такие издания, нынешняя цена которых просто не поддается исчислению.
При Наполеоне I Бонапарте истребление книжных сокровищ прекратилось. Более того, французы вывозили книги из всех захваченных стран. Бонапарта трудно было заподозрить в библиофильстве, но рыночную ценность редких книг он знал хорошо.
Однако в XIX веке книжное богатство Франции вновь понесло потери. Бонапартистский режим пал, была создана Парижская коммуна. На улицах Парижа шли бои. Начались пожары. От трех прославленных парижских библиотек (Государственного Совета, Ратуши и Лувра) остались одни руины.
А теперь вновь вернемся к событиям XVI века, вошедшего в историю как век испанской инквизиции.
Европу эпохи Возрождения отличали, с одной стороны, небывалый расцвет всех искусств, с другой – религиозный фанатизм, огнем и мечом истребляющий все проявления свободной мысли.
На Латеранском соборе 1515 года была утверждена папская булла, в которой недвусмысленно говорилось о том, что уничтожению подлежат все сочинения, «переведенные с греческого, древнееврейского, арабского или халдейского как на латинский, так и на народные языки, книги, содержащие искажения вероучения и вредоносные догмы... равно как и клеветнические пасквили против особ высокого ранга».
Самой исполнительной среди европейских католических стран оказалась Испания, где инквизиция просуществовала до самого начала XIX столетия. Официально ее упразднили только в 1834 году.
В конце XV века под предлогом очищения от «скверны» иноверия из Испании были изгнаны сначала евреи, а потом и мавры.
В 1499 году около трех тысяч мусульман были насильственно крещены, а их книги были торжественно преданы огню.
В те годы книги стали чем-то вроде лакмусовой бумажки для выявления иноверцев и еретиков. Достаточно было уличить богатого купца или аристократа в чтении запрещенных книг – и его ждал костер, а имущество казненного переходило в королевскую казну. Список запрещенных «еретических книг» дополнялся чуть ли не ежемесячно, и уследить за пополнениями было практически невозможно.
В испанских портах трюмы кораблей, прибывавших из других стран, первыми досматривали не таможенники, а уполномоченные представители инквизиции – они искали еретические сочинения.
В 1556 году все книжные лавки Севильи в одночасье были опечатаны. На долгое время книжная торговля прекратилась, ибо все, что стояло на полках, тщательно пролистывалось.
Двадцать профессоров университета в Саламанке должны были проверить университетскую библиотеку и изъять сочинения запрещенных авторов. Почтенные ученые несколько месяцев изучали тома разных размеров и величин. Для перестраховки они порой выбрасывали книги, безупречные даже с точки зрения инквизиции.
К 1517 году инквизиция добралась и до Нового Света (Америки), чтобы не упускать из виду европейских переселенцев. Но эмигранты привезли с собой не так много книг, а вот у инков, майя, ацтеков, к удивлению завоевателей, их оказалось полно. Правда, вид у туземных книг был необычный.
Бумагу индейцам заменяли довольно плотные листы из коры белой ивы или измельченного и особым образом обработанного кактуса. Эти листы складывались гармошкой или прошивались насквозь. Вместо букв на них наносили стилизованные изображения животных, черепов и искаженных лиц. Туземные книги содержали сведения по истории и мифологии местных племен, а также астрономические знания.
Один вид этих необычных книг вызывал у инквизиторов раздражение и отвращение. Колдовские непонятные знаки без раздумий отправлялись в огонь!
Один из ревнителей католицизма тех лет писал, что хранители веры ознакомились с индейскими рукописями, но «поскольку не оказалось ни одной, где не было бы суеверий да бесовских выдумок, сожгли все до единой, что очень сильно их (туземцев. – авт.) потрясло и причинило им большое горе.
И это продолжалось, пока от уникальных книг не остались жалкие крохи, над расшифровкой и изучением которых в наше время трудится не одно поколение ученых.
Бумагу и примитивное книгопечатание изобрели в Китае. Самые древние тексты, печатавшиеся с гравированной деревянной доски, датируют началом VIII века. А как «жилось» книгам в Поднебесной? Не так уж и просто, если задуматься...
Собственно письменность в Китае появилась в XIV веке до н.э. К сожалению, сохранившиеся до наших дней тексты представляют собой в основном лишь предсказания гадателей. Подлинные памятники древней китайской литературы датируются 800 годом до н.э.
Вплоть до II века до н.э. в Китае писали на бамбуковых пластинках или деревянных дощечках, перевязанных шнурками. Они горели очень хорошо...
Борьба с инакомыслием в Китае началась в 221 году до н.э., когда единоличным правителем всей страны стал Цинь Шихуанди, добившийся власти коварством и жестокостью. Он провозгласил себя императором и основал династию Цинь.
Чтобы подданным не с чем было сравнивать социальное и политическое состояние страны в настоящем и прошлом, император повелел уничтожить все исторические хроники, философские трактаты и классическую литературу.
В итоге оставили лишь историю династии Цинь, благо она была краткой, трактаты по сельскому хозяйству и медицине, а также «Книгу перемен» (сборник пророчеств), поскольку император был крайне суеверен.
К всеобщей радости, император жил недолго. После его смерти в стране началось повальное увлечение филологией и философией.
Основатель новой династии (Хань) Лю Бан признавал пользу наук. Более того, он был уверен, что миром владеет тот, кто владеет книгами. Сейчас этот тезис звучит несколько иначе («информация» вместо «книги»), но его суть осталась неизменной.
Мысль была хороша, но реализовать ее Лю Бану не удалось. Уже в 207 году до н.э. в результате сражения с очередным претендентом на трон столица запылала. Сколько при этом погибло книг, неизвестно.
Проходили века: одни писали книги, другие их собирали и читали, а третьи с энтузиазмом уничтожали...
Так, император Юань Ди, прилежно собиравший книги, в 554 году уже новой эры, когда его столица была окружена неприятелем, сам поджег 140 тысяч свитков. Созерцая полыхающие источники мудрости, он пришел в такое возбуждение, что, колотя по колоннам дворца двумя своими мечами, начал кричать: «Этой ночью одновременно с военной гибнет и гражданская культура!»
А в 1772 году император Цяньлун задумал создать образцовую библиотеку. По государственным и частным архивам начали собирать все редкие книги, как рукописные, так и печатные. Были сделаны изящные шелковые переплеты, цвет которых обозначал принадлежность книги к той или иной тематике: религиозные произведения – зеленый, исторические – красный, философские – синий. То, что не попадало ни в одну из рубрик, переплеталось в серый цвет.
Намерение императора было достойно всяческой похвалы и уважения, если бы не одно «но». Он не забыл напомнить, что книги, в которых будет сказано что-либо против его династии, «нужно отложить, чтобы уничтожить огнем».
В результате 11 июня 1778 года в Пекине был разожжен огромный костер из изъятых книг. И это зрелище китайцы могли наблюдать целых двадцать четыре раза, вплоть до 1782 года.
Наступил просвещенный XIX век – век пара и электричества, железных дорог и колониальных экспансий. Китай, кроме последнего, все это не слишком затронуло. Страна была вновь захвачена пламенем гражданских войн. В китайскую междоусобицу вмешались европейцы. Уже в 1860 году французы и англичане помогли императору подавить восстание, разумеется, с выгодой для себя.
Европейцы грабили китайские дворцы. Они не разбирались в иероглифах, бесценные памятники литературы их не интересовали, мародеры забирали себе драгоценные камни, золото и всевозможные редкости. А редчайшие книги гибли в огне и воде.
Раннее европейское Средневековье (V-X века) называют «Темным» потому, что народы этой эпохи в основном не имели своей письменности и практически не оставили о себе рукописных свидетельств.
Иное дело – средневековый исламский Восток. Здесь книга, особенно в каллиграфическом исполнении, почиталась и читалась, что способствовало созданию целой сети библиотек для всеобщего потребления.
Первая библиотека была основана в конце VII века в Багдаде при халифе Халиде ибн Язиде ибн Муавия, который сам характеризовал себя так: «Я не ученый и не невежда, я только коллекционировал книги».
В багдадской библиотеке хранились сочинения Аристотеля, Платона, Гиппократа, Галена, Евклида и других греческих и латинских авторов. А при прославленном в сказках «Тысячи и одной ночи» Гаруне аль-Рашиде на завоеванных землях перво-наперво изымались книги, которые потом передавались в багдадские библиотеки.
В начале IX века даже возникло правило: «Ни в коем случае не следует уничтожать книги, не зная, что они содержат». (...)
А потом халифом стал изворотливый и беспринципный Ибн Абу Амир, сохранившийся в людской памяти под именем аль-Мансура или Альмансора...
Альмансор счел, что власть важнее культуры, и всенародно предал огню библиотеку, которая бережно пополнялась его предшественниками. Прямо во дворе книгохранилища запылал огромный костер, в который полетело все, что не укладывалось в религиозно-идеологические рамки, - работы по логике, искусству, астрономии и уж тем более античные авторы.
Уцелели только немногие труды по лексикографии, грамматике и законам наследования. То, что пощадил огонь, побросали в колодцы, засыпав сверху грязью и камнями.
Книг, предназначенных к уничтожению, было так много, что Альмансору немалую часть пришлось «помиловать», а затем продать. Вырученных средств хватило, чтобы заплатить долги его наемной охране.
В конце Х столетия один из министров багдадского султана построил специальное роскошное здание для своего книжного собрания, которое насчитывало свыше 10 тысяч богато иллюстрированных томов. Услугами этой библиотеки пользовались многие ученые и просто любители истории, поэзии и науки, причем нередко посетители и сами дарили библиотеке редкие рукописи и книги.
Все шло очень хорошо, вот только страну время от времени сотрясали междоусобные схватки между шиитами и суннитами. К власти попеременно приходили то одни, то другие.
В 1059 году победила суннитская ветвь, а владелец самой большой библиотеки в Багдаде, на свою беду, принадлежал к шиитам. Фанатики осадили дом, где размещались книги, и подожгли его. Уцелело очень немногое...
Немало библиотек существовало и в Каире. Особой известностью пользовался «Дом мудрости», созданный еще в 1005 году. Количество книг по всем отраслям знания, хранившихся здесь, было столь велико, что только томов по астрономии насчитывалось 6500.
Пользоваться сокровищами «Дома мудрости» мог каждый желающий. Здесь не только вникали в суть прочитанного, но и переписывали книги, а также устраивали публичные диспуты по разным отраслям знаний.
Но ничто не вечно... Процветанию библиотеки «Дома мудрости» пришел конец, по историческим меркам довольно скорый.
С 1065 по 1072 год Египет изнемогал в борьбе с природой. Все эти годы разлив Нила был столь мал, что сельское хозяйство Египта пришло в полный упадок. Голод и анархия воцарились в стране.
Халифу стало не до книг, он думал только о том, как сохранить хотя бы призрак власти. Даже халифские жены просили на улицах милостыню, хотя и подавать-то было некому. Турецкие наемники, которым не из чего было выплачивать жалование, разграбили сокровища «Дома мудрости» и по дешевке продавали их любому, кто еще был в состоянии интересоваться книгами.
Караван верблюдов, перевозивший около 40 тысяч томов, подвергся нападению одного из полудиких берберских племен. Для этих разбойников книги не представляли никакой ценности. Они раздирали роскошные кожаные переплеты и делали из них примитивные сандалии, а книжные листы бросали в костры, на которых готовили еду. Книг было так много, что из их пепла возник целый холм, быстро засыпанный песком пустыни. И долго еще это возвышение называлось Холмом книг. (...)
В июле 1915 года немцы разгромили небольшой французский городок Сен-Вааст, где были сосредоточены книги и рукописи окрестных монастырей, и около 50 тысяч редких изданий превратилось в пепел. Восстановленное и реконструированное в последующие годы книгохранилище вновь пострадало от немецких фугасов в 1940 году.
Всего же в годы Второй мировой войны только в одной Франции девятнадцать муниципальных библиотек и две университетские потеряли два миллиона томов. В других странах количество утраченных книг превышало десятки миллионов. 150 тысяч томов погибло только при бомбежке английского города Ковентри. (...)
В Польше в 1939 году немцы забрали наиболее ценные издания, все остальное было уничтожено. 102 библиотеки Варшавы и Кракова остались пустыми.
А в оккупированной Чехословакии осенью 1942 года немецкое командование предписало изъять из библиотек произведения чешских писателей, как современных, так и прошлых веков. Изъятию также подлежали книги еврейских авторов и переводы на чешский язык любых английских, французских и русских литераторов.
Вот что докладывал в вышестоящие инстанции оберштурмбанфюрер доктор Форстер, когда немцы уже стояли перед Ленинградом: «В Царском Селе... изъята библиотека, содержащая от 6 до 7 тысяч изданий на французском и более 5 тысяч русских книг и рукописей... Мы собрали богатую жатву в библиотеке Академии наук Украины, где находилось сокровище из редчайших манускриптов персидской, абиссинской и китайской литературы, летописи России и Украины, первые книги, выпущенные первым русским печатником Иваном Федоровым... В Харькове несколько тысяч ценных изданий в роскошных переплетах были конфискованы в библиотеке Короленко и отправлены в Берлин. Все прочее уничтожено». (...)
Книгами порой топили печи, страницами древних изданий и драгоценных рукописей вместо обоев оклеивали стены, заклеивали на зиму окна. Вспомним, как у Пушкина издатель «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина» сокрушался, что Иван Петрович «оставил множество рукописей», которые «частию употреблены его ключницею на разные домашние потребы. Таким образом прошлою зимою все окна ее флигеля заклеены были первою частию романа, которого он не кончил».
В XIV веке один ученый-библиофил, играя в волан, обратил внимание на то, что его ракетка оклеена древним пергаментом, покрытым латинскими письменами. Вглядевшись в текст, он обнаружил, что перед ним фрагмент несохранившегося сочинения древнеримского историка Тита Ливия. Библиофил побежал к человеку, изготовившему ракетку. В его мастерской он узнал, что остальные части рукописи также были употреблены на изготовление ракеток и к тому времени бесследно исчезли. (...)
А в 1854 году в Египте была обнаружена мумия, заключавшая в себе драгоценное послание из далекого прошлого – использованный для ее набивки папирус со стихами древнегреческого поэта Алкмана (вторая половина VII века до н.э.)
Это один из немногих образчиков творческого наследия поэта, которое, увы, почти полностью утрачено. Можно ли назвать бальзамировщика варваром или мы должны быть ему глубоко благодарны?
После смерти одного из первых русских библиофилов в.Г.Анастасевича вся его бесценная библиотека, включавшая первопечатные книги и древние рукописи, была упакована в кули и свалена в сарай. Там она пролежала двадцать лет и начала гнить от сырости, после чего решено было выставить ее на торги. Никто из библиофилов не знал об аукционе, на него явились одни маклаки и маляры – им нужна была бумага для обоев. Кули с книгами покупались рабочими по тридцать копеек за пуд. Когда аукцион был уже завершен, о нем узнал один из сотрудников Публичной библиотеки. Он бросился к малярам, но опоздал: почти все уже пошло в дело. Библиотекарю удалось спасти очень немногое. К своему ужасу, в купленном куле (а их было продано несколько десятков) он обнаружил редчайшие книги.
В 1869 году академик И.И.Срезневский обнаружил 166 обгоревших и порванных листков – все, что осталось от сорока восьми древнерусских книг, среди которых оказались издания XI и XII веков. Их фрагменты в течение многих лет служили переплетами, ярлыками и закладками. Ученые пришли к выводу, что книги были похищены шведами в начале XVII века при разграблении новгородских книгохранилищ. Об их уникальности говорит тот факт, что до нашего времени сохранились только две древнерусские рукописные книги второй половины XI века – Остромирово Евангелие и Изборник Святослава, они же и самые древние среди восточнославянских рукописей. (...)
Пример варварского обращения с книгами описал краевед и библиофил А.Ф.Палашенков.
Перед войной Андрей Федорович в качестве научного сотрудника музея приехал в командировку в Тобольск. Там, зайдя по делам в некое учреждение, он с ужасом увидел, что несколько человек выбирают из книжного развала книги и, отрывая от них переплет, бросают книжный блок в одну сторону, переплет – в другую. «Что вы делаете?» - в изумлении спросил Палашенков. В ответ прозвучало: «Устарели, никому не нужны, места занимают много, приказано их сжечь, но перед этим нужно оторвать переплеты, так как картон может пригодиться – все-таки ценный материал...»
При ближайшем рассмотрении оказалось, что это старинные книги из библиотеки Тобольской духовной семинарии, а также из библиотек других учебных заведений города.
Палашенков упросил отдать ему книги для музея. Потом он доставал ящики, грузил спасенное на пароход, истратил на это все деньги, что были при нем, - и казенные, и личные.
Завершил историю весьма показательный эпизод. В Омске некая начальственная дама, курировавшая музей, попросила показать ей привезенные из Тобольска книги. Посмотрев, она изрекла: «Как мне вас жаль, Андрей Федорович, вы столько потрудились, так умучились, а ведь тут нет ни одной хорошей книги...»
На сегодняшний день эти книги – подлинные жемчужины в собрании научной библиотеки Омского литературного музея. - В.П.Мещеряков, М.Н.Сербул. Книжные тайны, загадки, преступления.
и два
БИБЛИОТЕКИ В ОГНЕ
Древнейший и злейший враг книг -- огонь. Украденная книга находит себе новое место, духовное содержание ее не пропадает. Огонь растворяет ее в небытии. Никто еще не взялся за траурный труд -- составить подробную историю и статистику сожженных книг и библиотек. В черной бездне веков видим мы лишь зарницы горящих библиотек. Причиной пожаров бывало порой легкомыслие служащих или читателей библиотек, порою же -- пожары в соседних зданиях, откуда огонь перекидывался на хранилища знаний. Но чаще всего библиотеки не сгорали, а сжигались. Обычно приводят в пример историю Александрийской библиотеки. И, наверное, не потому, что она была сожжена. Такая судьба постигла ведь и библиотеки Триполи, Константинополя и многие сотни других знаменитых собраний. Случай сделался популярным скорее благодаря анекдоту. Когда арабы захватили Александрию, гласит анекдот, военачальник Амр обратился к халифу Омару с вопросом, что делать с библиотекой, с книгами. --
Если книги содержат то, что давно записано в коране, они никому не нужны. Если содержат иное, они опасны. А следовательно -- их необходимо сжечь,-- прозвучал ответ. И по приказу халифа книги и пергаментные свитки были распределены по четырем тысячам бань Александрии, которые топились этими книгами в течение шести месяцев. Те, кто любит анекдоты, утверждают, что так оно и было. Наверное, потому, что ответ халифа эффектен и в рассказе производит впечатление. Но те, кто не любит прикрас, с возмущением отвергают эту историю, считая ее праздной и злонамеренной выдумкой. Халиф Омар никогда не бывал в Александрии, к тому времени в знаменитой библиотеке книг уже не было, четыре тысячи бань Александрия никогда не имела, пергамент для топки не годится и т. д. Начало этому спору было положено арабским историком
Абу-ль-фараджем, который несколькими словами коснулся этого события в одной из своих хроник. Ранке и Гумбольдт считают эту историю недостоверной. Согласно им, 400 000 свитков всемирно известной Александрийской библиотеки, основанной Птолемеями, сгорело в Брухейоне, когда город был взят войсками Юлия Цезаря. 30 000 свитков находилось в храме Сераписа, и они уцелели, но через три с лишним столетия, в 389 году, были сожжены александрийским епископом Феофилом. Арабы, вероятно, нашли лишь жалкие остатки, но, как говорит Ранке, они их не тронули, как не тронули и сокровищ языческих и христианских храмов. Амр терпеть не мог грабежа и удовлетворился традиционной данью.
Достоверно или нет мнение халифа Омара о книгах, с подобными девизами сжигали книги и до и после него. "Против книг велись также войны, как и против народов. Римляне сжигали сочинения евреев и христиан; евреи -- книги язычников и христиан; христиане бросали в костер труды евреев, язычников и еретиков. При взятии Гранады кардинал Хименес испепелил пять тысяч коранов. Несметное множество не нравившихся им книг сожгли английские пуритане. Один английский епископ спалил библиотеку собственного храма. Рассказывают, что и Кромвель отдал приказ сжечь библиотеку Оксфордского университета". Цитату продолжить нетрудно. В Швейцарии Цвингли бросал в огонь католические книги, Лютер и Меланхтон складывали костры из книг Цвингли. Католики жгли протестантские библии, Кальвин жег библии католические. Сочинения Спинозы сжигались и католической, и протестантской, и иудаистской церковью. Все это давно известно и имеет свои исторические причины.
Враг, ворвавшийся в город, думает недолго (если вообще думает) и страсти свои охлаждает огнем. Теологи, напротив, думали очень долго и, дабы опровергнуть противоположное мнение, наиболее эффективным аргументом избрали костер. Огненная гибель книг оборачивается комедией, когда книги предстают перед судом, суд выносит приговор, и палач приводит приговор в исполнение.
КНИГИ НА КОСТРАХ
Одним из выдающихся историков времен императора Августа был Тит Лабиен, обладавший дурной привычкой писать только правду. Именно из-за этой привычки и начались у него неприятности с верноподданническим сенатом. Тита Лабиена обвинили в республиканстве, а сочинения его приговорили к сожжению. Гордый римлянин не вынес такого унижения, заперся в склепе своих предков и вскрыл себе вены.
При императоре Тиберии подобная судьба постигла и другого римского историка, Кремуция Корда. Он тоже не смог вынести позора и покончил с собой, умерев голодной смертью.
Оба случая довольно поучительны, ибо в них явственно видны причины сожжения книг: 1) уничтожение опасных духовных ценностей; 2) унижение авторов в глазах публики. Уничтожение удается не всегда. Бывает, сохраняется несколько экземпляров, и, когда времена и воззрения меняются, книга, спасшаяся от огненной смерти, подобно зернышку, попавшему на плодородную почву, начинает прорастать и плодоносить. А воззрения меняются постоянно. В книгах обоих римлян Калигула уже никакой опасности не видел и хождение их разрешил. Изнанка туч -- из серебра, гласит английская пословица. И в клубах дыма, поднимающегося над горящими книгами, тоже есть толика серебра и даже золота: это -- деньги, которые будущие библиофилы заплатят за немногие спасенные судьбой экземпляры сожженной книги.
ПОПАВШАЯ В ВЕНГРИЮ САМАЯ РЕДКАЯ КНИГА МИРА
Габриэль Пеньо, замечательный французский библиограф, пишет, что самая редкая книга мира принадлежит перу Мигеля Сервета. Кто же он, этот Мигель Сервет? Испанец, родился в 1509 году в Вильянуэва, что в Арагоне. Получил диплом врача и поселился в Париже. Как нередко бывало в те времена, владение только одной отраслью знания его не удовлетворяло, и он посвятил себя сочинению книг по философии и теологии, в которых напал на основные христианские догматы, в публичной полемике бросил вызов Парижскому университету, опоре церковного мракобесия в те времена, и вынужден был бежать. В Женеве был осужден кальвинистами, схвачен и приговорен к казни на костре (На том месте, где сгорел Сервет, в 1903 году протестанты поставили ему памятник. Времена меняются. В том же городе, там, где Рона впадает в Женевское озеро, есть небольшой островок, носящий имя Руссо; на острове -- памятник французскому мыслителю. В 1763 году по приговору женевского магистрата здесь были сожжены палачами его "дерзкие и скандальные сочинения, цель которых -- уничтожение веры и свержение законных
правительств". Много воды утекло с тех пор из Роны в Женевское озеро). Приговор гласил:
"Мы, Синдики, уголовные судьи этого города, выносим и излагаем письменно наше решение, согласно которому тебя, Мигель Сервет, мы
приговариваем в оковах быть доставлену на площадь Шампль, привязану к столбу и заживо сожжену вместе с твоими книгами, писанными и печатанными тобою, до полного испепеления". Этот жуткий приговор был приведен в исполнение 27 октября 1553 года. Огненная мука Сервета длилась два часа: ветер все время отдувал от него пламя. "Дайте мне умереть! -- кричал Сервет с костра.-- Сто дукатов отобрали у меня в тюрьме, неужто не хватило на дрова?" Книга, горевшая вместе с Серветом, вышла в свет за несколько месяцев до казни во Вьенне, что во Франции. Длинное название ее гласило -- "Christianismi restitutio..." (Восстановление христианства...). Жизнь ее была короткая, и она не успела распространиться. Палачи сожгли весь тираж, и долгое время считалось, что произведение не сохранилось. Однако спустя много-много лет один экземпляр ее был обнаружен в Англии. За книгу платили большие деньги, несмотря на очень плохое состояние ее. Она переходила из рук в руки, пока не была, наконец, приобретена парижской Национальной библиотекой. Все были убеждены, что экземпляр этот -- уникум. И вот пошли слухи, что где-то в Трансильвании сохранился еще один экземпляр, в состоянии куда лучшем, чем парижский. Слух оправдался. Редкость редкостей находилась во владении трансильванского канцлера Шамуэля Телеки. Как она к нему попала, неизвестно. По пометам на книге видно, что до Телеки владельцами ее были два венгра. Одна помета относится к 1665 году и говорит о том, что книга приобретена в Лондоне неким Маркушем Даниэлем Сентивани. Следующим владельцем был Михай Алмаши. О нем известно больше, чем о его предшественнике. Родился в Хомороде-Алмаше, учился за границей и в 1692 году был избран епископом Коложвара.
О книге услыхал император Иосиф II и захотел ее приобрести. Канцлер Телеки лично отвез ее в Вену и преподнес в подарок дворцовой библиотеке. За щедрость император наградил Телеки алмазным перстнем стоимостью в 10 000 форинтов. Так рассказывает австриец Франц Грэффер (Kleine Wiener Memoiren und Wiener Dosenstiicke. Miinchen, 1918. Во втором томе Грэффер подробно рассказывает о книге Сервета в главе под названием "Драгоценная жемчужина венской придворной библиотеки").
ПАРАД ПО СЛУЧАЮ СОЖЖЕНИЯ КНИГ
В 142 номере "Vossische Zeitung" от 1749 года опубликована краткая заметка о книжном аутодафе. Автором преступной книги был некий Рохецанг фон Изецерн, занимавшийся историей Чехии и излагавший свои взгляды на наследственные права австрийского императорского дома. Мария-Терезия сочла эти взгляды вредными и повелела предать книгу в руки палача. Книга была сожжена в 9 часов утра на Нойе Маркт, после чего палач прошествовал до Шоттен-Тор, где в торжественной обстановке пригвоздил к возведенной по этому случаю виселице имя автора.
В XVII и XVIII веках сожжение книг было, вероятно, явлением настолько будничным, что описывать церемонию подобного газеты считали ненужным. Если мы хотим узнать, как это происходило, нам следует обратиться к другим источникам. На одном из книжных аутодафе во Франкфурте присутствовал Гете, и вот как он описывает эту церемонию:
"Право же, трудно представить себе что-нибудь страшнее расправы над неодушевленным предметом. Кипы книг лопались в огне, их ворошили каминными щипцами и продвигали в пламя. Потом обгорелые листы стали взлетать на воздух, и толпа жадно ловила их. Мы тоже приложили все усилия, чтобы раздобыть себе экземпляр этой книжки, но и кроме нас многие умудрились доставить себе это же запретное удовольствие. Словом, если бы автор искал популярности, то лучше он и сам бы не мог придумать" (Гете И. В. Собр. соч.: В 10-ти т. М., 1976, т. 3, "Поэзия и правда", кн. 4, с. 126). Либо процедура была слишком поверхностной, либо фантазия поэта дополнила разрозненные листы до целых экземпляров. В городском архиве Франкфурта хранится достоверный протокол подобного акта (Heuben H. H. Der polizeiwidrige Goethe. Berlin, 1932, S. 3-- 4. 156): к сожжению приговаривали сочинения какого-то мастерового, страдавшего излишним религиозным рвением. Нещадно длинными предложениями этот официальный документ описывает зрелище на потребу толпе, состоявшееся 18 ноября 1758 года:
"После того, как командующий здешним гарнизоном отдал рапорт главе города и господам из магистрата и шесть барабанщиков под началом тамбурмажора во второй раз огласили площадь дробью тревоги, выступили четверо гражданских судей, одетых по случаю публичной казни в красные мантии, и главный судья, также одетый в красную мантию с гербами, красным своим жезлом дал знак внести четыре связки еретических книг в центр круга, образованного шестьюдесятью солдатами, что и было выполнено палачом с помощью четырех подручных, после чего в круг вступили двое свидетелей, подтверждающих достоверность данного протокола, а глава города и господа из магистрата с их парадно одетым эскортом остались у входа в означенный круг. После того, как уже упомянутые шесть барабанщиков, находившиеся внутри
круга, по приказу тамбурмажора пробили в третий раз тревогу, господин главный судья огласил публике верховный указ и отдал приказ палачу достойным образом сжечь вышеупомянутые подлые книги, что послужило знаком шестнадцати мушкетерам под командой младшего лейтенанта образовать в целях безопасности внутри большого круга круг маленький, в центре которого пучком соломы палач поджег костер высотою в три фута, и потом, когда костер уже горел, с помощью своих подручных он разрубил все четыре связки книг и, пачками вырывая из них страницы, стал швырять их в огонь, где они съеживались и сгорали на глазах множества зрителей, как местных, так и приезжих, расположившихся в окнах домов, которые окружают площадь". Такие "торжества" собирали еще большие толпы, когда выносился и приводился в исполнение смертный приговор не только
книгам, но и автору, находящемуся в бегах. Повесить можно лишь того, кто пойман,-- истина старая. Какой-то слабоумный законодатель этот принцип расширил, найдя способ повесить и того, кто не пойман. Распространились пресловутые казни in effigie (В изображении, символически (лат.)). He имея возможности затянуть петлю на шее преступника, осужденного заочно, его казнили символически. Писали его имя на табличке, которую, как и было сделано в Вене, палач пригвождал к виселице. В XVI и XVII столетиях этим не удовлетворились. К вящему удовольствию толпы, вешали или сжигали изображавшую беглеца соломенную куклу. Так в 1566 году казнен был парижским судом ученый и типограф Анри Этьенн. Его приговорили к смертной казни и вместе с книгами сожгли in effigie на Гревской площади. Сам автор заблаговременно спасался в Овернских горах, где в то время еще стояла зимняя погода и все было покрыто льдом и снегом. Позднее Анри Этьенн не раз вспоминал свою казнь со словами: "Никогда не мерз я так, как во время моей казни в Париже".
СЪЕДЕННЫЕ КНИГИ
Человеческая находчивость породила еще большее унижение человеческого достоинства, нежели сожжение книг. Истории известны случаи, когда по приговору суда сочинитель должен был съесть собственную книгу. Поскольку содержание книги ядовито, то пусть этим ядом отравится сам автор -- таково "идейное" обоснование приговора. Самая старая из известных казней этого рода датируется 1523 годом. Имя жертвы, как бывает порою с именами, оказалось роковым. Звали его Йобст Вайсбродт (нем.-- белый хлеб). Написал он какую-то бунтарскую листовку, и в наказание саксонский курфюрст вынудил его съесть собственный памфлет (Baur S. Denkwiirdigkeiten. Dim, 1819, VII, S. 332). В 1643 году в Скандинавии была отпечатана анонимная листовка под названием "Dania ad exteros; de perfidia Sueco-rum" (Обращение Дании к иностранцам; о вероломстве шведов (лат.)). Автора выследили и арестовали в Швеции (Hilgers J. Der Index der verbotenen Biicher. Freiburg im Breisgau, 1904, S. 238). Приговор звучал необычно. Преступнику предложили выбор: либо он свой пасквиль съест, либо ему отрубят голову. Голова оказалась сочинителю дороже желудка, и он выбрал съедение. Судьи проявили милосердие: брошюру было позволено есть не сырой, а сваренной в супе. Так обычно обходились с авторами, которые нападали на нравственные принципы высокопоставленных особ. Хитрые властители почитали за более умное обречь автора на пожизненный позор, чем сделать из него мученика, послав его на плаху. Княжеской желчи давали пищу не только плебеи. Веймарский герцог
Бернат не пощадил и императорского советника Исаака Фольмера, барона. Коли посмел писать барон перченые памфлеты против герцога, то пусть он сам их и съест, не жалуясь на пресность продукта. Горше всего пришлось Андреасу Олденбургеру в 1668 году. Под псевдонимом издал он книгу "Constantini Germa-nici ad Justum Sincerum Epistola de peregrinationibus Germanorum" (Константина Германика, преданного Справедливости и Откровенности, Письмо о похождениях Германцев (лат.)). Любовь к истине побудила автора разоблачить любовные приключения одного немецкого князя. Имя сочинителя было раскрыто, и знаменитого юриста, пуританина-публициста привлекли к судебной ответственности. Олденбургер должен был съесть злокозненную книжку и в процессе съедания избиваем был кнутом (Рассказано И. К. Эльрихом в предисловии к аукционному каталогу библиотеки Перара (1756)). Большего позора сочинители не испытывали. Истории известны, однако, и более бредовые наказания. Пьер Раме (Питер Рамус) был одним из наиболее образованных гуманистов XVI века. В двух своих сочинениях он напал на аристотелевскую схоластическую логику, оплотом которой была в те времена всемогущая Сорбонна. В научной дискуссии с Пьером Раме Сорбонна потерпела поражение. И тогда был издан королевский декрет, запрещавший распространение обеих книг. Такое случалось не впервые. Декрет касался, однако, и самого Раме. Под угрозой телесного наказания ему запрещалось впредь вызывать Парижский университет на публичные дискуссии. Но в жажде мщения Сорбонна этим не удовлетворилась. Провоцированный ею декрет шел дальше. Под угрозой телесного
наказания Раме запрещалось чтение философских и логических сочинений. Венцом декрета была чудовищнейшая глупость всех времен: ученому запрещалось читать обе инкриминированные ему книги, написанные им самим. - Иштван Рат-Вег. Комедия книги.
@темы: (Про)чтение