Что касается хижины, называемой "Бурлеск"... забавно. Хорошая пьеса - "Вишневый сад". Тот факт, что развязку несколько задержало появление всемогущей Агилеры, это не беда. Когда у бизнесмена пройдет припадок сентиментальности, и он поймет, что начать операцию-реванш следует с неопознанного трупа Агилеры в местной речке, Шер получит шанс доиграть-таки роль Раневской и увидеть, как разлетается ее мир. Потому что нельзя же, в самом деле, удержаться в бизнесе на одном оптимизме и на функции доброй матушки. Хотя, как ни смешно, мне наверняка назовут примеры из жизни. И это меня порадует.
А вообще, еще один травоядный фильм. (Аутентичным, если что, считается у меня «Шоу герлс» Верхувена). Вышибалы, если они в том клубе вообще есть, зря получают свою зарплату. Им еще повезло, что за одной самозваной официанткой не заявились целые полчища. И такие туфельки со стразами подарили героине, что сами напрашиваются, и хоть бы кто в них насыпал стекла, как требуют того театральные традиции
Такая ночная греза немолодой учительницы начальных классов из Новой Англии. Чтобы и высоконравственно, и со стриптизом. Удивительные люди американцы - возвели в ранг общественного достояния «самое вульгарное зрелище на земле» (с) «Одноэтажная Америка» - и, похоже, это чистая правда. И в наши времена есть еще люди, которые ведутся на имидж «Рокси Харт».
А ну и ладно.
Зато Агилера действительно хорошо поет "как черные девочки". И Шер хорошо поет.

@темы: Культпоходное

---

Услужили...

Услужили, пригласили, включили функцию мышления, все было так, как виделось изначально, каждый из актеров был на своем месте, но будет безлично, обобщенно, и вовсе не о том, что было показано, хотя, конечно же, именно о том.
Эта история для меня была об искореженном солипсическом мире - том, каким он виден, а пожалуй, что и из того самого подполья. Хотя мне представляется этакая замкнутая сфера, «саракш», где в уголке притаился одинокий индивид, а по самой сфере растекаются очертания тех, кто его окружает. У них скрюченные ножки, скрюченные мысли, чувства и манеры. А то, что они кушают под видом общения, заботы друг о друге и об индивиде, праздников, развлечений, материнства, любви, похоже на тягучую еду из вареного полиэтилена, которую проталкивают в горло деревянной лопаткой, подвязав салфетку под горло, чтобы кормимый не вырвался. Каждый жест их физически мучителен, а когда их внимание переключается на тебя, хочется или закричать, или закрыться руками и свернуться в комок: ну, убивайте же, только, по возможности, без кривляния!
На самом деле, общественный строй здесь опять ни при чем. Будто у меня в подсознании судебных процессов не происходило! И у Алисы, например. И у Леопольда Блума. Мы, в сущности, все до одного в таком же ожидании, и никто из нас не знает срока, известна только определенность и неизбежность приговора, и все мы друг другу взаимные палачи.
Ну и... главное, конечно. Весь этот искаженный мир существует, по большей части, лишь в сферическом мозгу того самого индивида-солипсиста. Через тот калейдоскоп, который у него встроен в глазное яблоко, все на свете видится ломаным и вихлястым. Разрушить декорацию, которая никакая и не декорация – если собраться с духом, это удается. И это радует.

тяжелый и вовсе не обязательный эпилог

Потому что впереди, уважаемые, старость. А в старости, если к ней не подготовиться, присутствует такое явление, как маразм. И тот паноптикум, в котором живет герой, вполне может оказаться постоянным местом жительства, все окружающие превратятся в коварных врагов, а каждое воспоминание – в орудие пытки. А срок исполнения приговора никто так и не подскажет.

@темы: Культпоходное

---

Бьют барабаны марш-поход

Добродетель, которая по-детски незнакома со злом, не знает всего, что сулит порок своим последователям, и просто отвергает его, есть пустая добродетель, а не подлинная чистота.
Дж.Мильтон.
Пока что в "Эрмитаже" выдалась мне "Судьба барабанщика". Там где-то определенно имеют планы на меня - долго меня не пускали обстоятельства на этот спектакль, зато теперь он увиделся на фоне предыдущих впечатлений и, может быть, не так, как увиделся бы без него.
Театр рассматривает как историю вступления в жизнь без отца. Мне увиделась история о звуках и ритмах. Хорошая история. И хорошо рассказанная.
«...Жизнь моя круто повернула в сторону. И увела бы, вероятно, кто знает куда, если бы... если бы отец не показывал мне желтые поляны в одуванчиках да если бы не пел мне хорошие солдатские песни, те, что и до сих пор жгут мне сердце. И весело мне от них и хорошо. А иной раз и рад бы немножко заплакать, да как-то стыдно, если не с чего».
(А.Гайдар. Судьба барабанщика)
Нет, правда. Про хорошие песни – это вовсе не фигурально. Кстати, музыка там удивительно хорошая. Вот эта самая песня про жаворонка, наследство от отца – такой спокойный, глубокий, чистый звук, тот самый внутренний камертон, по которому сверяется жизнь. Есть и собственная тема героя – бьющая через край юность, распирающий изнутри адреналин, когда хочется бегать, прыгать, угощать любимое существо мороженым, и лететь вслед за своим воздушным шариком над Сокольниками. (Слушайте, куда все это делось в моей жизни? Моя юность, в целом, длилась не больше двух часов...) Есть и юный (уже по-настоящему юный) барабанщик со своим четким, чистым барабанным ритмом, зовущим на бой и на подвиги. Между прочим, взрослый мужчина, играющий пятнадцатилетнего мальчишку, органичен безо всякого наигрывания.
И теперь то, что этому противопоставлено. Прежде всего, конечно, фальшь. В тексте, когда он читался первый раз, мне приходилось постепенно разбираться, что скрывается за тем самым свингом и драйвом, который в этом дяде присутствовал, и что дядя липовый, и драйв липовый, и вообще они там шпионы из страны Тьфу. Здесь угадывать не нужно, фальшь скрыть трудно. Персонаж с первой секунды появления режет ею по нервам, как гвоздем по стеклу. Подчеркнуто немужественный, суетливый, писклявый, притворный в каждом слове и жесте. Джаз без настройки и камертона, без центра, без «неколебимого луча». Оказывается, гнать волну недостаточно, даже если разбираешься в волнах как таковых. Уж не знаю, известно ли постановщикам спектакля о высших вампирах и их повадках, но принцип «задай ритм и властвуй» показан буквально и зримо. Я понимаю, что в жизни настоящие вампиры так грубо не работают, но на то и спектакль. Что в ритме пионерского марша, что старорежимного вальса – он в этом деле искушен. Он даже знает ту песню про жаворонка – и щемящее чувство, как бывает, когда сироту приучают называть бесконечно чужого человека «папой». Потому что больше никого на всем свете у него нет, а значит, кто заказывает музыку, под ту музыку и пляши.
«Судьба барабанщика» вообще изо всей детской литературы стоит наособицу. Мне не приходилось больше читать о герое, настолько близком к падению, который тем не менее остался главным героем, и пережил настоящее искупление. (Книги про искупление как процесс – это совсем другое). В этом смысле перенос акцентов на «ложный донос» с «осужден за растрату» в спектакле до предела понятен, но действует не так сильно. Гайдар писал о стране, которая доверяет людям, даже оступившимся – правда и то, что такой страны не существовало, в нее только верили, и, может быть, напрасно. В спектакле место действия – страна, где сыну осужденного никто не доверяет, и, разве что взяв в руки пистолет, можно заставить себя выслушать. Но долгий взгляд между отцом и сыном в финале... Это настоящее.
А еще там есть смешная и страшноватая старорежимная старуха с то кокетливыми, то истерически-крепостническими повадками из той жизни, и кругленький, бритоголовый, в кепочке и с феноменальным умением считать деньги, хулиган Юрка (сами они хулиганы!) А старик Яков вовсе не стар, а молодцеват, крепок и немногословен. Характер их отношений с липовым дядей почти не сомнителен. И он смотрит в бесконечную даль вместо голубой и думает, что этого никто не заметит.
А еще там есть главный герой, который повзрослел и смотрит на самом себя из взрослости. Не только для того, чтобы разобраться с проблемой авторского текста, без которого никак. Он, из взрослой своей ипостаси, единственный, кто может обнять его, подпеть про жаворонка, поддержать – хотя, как правило, и незаметно для него-подростка. Нам-детям и нам-подросткам вообще труднее жить, потому что у нас нет нас-взрослых, которые через много лет подскажут, что из наших сегодняшних проблем чепуха, а что важное и нужное.

@темы: Культпоходное

---

Еще одно предисловие. В коллекцию. Да, без комментариев.

Можно, конечно, нагло заявить, что мы не честолюбивы. Можно даже обмолвиться, что мы не мечтаем перейти из широких потребителей в узкие. Не поверите. И правильно. Если же мы скажем, что лица домочадцев сияют восторгом, когда мы хлопаем друг друга по спине и грызем ручки вместо более насущных домашних дел, то остальные порядочные графоманы просто перестанут нас уважать.
Но нас действительно возмущает то, что всевозможные борзописцы превратили Остапа Ибрагимовича, принципиального борца за денежные знаки, в какого-то беспринципного уголовника.
И мы действительно мечтаем, чтобы в наше суровое время лица россиян расцвели разноцветными узорами улыбок...
Важнейший этический вопрос: как отнеслись бы Ильф и Петров к данному произведению? Мы уверены, что одобрили бы. Более того, именно у них мы позаимствовали идею незваного соавторства. Фраза из записной книжки Ильфа: «Ввести в известную пьесу еще одно лицо, которое перевернет все действие». Мы взяли несколько десятков малоизвестных произведений Ильфа и Петрова, ввели в них одно известное лицо и можем без ложной скромности заметить, что кое-что перевернули.
И последнее. Мы – дилетанты, любители, взявшие без спросу слово, придурки, которые «не прошли мимо», - обращаемся к читателям с заявлением-отмежевкой:
признавая свою отсебятину (5-10 или даже 12,3% романа) проявлением изощренного кретинизма, мещанской пошлости и беспринципного рвачества, не выдержанного в классовом и половозрастном отношении;
рассматривая вышеозначенное произведение как первый, «черновой», вариант романа, нуждающийся в доводке, докрутке, дожатке и вентилировании;
просим читателей – почитателей, энтузиастов, обожателей, а также брюзг, критиканов и злопыхателей – читать эту книгу, вооружившись ручкой (карандашом, фломастером, кисточкой для росписи тушью по шелку, позолоченной иголочкой для прокалывания пальца), а также мозгами.

Народ любит мифы и охотно их повторяет, к месту и не к месту. Например, о том, что Аляску продала американцам Екатерина II. Увы, к году совершения сделки матушка-заступница уже лет 60 как лежала в гробу. Или о том, что благодаря Миклухо-Маклаю в языке папуасов Новой Гвинеи до сих пор живет русское слово «топор». Хотя, согласно новейшим этимологическим исследованиям, «топор» - слово скифское.
Авторы никоим образом не желают умалить заслуг шотландско-российско-австралийского ученого и путешественника и тем более не призывают отказаться от законных прав России на Аляску. Мы вообще считаем, что русские – коренной народ Американского континента. В самом деле, разве можно представить, чтобы индейцы назвали русских казачков бледнолицыми? Абсурд! Согласно капитальным исследованиям известного индейского хроника Зеленого Змея, русских первопроходцев краснокожие называли краснорожими, то есть признали своими.
Итак, мифы существуют и даже борются друг с другом. Вот уже 300 лет не чинятся копья и прочие перья в споре об основании российского государства. Одни считают, что здесь поработала залетная шпана во главе с Рюриком Синеусым, другие пальму с надписью «Киевская Русь» на кадушке отдают бильярдному князю с Подола по прозвищу Кий. К чему она ему?
И к чему это лирическое отступление? Да просто авторы хотели оправдать перед читателем свою беззаветную любовь к мифу о том, что Ильф и Петров написали третью книгу о похождениях Остапа Бендера. Как в свое время Саша Корейко мечтал найти портмоне под водосточной трубой (впрочем, кто об этом не мечтал?), так и один из нас с начала 70-х, а другой – с конца 80-х мечтали поехать (полететь) в Москву (Крым), забраться на чердак (в подвал) и найти там позеленевшую (пожелтевшую) папку, на которой рукой Петрова (машинописно) было бы выведено «Кавалер ордена Золотого Руна» («Великий Комбинатор»).
Но мифы, как говорится, мифами, - дело житейское. А роман... Это не всякому по плечу.
Сидим мы как-то. Хорошо сидим. Михаила Самуэлевича помянули. Шуре Балаганову передачку соорудили, а заодно и отцу Федору в психушку. Посетовали, что об Остапе Ибрагимовиче ничего не слышно. И тут один из нас говорит:
- Хорошо бы роман написать.
- Щас! – сказал другой и принес школьную тетрадку в клеточку.
Начали писать. Обычное, в общем-то, дело. Самое смешное то, что утром продолжили. Трезво оценив свои способности, решили работать по следующему плану:
1. Определяем общий замысел.
2. Собираем кирпичики (подходящие рассказы, очерки, фельетоны, отрывки, черновики, эпизоды, персонажи, заметки из записных книжек, отдельные слова Ильфа и Петрова). Предваряя неизбежные обвинения авторов в «безграмотной мешанине», спешим отделаться сакраментальной фразой: «Язык подлинника».
3. Остап складывает из кирпичиков основную сюжетную линию, так сказать, замок ордена Золотого Руна.
4. Достраиваем колонны, пилоны, башенки и прочие прибамбасы, замазываем швы, штукатурим, белим, красим, сносим башенки, пилоны и прочие прибамбасы, долбим стены, ругаемся с Остапом, ставим башенки, белим кирпич, плюемся, оставляем как есть, запираем Остапа – пусть выкручивается сам.
5. Получаем гонорар.
- Главное, - сказал один из нас, - чтобы не вышло как у Алексея Толстого с Буратино. Один к одному с Пиноккио. Только нос длиннее...
- Ты, мужик, не бойся, - рассудительно заявил второй. – Как у Толстого, не выйдет. Гарантирую.
- И чтобы не было как у Пушкина. Срисовал, понимаешь, Спящую красавицу с Белоснежки и семи гномов. Или, скажем, Шекспир. Модернизировал, конечно...
- Что ты, мужик, волнуешься? – успокоил второй. – Не будет, как у Пушкина. И как у Шекспира, не будет. Англичане нам вообще не указ.
Вот так и писали. Брали, значит, как есть, и, стало быть, писали.
Зачем?
Мы не проталкиваемся, визжа и кусаясь, сквозь толпу, чтобы забить свой «последний гвоздь» в крышку гроба с надписью «Коммунизм». Во-первых, агитационные гробы, как правило, пустые. А во-вторых, нам вряд ли удалось добавить хотя бы пару слов отсебятины, стоящих выше собственно ильфопетровских: «У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм». Скучно – это гораздо страшнее, чем «противоречит убеждениям». Скучно – это обвинение в идиотизме.
Мы вовсе не ставили своей целью и «очернение Америки». Да, оказавшись за океаном, герой не блюет от счастья. Но ведь и не заставляет Америку танцевать на ушах! (Почти.)
Тогда зачем же?
Можно, конечно, нагло заявить, что мы не честолюбивы. Можно даже обмолвиться, что мы не мечтаем перейти из широких потребителей в узкие. Не поверите. И правильно. Если же мы скажем, что лица домочадцев сияют восторгом, когда мы хлопаем друг друга по спине и грызем ручки вместо более насущных домашних дел, то остальные порядочные графоманы просто перестанут нас уважать.
Но нас действительно возмущает то, что всевозможные борзописцы превратили Остапа Ибрагимовича, принципиального борца за денежные знаки, в какого-то беспринципного уголовника.
И мы действительно мечтаем, чтобы в наше суровое время лица россиян расцвели разноцветными узорами улыбок...
Важнейший этический вопрос: как отнеслись бы Ильф и Петров к данному произведению? Мы уверены, что одобрили бы. Более того, именно у них мы позаимствовали идею незваного соавторства. Фраза из записной книжки Ильфа: «Ввести в известную пьесу еще одно лицо, которое перевернет все действие». Мы взяли несколько десятков малоизвестных произведений Ильфа и Петрова, ввели в них одно известное лицо и можем без ложной скромности заметить, что кое-что перевернули.
И последнее. Мы – дилетанты, любители, взявшие без спросу слово, придурки, которые «не прошли мимо», - обращаемся к читателям с заявлением-отмежевкой:
признавая свою отсебятину (5-10 или даже 12,3% романа) проявлением изощренного кретинизма, мещанской пошлости и беспринципного рвачества, не выдержанного в классовом и половозрастном отношении;
рассматривая вышеозначенное произведение как первый, «черновой», вариант романа, нуждающийся в доводке, докрутке, дожатке и вентилировании;
просим читателей – почитателей, энтузиастов, обожателей, а также брюзг, критиканов и злопыхателей – читать эту книгу, вооружившись ручкой (карандашом, фломастером, кисточкой для росписи тушью по шелку, позолоченной иголочкой для прокалывания пальца), а также мозгами.
Дабы все мысли (мыслишки, задумки, заморочки), от судьбы отдельных слов до добавления и исключения целых глав и изменения сюжетных линий, облекать в письменную форму (образцы печатных букв см.выше, ниже и по сторонам) и безвозмездно представлять их нам. Авторы идей будут названы в «каноническом» издании (твердый переплет), и роман, таким образом, станет поистине народным.
Еще раз просим прощения за разбросанные там и сям зерна, плевелы, перлы и булыжники большевизма, антикоммунизма, сионизма, антисемитизма, субъективистского идеализма, вульгарного материализма, узколобого умничанья и яйцеголовой дурашливости.
Просим гг. критиков пользоваться курсивом, а тж. собранием сочинений Ильфа и Петрова в 5-ти тт., М., 1961, и своеобразным 6-м томом «И.Ильф, Е.Петров. Из Архива печати. Автор издания М.Долинский. М., 1989». Ну и буде критическая статья опубликована, выслать ее авторам.
Но если серьезно, то было ли? А если было, то что? Готовый роман, с гоголевской трагичностью брошенный в печку, необработанные черновики, наброски, планы?
С одной стороны, в журнале «30 дней» до сентября 1933 года анонсировался «Подлец», 3-й роман, задуманный Ильфом и Петровым; или взять записные книжки Ильфа: «Остап мог бы и сейчас еще пройти всю страну, давая концерты граммофонных пластинок. И очень бы хорошо жил, имел бы жену и любовницу. Все это должно кончиться совершенно неожиданно – пожаром граммофона. Небывалый случай. Из граммофона показывается пламя». Или другой факт: первый вариант «Золотого теленка» заканчивался женитьбой Остапа на Зосе Синицкой, так сказать, переходом к оседлому образу жизни. Но в последний момент, в ходе публикации романа в журнале, авторы вносят изменения. На свет, среди прочего, появляется диковинный старичок, продавший Остапу высшую государственную награду Испании – орден Золотого Руна. А в опубликованном тремя годами позже рассказе «Граф Средиземский» (см. гл. 2) среди предков графа упоминается посланник при дворе испанском. Случайно ли? Не был ли рассказ первоначально задуман как глава третьего романа?
Была у Ильфа и Петрова идея романа, главное содержание которого – попытка Остапа вырваться за границу с помощью чужой американской родни. Это идея романа «Великий комбинатор». Но авторы, по вполне понятным причинам, отказались от нее в пользу «Золотого теленка», где стремление бежать появляется у Остапа почти случайно, под влиянием любовной драмы. Отказались ли авторы от идеи заграничной родни окончательно или история с орденом свидетельствует о том, что они только отложили ее до лучших времен?
С другой стороны, слова:
«Писать смешно становилось все труднее. Юмор очень ценный металл, и наши прииски были уже опустошены». (ЦГАЛИ, 1821,43.)
«Нас часто спрашивали о том, что мы собираемся сделать с Остапом Бендером – героем наших романов «12 стульев» и «Золотой теленок».
Ответить было трудно.
Мы сами этого не знали. И уже возникла необходимость писать третий роман, чтобы привести героя к оседлому образу жизни.
Останется ли он полубандитом или превратится в полезного члена общества, а если превратится, то поверит ли читатель в такую быструю перестройку?» И каким образом Ильф и Петров могли пропустить Остапа Бендера через горнило «перестройки»? Один вариант: «Человек, который на Западе мог стать банкиром, делает карьеру в советских условиях» (Е.Петров. Мой друг Ильф/ О планах романа «Подлец»). Другой – Беломорканал... (Наш третий роман. Комс. правда, 1933.24 авг.)
Ильф и Петров умудрились умереть, не предав ни одного собрата и несобрата по перу. Они не могли отпустить Остапа на свободу, не оказавшись за решеткой сами, но не могли и предать его, отправив на Беломорканал или превратив в совслужа-карьериста.
Илья Ильф умер от туберкулеза 13 апреля 1937 года; Евгений Петров, фронтовой корреспондент, погиб 2 июля 1942 года. Последняя запись в записной книжке И.Ильфа:
«Сквозь лужи Большой Ордынки, подымая громадный бурун, ехал на велосипеде человек в тулупе. Все дворники весело кричали ему вслед и махали метлами. Это был праздник весны».
Последние слова из неоконченного очерка Е.Петрова:
«Теперь у него пассажиры – женщины, дети, раненые. Теперь надо будет спасать корабль или идти вместе с ним на дно.
Корабль вышел из Севастополя около двух часов...»
Третий роман И.Ильфа и Е.Петрова о великом комбинаторе им же посвящается.
Не великие, но комбинаторы
А.Акопян и В.Гурин.

Комментарии.

Комментарии.
Нет, не фанфикшен. Да, практически компиляция. Ну в каком еще «одном ряду»? Вы на название посмотрите. Но на полке да, в одном ряду, у меня как раз нет собрания сочинений. Профанация, а как же. А что значит «испортить» в рамках 10% отсебятины? Я вас умоляю, какой гонорар? Тридцать тысяч экземпляров, конечно, не мои любимые пять тысяч, но не Роулинг и не Донцова, отнюдь нет. Да. Да. И все остальное, что вы обо мне подумали, тоже правда. Но вы вспомните, что это было за время – девяносто седьмой год. Казалось, что мастера культуры, все как один, сговорились, забастовали и отвернулись от меня лично, оставив в неосмысленной реальности. Которая, мне-то было видно, никакая не реальность, а на 3/4 байки о волчьем мире капитализма, который надо построить в ударную пятилетку в той же отдельно взятой стране. Да, именно в управдомы. Нет, жены с любовницей не будет. Вот очередной напарник появится. Нет, искать не стоит,
а чего его искать-то. А вот первоисточники (рассказы, фельетоны, записные книжки, Грецию и Америку) – если не отыскать, то перечитать стоит. Там много интересного. Например, о том, как в Москве делается весна. Да, за фактологию. И за то, что это был labour of love, как в одной иностранной газете выразились про «Последнего кольценосца». И для меня он не был lost.
Я только еще скажу про то, на каком корабле (хотя и фигурально) он все-таки уехал по направлению к Рио-де-Жанейро, и на этом уйду...
Он бежал вдоль канавы за своим корабликом. Он в первый раз сам сложил его из листка бумаги. Кораблик получился неуклюжим, сильно намок и потому все время цеплялся за травинки, кружил в водоворотах. Товарищи убежали далеко вперед. Их корабли были большими, красивыми, а один – даже настоящий, из дерева и с парусами. Было так интересно смотреть, как он разрезал воду, как бегали по палубе два муравья – капитан и матрос. Он начал злиться на свой кораблик, беспомощно тыкавшийся то вправо, то влево (и даже назад), на своего капитана, трусливо забравшегося на бумажную мачту. Ему очень хотелось быть там, рядом с настоящим кораблем, в тот момент, когда его поднимут из воды и покажут девочкам. И он оказался там. Он даже один раз дотронулся до него. Потом он долго, до самой ночи искал свой кораблик. Искал ниже и даже выше по течению, но не нашел...

@темы: Коллекция предисловий

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Телячьи нежности, или Мечты для Идиотов

- Молоко и сено, - сказал Остап, когда «Антилопа» на рассвете покидала деревню, - что может быть лучше! Всегда думаешь: «Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена». А на самом деле никогда этого больше не будет.
И.Ильф, Е.Петров. Золотой теленок.
Нет, я не совсем жираф, что только сейчас мне попал в руки сериал "Золотой теленок" 2006 года. Мне было известно, что он выходил, но все вокруг говорили - провал, провал, а на провал смотреть я лучше в Пятигорск поеду. И без того каждый раз было больно за отечественное кино...
Зато в данный момент ложка подвернулась под руку и как-то попала к обеду. Так меня не колбасило с "Темного дворецкого", только там был гашиш, побуждающий делать много беспорядочной и бессмысленной работы, а тут что-то седативное, во всяком случае, даже сильнее, чем марихуана. Я не хочу говорить громких слов, но полученный заряд вытащил меня из глубокой бездны и направил на путь добра. Под добром имеется в виду не цвет доспехов, а желание, чтобы окружающим было хорошо, и нежелание, чтобы им было плохо - не стоит удивляться, в последнее время в душе скопилось ужасно много мусора, и обратные желания стали проявляться заметно. А сейчас я гляжу в душу, пытаясь отследить, а где же мусор, где бурная матерная реакция на каждую неполучившуюся мелочь... и не нахожу. Все залито каким-то травоядным благодушием, и я знаю, почему
Почему "Сказки" - для идиотов?
- Не для идиотов, а для Идиотов. См. одноименный роман.
Б.Акунин, интервью
Мне сняли добродушный фильм для Идиотов, про молоко и сено, пропитанный милой, по-хорошему развинченной музыкой, в котором мне было совсем не жестко и не неудобно, но не было сценарной раздребезженности, которая тяготеет над отечественным кино. Мне понравилось.
Собственно, после этого писать о самом фильме излишне, тем более, скорее всего, ни на кого больше оно так не подействует. Это вообще, может быть, лично-физиологическое (нет, не в плане секса, секса мне там не было, в плане внутренней биохимии), связанное с текущим моментом и жизненной ситуацией. Но, если уж меня (даже если только меня) порадовали, мне надо сказать на эту тему несколько (пожалуй, многовато) слов. Существуют люди, которые искренне готовы сказать много хороших слов про «Обитаемый остров». И про «Статского советника» - это к вопросу, что к Меньшикову в целом я отношусь положительно, но вполне спокойно. Мне не раз его показывали, и Остапа Бендера тоже не раз. В этот раз и то, и другое было совершенно отдельной песней.
А дальше будет взгляд из моего угла, с определенной степенью искажения. Вдобавок через меня волнами идет беспорядочный поток ассоциаций и цитат, который займет изрядную часть поста, с неизбежными отсылками к первоисточнику (но все мысли о первоисточнике вызваны именно фильмом). И во мне, пожалуй, нет готовности вести обширную дискуссию про уровень, образы, аутентичность и сам оригинал. Я даже признаю, что аутентичный "Золотой теленок" действительно снят, достаточно давно и хорошо. Все последующее может быть чем угодно, не может лишь пытаться быть тем же самым.

читать дальше?

Есть, в конце концов, симфонический оркестр, и есть джаз-бэнд. Можно слушать одно и не слушать другое, но хотеть, чтобы что-нибудь из этого перестало существовать, значит желать обеднения мира. Лучше? Да, пожалуй, что нет. Что же, тогда зря? По-моему, так совсем не зря. Был же вот фильм «Мечты идиота», который с Сергеем Крыловым в главной роли. Убейте меня, если я что-нибудь из этого фильма помню, но сам факт!
А для меня было главным следующее.
Последыш старого мира, овладевший долгожданным миллионом и вдруг убедившийся в том, что этот миллион не открывает перед ним в советском обществе никаких возможностей, Бендер должен был рассвирепеть и ожесточиться на все окружающее, и в этом была бы правда его характера, в котором добродушие и веселость в конце концов оболочка, а жажда наживы – существо. В последних же главах «Золотого теленка» получилось наоборот – сущность Бендера как бы растворилась, а оболочка приобрела почти самодовлеющее значение. Растерянность и размягченность, добродушие и щедрость победили в нем волчью сущность настолько, что он дважды решает расстаться со своим миллионом, то оставляя его на пустой аллее, то сдавая на почту как посылку, адресованную в Наркомфин.
(К.Симонов. Предисловие к изданию обоих романов. 1958 год.)
Я не буду вдаваться, насколько в этом подлинных мыслей, а насколько политики, но, пожалуй, что надо было дозреть до сегодняшнего дня, чтобы такое отношение от образа Остапа Бендера отвалилось в принципе. Романы Ильфа и Петрова я читаю как-то через раз: один раз все замечательно, а на другой выступают те жесткие нотки в образе, которые, в силу некоторых обстоятельств, режут. Так вот, в этой версии обошлись без. И оказалось, да, можно и без этого.
Персонаж Меньшикова, во-первых, явно старше тех тридцати трех, и во многом утихомирился. Годы убавляют энергичности, но убавляют и агрессивности. Как он есть свободный художник и холодный философ, так и есть (между прочим, авторы сами той же школы, фельетоны подписывали "Холодный философ", что имеет отношение больше к термину "холодный сапожник", то есть трудящийся на пленэре, чем к холоду как таковому.
- Но ведь не станете же вы отрицать, - разгорячился Тугодум, - что именно они, Ильф и Петров, сделали вас таким, какой вы есть!
- Они-то они! – усмехнулся Остап. – Но если бы вы знали, чего мне это стоило! Я действовал то хитростью, то напором. Я пускал в ход все свое обаяние, добиваясь от них...
- Чего? – снова не выдержал Тугодум. – Чего вы от них добивались?
Остап улыбнулся:
- Того, чего добивался друг моего детства Коля Остен-Сакен от подруги моего же детства Инги Зайонц. Он добивался любви. И я добивался любви. И, наконец, добился. Илья Арнольдович и Евгений Петрович полюбили меня. Хоть и не сразу, но полюбили. И пошли мне навстречу. Вот и выходит, что всем блеском своего нестерпимого обаяния я обязан не предку моему, мистеру Джинглю, и не создателям своим – господам Ильфу и Петрову, а исключительно самому себе. Как принято говорить в таких случаях, я сам кузнец своего счастья!
(Б.Сарнов. Занимательное литературоведение).
А во-вторых, командовать он, конечно, будет, но только парадом, а на все остальное предпочитает исподволь влиять. В частности, на команду "Антилопы-Гну" - да, именно команду, а не четырех жуликов, собранных в одном месте обстоятельствами. Остап здесь не командир, а барометр, делающий в нем погоду – как положено грамотному барометру, исподволь, без прямого нажима. Просто потому, что незачем. Не в том суть, чтобы заставить, а в том, чтобы раскачать. А для этого достаточно движения брови – в прямом смысле, а как же. Оно даже через экран действует, не то что непосредственно.
В этом плане особенно показательна надгробная речь по Паниковскому... (Как мы помним, там их три. Если мне удалось хоть что-то уже сказать, можно понять, что последней в фильме фактически нет – опять же, незачем. Нет чувства неловкости, которое приходится этой речью убирать - о чем еще сейчас будет). Как это ни парадоксально, оказывается, что вообще этот коллектив делает Паниковский. То есть, Паниковский калибра Гердта прекрасен, аутентичен и подлинен, но неизбежно привносит некоторое чувство вины. Здесь это персонаж совершенно другого типа - небритый, помятый, вздорный, но в целом благодушный российкий бомжик типа «колобок» с достаточно гуттаперчевой психикой, чтобы не копить обиды. От него обиды отлетают, там совершенно другие принципы внутренней самозащиты, все, кто вокруг, действительно жалкие, ничтожные люди, а я самоценен, я - это я, хоть и в грязи по уши. Каждый день таких вижу на скамейке в парке и отчаянно завидую - мне бы поспать, а не на работу. Мускулистые руки из-под жилетки, во всяком случае, говорят далеко не о старости и не о мировой скорби. Вот разве что дубинкой по спине – это, пожалуй, чересчур. А в указанном коллективе Паниковский работает мусорным ведром. Собственно, для этого его туда и взяли. Козлевич (неожиданный и удивительный, мне никогда он таким не представлялся, но это правильный Козлевич) - опора и фундамент, "ангел без крыльев", но солидный, большой и добрый, за ним не только вся матчасть, но и роль прибежища-утешения (с веточкой, отгоняющей мошкару). Шура - подкачка молодой энергии и щенячьей преданности, но не глупый и, по-моему, довольно милый. А Паниковский - не только прислуга за все, но прежде всего резервуар для быстрого выплеска агрессии (долгих не будет). Неоднократно успев поработать этим самым ведром, могу подтвердить: да, полезное приспособление. В результате остальной коллектив не швыряется мусором друг в друга, а это кое-что стоит. И сцена, от которой мы успели отвлечься, в фильме, по существу, чистая проекция. Ну не говорить же Бендеру: «а знаете ли вы, как _я_ умру?» Трагическая импровизация и абсолютно грамотная разрядка, озонирующая атмосферу в приунывшем после исхода пробега коллективе. Нет, лично я этим приемом не пользуюсь (по крайней мере, сознательно), но не стану же говорить, что он не существует. И проводится в данном случае прямо-таки показательно. А как они потом саквояж разбирают!
Да, напор пружинного барса у Меньшикова сменяется иногда повадками стареющего конферансье. Но так оно бывало и в оригинале, который вообще можно вертеть то под тем углом, то под этим.
Зритель слушает гражданина во фраке, иногда смеется, лениво аплодирует ему, но в конце концов уходит домой, и нет ему больше никакого дела до конферансье. А конферансье после спектакля приходит в артистический клуб, грустно сидит над котлетой и жалуется собрату по Рабису – опереточному комику, что публика его не понимает, а правительство не ценит. Комик пьет водку и тоже жалуется, что его не понимают. А чего там не понимать? Остроты стары, и приемы стары, а переучиваться поздно. Все, кажется, ясно. ("Золотой теленок")
Сейчас искусство конферанса сдано в архив где-то рядом с искусством свинга (не того, который в челюсть, и не того, который обмен мужьями, а того, который в окрестностях джаза и рок-н-ролла). Когда в тридцатые годы на каждом пляже звучал джаз, еще жива была память о титрах немых фильмов и бульварных романах, может, это и не чувствовалось так, потому что было в воздухе. Я могу по данному поводу сказать только одно. Меньшиков говорит с теми интонациями, с которыми автор сих строк читал роман после прочтения "Двенадцати стульев". До того, двумя годами раньше и без интонаций - пробовал, но не смог дочитать (ну да, может, мелкий был).
А в фильме благодушие героя, на самом деле, даже поразительно: он, кажется, отбрасывает от себя весь негатив, не позволяя себе реагировать даже на пожар "Вороньей слободки", любая проблема для него - так, несущественно, мчимся дальше, у нас еще есть несгораемые идеи. Иногда это кажется бодростью человека, которому поставили окончательный диагноз. И лучше, наверное, не ззаглядывать под фуражку, когда он прячет под ней лицо. Иначе...
Тут – он еще говорил – хвостовые огни обгонявшей машины осветили лицо Макмерфи, и в ветровом стекле я увидел такое выражение, какого он никогда бы не допустил, если бы не понадеялся на темноту, на то, что его не увидят, - страшно усталое, напряженное и отчаянное, словно он что-то еще должен сделать, но времени не осталось...А голос лениво и благодушно рассказывал о жизни, которую мы проживали вместе с ним, о молодых шалостях и детских забавах, о собутыльниках, влюбленных женщинах и кабацких битвах ради пустячных почестей – о прошлом, куда мы смогли бы вмечтать себя.
(Кен Кизи. Над кукушкиным гнездом).
Ну да, проблемы. А кто без проблем? Психологи неоднократно приводят Остапа как пример потребности в принятии, иногда - зашкаливающей. Но, положа руку на сердце, восхищенные зрители нужны многим из нас, а вот добиваются этого, бывает, куда более грубыми способами. Да дело и не только в публике - танцевать танго наедине с папкой героя никто не заставляет В общем-то (по крайней мере, в нашем случае), прежде всего это нужно ему самому - раскачивать себя и реальность, чтобы идти дальше и не упасть. Такая двухколесная жизнь.
На желание стать богатым и почтенным (авантюрист) отвечает, что первое желание человека – удовлетворить и воплотить те стороны его личности, которые предпочитает его воображение. Можно сказать, что реальность – это система соотношений, которые человек не может определить, но глубоко отвергает в целом. Авантюра, как и воображение, стремится разрушить эту систему. Кочевать по профессиям – как по местностям, как по странам, и как, если возможно, по самому себе – значит пытаться поставить себя перед лицом реального в условия чудесного. Авантюрист не может сделать так, чтобы «что-то произошло». Но он может разрушить все, что мешает этому произойти. Так сказать, систематически поставить себя во вселенную, где вся сила отдана противоположности реального – случаю. (Андре Мальро)
Ну-у, разрушить... Реальность штука плотная и устойчивая, так уж легко ее не разрушить. А вот подрасшатать – самое то. Чтобы не давила на ребра и не мешала дышать, как то происходит, когда ее оставляют в покое. Между прочим, герой Ильфа и Петрова, как никто, оставил для этого некоторый арсенал. Кому приходилось прицениваться к опиуму для народа, организовывать раздачу слонов или общаться с конторой "Рога и копыта", те меня поймут. (Мой любимый лозунг в этой связи «каждая общественная копейка должна быть учтена». Хорошо вспоминается, когда ради выдачи той копейки требуется не только заполнить, но и составить гору ненужных справок. Специфика деятельности).
И еще.
Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред». В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно – как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода.
Господа присяжные заседатели, позвольте вам сообщить пре(не)приятнейшее известие: большого мира в данный момент на повестке дня нет. Возможно, где-то он еще существует (на эту тему будет, видимо, следующая война), но в нашем времени-пространстве пока что - нет. А слова «облагодетельствовать человечество» и вовсе прочно попали в один понятийный ряд со словами «продразверстка» и «напалм».
Но не все так печально. В частности, когда в маленьком мире утолено чувство голода, появляется чувство вкуса жизни. Тоже, по-моему, в фильме отраженное. Я, конечно, умею издеваться над собой как никто: смотреть такие вещи в пятнадцать градусов мороза, чтобы нестерпимо хотелось на юг, куда-нибудь в район Черноморска, и одновременно в театр "Эрмитаж" на всё, включая сабж...
"И еще...еще я хочу ехать в красивой спортивной машине, чтобы на мне был длинный алый шарф, а на сиденье рядом - магнитофон и маленькая собачка. Это - честно." (к/ф "Курьер")
Нас не проведешь, мы-то знаем, что автомобиль хоть и средство передвижения, но автомобиль с открытым верхом – так-таки роскошь. Дизайн «Антилопы-Гну» в этом смысле (кон)гениален, особенно командорское место. На нем можно встать, и можно положить ноги на лобовое стекло.
О да, я могу оценить коварство предупреждения о том, что присутствуют фрагменты, вырезанные цензурой! Я вроде бы неплохо ориентируюсь в тексте, но и то насчитано было больше, чем на самом деле. Верифицировать по изданию 58-го года и удивляться, как это-то – дословно! - попало, и даже вот это, про нежелание быть первым учеником... в общем, это удовольствие совершенно отдельное. «Как оно попало», к слову сказать, понятно – там были сильные светлые стороны. И мне действительно хотелось участвовать в настоящем автопробеге и ехать с любимым существом на Магнитку, а миллионами считать только тонны чугуна. Тогда строить социализм было более глючно, чем скучно. Но "настоящего автопробега" мне, в моей жизни, не будет. В фильме, правда, есть фотограф Меньшов, он увлеченно занят своим делом - хватит пока что и этого.
(Как обычно бывает при отсутствии отсебятины, самое малое изменение приобретает весомость. О, какой золотой гирей падает слово «механическая обработка пищи» в той столовой, которая на месте бывшего Багдада!)
Я стал перелистывать «Двенадцать стульев» и вскоре понял, что Дима сравнивает меня с самым настоящим жуликом. «Ну ладно! – подумал я. – Вот прочту побольше книг и найду, с кем тебя самого сравнить!.. Найду какого-нибудь злодея!» (Анатолий Алексин. Интересно, у многих ли Сева Котлов был исторически первым великим комбинатором?)
Остап Бендер какое-то время был героем бурных девяностых. Потом как-то ушел из поля зрения, когда выяснилось, что строить капитализм не веселее, чем социализм. И проблема «чем занять авантюриста» куда меньше, чем хотелось бы думать, имеет отношение к общественному строю. Захотел бы он, так сделал бы карьеру в советском мире на одном "Торжественном комплекте" - но скучно же, черт возьми. Потому что последнее слово в фильме осталось за тем журналистом - прав оказался старый черт, неважно, марксисты ли Адам и Ева, все равно пойдут по общечеловеческому пути...
Очень показательно, что в волчьем мире капитала он не прожил и двух минут. Именно потому, что зачем брать одну бранзулетку, если можно отобрать все и дать пинка. Это некрасиво и неспортивно, но эти критерии не действуют. Реальность, еще раз, штука плотная и ломает. Но, опять же, не надо излишней печали. Вот мы, например, можем и на самом деле махнуть в это самое Рио. Без угрозы того, что попадем в загробную жизнь.
(Между прочим. Я, опять же, не люблю громких слов о патриотизме. Но мне тут впервые стало понятно, почему, получив миллион, Бендер не уехал сразу в страну хрустальной мечты. И даже почему, решив уехать, провел операцию так бездарно. Потому что, какая бы ни была мечта, уезжать безвозвратно - это совсем не то же самое, что просто уезжать. "Восток-Запад" мне смотреть не доводилось, но ассоциация была).
И уезжать в бразильский драйв от черноморского – это чего-то не тоё. У нас драйв свой, и почище Но все-таки хорошо, что показано: оно там и на самом деле существует, и по тротуару с такой плиткой хочется, пожалуй, пройтись. А еще там стряпает дона Флор, обитают генералы песчаных карьеров и звучит бразильская музыка, как на доставшемся мне недавно диске. Хотя белые штаны – это все равно утопия, за двадцать минут безалаберной жизни они угваздываются до неприличия.
Roll down-roll down to Rio,
Roll really down to Rio -
Oh I'd like to roll to Rio
Some day before I'm old!
(Киплинг, кто ж еще)
Теперь о музыке. Музыка держит фильм. Держит литыми обручами, даром что сама по себе обаятельно легкая и расслабляющая. Мне давно не встречалось столь сюжетного инструментала, где каждая тема рассказывает – о том, как хорошо ехать по благоуханному югу и как грустно таскать в чемодане миллион, который некуда приткнуть и не с кем разделить. Мы подхватили у Америки манеру набирать саундтрек с миру по нитке, и в определенных вещах это работает (еще в «Ну, погоди!» это ого как работало), но мы подзабыли, что лучшие наши фильмы расписаны по темам, как партитура. Их делали Рыбников, Гладков, Крылатов, Исаак Шварц, Андрей Петров, долгая пауза, вот сейчас - Алексей Паперный. Особенно танго.. чарующее, манящее, влекущее, как южная ночь и как сладкая тоска по несбыточному...
И кто дочитал до этого места, тому нарезанный лично мною небольшой саундтрек:
narod.ru/disk/6411294001/%D0%B7%D1%82.zip.html
Но я не буду говорить о том, что все это скрашивает отсутствие режиссерской работы, как обоснованно хочется говорить многим. Режиссерская работа в фильме присутствует, и мне хватает. Опять же, повторюсь: мне редко хватает ее в отечественных фильмах. Но, когда хочется описывать фильм в стиле «а тот ему по кумполу, а этот ему по чайнику» - это, я считаю, оно и есть. Как они прощаются у поезда... как Остап ведет свою игру с белоглазым убийцей Корейко (хм... вот и до "Смерти Ахиллеса" дотрепались)... как Балаганов взахлеб читает письмо, а Бендер отстраненно вертит на пальце перстень с бриллиантом в неважно сколько карат, и вдруг как-то понимается, что ни на унцию больше принятия ему это не принесет, и неважно, чем у него там что унизано, вот когда они все, без гроша, но с несгораемыми идеями, ехали по теплому благоуханному югу, это да, это была жизнь. А так... Мне становилось жаль, что фильм нельзя перелистывать, как книгу, и таскать по метро (нет, я знаю, что есть такой девайс, но у меня его нет и не надо). За это спасибо только Ульяне Шилкиной.
Нет, меня не возьмут в одну компанию с Гомером, Мильтоном и Паниковским. Мне вполне видны и недостатки. В частности, попытки и обойтись без неподражаемой авторской речи, и одновременно втиснуть ее в уста других персонажей (нет, не получается Авторской речи не надо бояться, в "Тарасе Бульбе" она вполне проявилась и не была антиквариатом ). Не просто затянута, а очень затянута мультипликационная сцена с американцами-самогонщиками (остальная мультипликация очень кстати, и хотелось бы даже в других местах). Да и руководство «Геркулеса» какое-то... не типическое-сатирическое, и как такое легкомысленное дитя муз, как здешний Полыхаев, попал на свою должность – загадка. Хотя всеведущий Зам и беспечный Сам - это ежели не пейринг, то вполне себе архетип. Но вот Михаил Ефремов щеголяет в пенсне и бородке с чеховского, чуть не сказать бы плеча, но, конечно, портрета, и как-то очень верится в заемность всей его интеллигентности. И порадовала крепкая, здоровая самка Варвара, распираемая жизнелюбием и желанием любви и ласки, которых оба ее мужчины, увы...
Еще last и, вопреки традиции, the least. Не знаю, общеизвестен ли тот факт, что покончить дело женитьбой хотели сами авторы, а герой уже в процессе публикации драпанул от них через румынскую границу (то-то он и провел операцию так по-дилетантски, не до грибов было, спешил). Железная женская рука режиссера наконец его поймала. Хотя... если уж он Одиссей, то, может, окажется она Пенелопой? В конце концов, она девочка симпатичная и умненькая, и даже не плакала когда-то у букета засохших роз. И у нее был случай сравнить живое человеческое лицо с бодрым стандартизированным лицом представителя коллектива. Но на самом деле меня поразил Козлевич. Потому что, конечно, дело помощи утопающим – это дело рук самих утопающих, но если они, утопающие, этим делом постыдно пренебрегают, то пусть не удивляются, если их берут за шкирман и вытаскивают из зоны утопания, как считают нужным. А то были тут прецеденты, находили некоторых персонажей в ванне с бритвой (говорят, что откачали, но, по-моему, безбожно врут, от первого кадра до последнего). А что руки у обоих за спиной, как у подконвойных, то по сравнению с лежанием в гробу это мелочи. И, хотя искра между ними, по-моему, до тех пор так и не пробегала (нет, с другими персонажами тоже не пробегала, даром что поход за Плотским-Поцелуевым повеселил), но в "лапки-тяпки" они в этом газоубежище играли вполне симпатично. Еще спасибо скажут.
В общем и целом, лишний раз скажу - со мной давно такого не было. И редко бывает. И это чего-нибудь, да стоит.
А-тюрли-тюрли-бом! (Ирина Богушевская)

А коварная реальность уже подсуетилась и подбрасывает мне испытание, после которого все это благодушие должно разлететься или уж закрепиться. К нам едет ревизор, блин. В бухгалтерию, блин. Это на фоне того, что через неделю я вообще исчезну из страны, и вообще-то планировалось восстановление изрядно потрепанных душевных сил. Ну посмотрим, посмотрим, останется ли при мне человеческий облик...

@темы: Культпоходное, (Про)чтение

---

В таком вот аксепте

Чеканный канцелярит еще имеет своих поклонников

@темы: Записки глюколова

---

Купи слона!

@темы: Записки глюколова

---

Поубивав бы...

Ну и что по таким картам, интересно, нагадаешь?

@темы: Записки глюколова

---

Сижу за решеткой в светлице сухой

@темы: Записки глюколова

---

Хо-хо? Йо-хо-хо!

Вот люблю я магазин "Москва", всегда у них что-нибудь этакое... В этот раз витрину под восьмое марта они оформили с помощью Эллочки Щукиной


... на руководстве по похудению реплика: "хамите, парниша"
А еще мне понравился этот вот милый наборчик для запойных читальщиков

и издание "Евгения Онегина" с главным героем на обложке, полирующим ногтики

@темы: Записки глюколова

---

Лошадью ходи!

Показалось симпатичным

@темы: Записки глюколова

---

Подойдите ближе, Бандар-Логи...

Это, конечно, интерактивный справочный автомат. Но, когда идешь мимо и далеко, а видишь такое обращение... забавно.

@темы: Записки глюколова

---

Однако!

Далеко шагнула российская алконавтика

@темы: Записки глюколова

---

"Скока вешать в граммах"?

"Мне унцию варенья, пожалуйста" (с) "Маленький оборвыш"
Поначалу казалось, что хотели написать - 2 кг, ан нет, это каждая пельмешка по 2 грамма, а упаковка - всего 1 килограмм

@темы: Записки глюколова

---

Апо...фегейное

@темы: Записки глюколова

---

"Базин, у тебя есть мечта?"

"... вот лучше мечтай о чем-нибудь великом" (с) к/ф "Курьер"

@темы: Записки глюколова

---

... как оно есть

Наконец-то социально-ответственный подход к брендам спиртных напитков!
Раз:

и два:




Вспоминаются мне мармеладки "Бармалей" несъедобно-кислотного цвета... а ведь все равно же потянут в рот!

@темы: Записки глюколова

---

Агата Кристи все-таки неисчерпаема...

Она еще и хеттов в Сирии раскапывала. Ну, не раскапывала непосредственно, но жила на сайтах в Чангар-Базар и Телль-Брак вместе с мужем, занималась фотографированием найденных экспонатов, честно выдерживала все трудности и прелести полевой жизни и написала об этом симпатичную книжку. Такой "женский взгляд", не без романтической зависти к женщинам, которые могут скрыть лицо под паранджой (укрыться от всех, как в маске, и даже пудриться не надо!), и к маленьким детям, которые пасут ослов на вольном воздухе, вместо того, чтобы изнывать за партой в школе. Ну да, ну ориентализм... но здравый смысл и юмор, как всегда, выручают

Я стою, глядя через поручни. Как прелестен он, этот берег, где горы Ливана, как синяя дымка, виднеются на фоне неба! Ничто не нарушает романтической сцены. Чувствуешь себя поэтичной, почти сентиментальной...
Раздаются знакомые звуки – возбужденные крики с грузового парохода, мимо которого мы проплываем. Кран уронил груз в море, и ящик раскрылся...
Поверхность моря усыпана сиденьями для уборной...

Нет сомнений, что для рабочих, а они все по натуре своей азартные игроки, сама неопределенность дела и есть его главная привлекательность. И просто потрясает, как полоса удачи сопутствует некоторым командам. Иногда, когда начинается работа на новом участке, Макс говорит: «Я поставлю Ибрагима и его команду на эту внешнюю стену, в последнее время у них уж слишком много находок. А вот бедняга Райни Джорж – ему не везло в последнее время. Поставлю его на хорошее место».
Но вот вам, пожалуйста! На участке Ибрагима, там, где дома беднейшей части старого города, тут же обнаруживается тайник: глиняный горшок с кучей золотых серег, возможно, приданое чьей-то дочери в далекие времена, и бакшиш Ибрагима взмывает вверх; а Райни Джорж, копая на многообещающем участке кладбища, где должно быть множество находок, встречает непонятно мало погребений.

Я вздыхаю и шепчу: «Здесь так тихо и спокойно – ни души вокруг». В этот момент очень старый человек появляется из ниоткуда.
Откуда он пришел? Он медленно, неторопливо поднимается по склону городища. У него длинная белая борода и неописуемое чувство собственного достоинства.
Он вежливо приветствует Макса (Маллована, мужа Агаты Кристи – FG). «Как вы себе чувствуете?» - «Хорошо, а вы?» - «Хорошо». – «Хвала Богу!» - «Хвала Богу!»
Он садится рядом с нами. Наступает долгое молчание – вежливое молчание, предписываемое хорошими манерами, такое умиротворяющее после западной спешки.
Наконец старик спрашивает у Макса его имя. Макс говорит. Старик обдумывает его.
«Милван, - повторяет он, - Милван... Как светло! Как ярко! Как красиво!»
Он еще некоторое время сидит с нами. Затем, так же спокойно, как он появился, покидает нас. Больше мы никогда его не видим.

Все истории из Библии и Нового Завета обретают здесь особую реальность и интерес. Они написаны тем языком и проникнуты той идеологией, которые мы ежедневно слышим повсюду вокруг себя, и меня часто поражает, как иногда смещается основной смысл истории по сравнению с тем, как мы привыкли ее воспринимать. Небольшой пример: внезапно я осознала, что в истории про Иезавель в пуританских протестантских кругах основной упор делается на то, что она подкрасила себе лицо и украсила волосы, когда имеется в виду, что именно олицетворяет Иезавель. А здесь это не подкрашенное лицо и украшенные волосы – потому что все добродетельные женщины раскрашивают (или татуируют) лица и применяют хну для окраски волос – это тот факт, что Иезавель выглянула из окна – вот это, определенно, нескромный поступок!

Новый Завет становится очень близким, когда я прошу Макса пересказать мне суть его долгих разговоров с шейхом, потому что их разговоры состоят почти полностью из иносказаний – чтобы высказать свои желания и просьбы, вы рассказываете историю, соответствующую данному случаю, собеседник отвечает другой историей, которая содержит возражения, и так далее. Ничто никогда не облекается в простые слова.
Притча о добром самаритянине здесь обладает реальностью, которой у нее не может быть в атмосфере многолюдных улиц, полиции, машин «Скорой помощи», больниц и социальной помощи. Если бы человек упал у обочины широкой дороги через пустыню между Хассеке и Дейр-эз-Зором, то эта история вполне могла бы происходить в наши дни, и она показывает, какой огромной добродетелью является сострадание в глазах людей пустыни.
Многие ли из нас, внезапно спрашивает Макс, действительно помогли бы человеку в беде в таких условиях, когда нет ни свидетелей, ни влияния общественного мнения, и никто не узнает и не осудит за то, что помощь не была оказана?
«Все, конечно же, помогли бы», - твердо говорит Полковник.
«Нет, но помогли бы они? – настаивает Макс. – Человек лежит, умирает. Вспомните, смерть здесь не так уж важна. Вы торопитесь. У вас дело. Вам не хочется задерживаться и брать на себя хлопоты. Этот человек для вас ничего не значит. И никто никогда не узнает, если вы просто поспешите дальше, сказав себе, что в конце концов это не ваше дело, да и кто-нибудь еще сейчас подойдет, и т.д. и т.д.»
Мы все сидим и думаем, и мы все, мне кажется, немного сбиты с толку. Так ли уж мы уверены в самом деле в нашей глубокой гуманности? (...)
Мак слегка вздрагивает, выходя из приятной отрешенности.
«Я? – голос у него слегка удивленный. – О, я бы поехал дальше. Я бы не остановился».
«Вы бы не остановились, точно?!»
Мы все с интересом смотрим на Мака; он качает головой.
«Здесь так много людей умирает. Чувствуешь, что немного раньше или немного позже, это уже не разница. Я, во всяком случае, не рассчитывал бы, что кто-нибудь станет останавливаться из-за меня».
Да, это правда. Мак на это не рассчитывал бы.
А он продолжает мягким тоном:
«Я думаю, гораздо лучше продолжать заниматься своим делом, не отвлекаясь постоянно из-за посторонних людей и событий».
Мы смотрим с еще большим интересом. Неожиданно мне приходит мысль:
«Но если бы, Мак, - говорю я, - если бы это была лошадь?»
«О, лошадь! – говорит Мак, внезапно становясь вполне человеческим и живым существом, и совсем не отстраненным. – Это было бы совсем другое дело! Конечно же, я бы сделал для лошади все, что бы мог».
Мы все хохочем, а он выглядит удивленным.

Воздух чудесно душист. Это один из тех моментов, когда чувствуешь, как хорошо жить на свете. Формены радостно улыбаются. Ребятишки, которые гонят мимо коров, подходят и застенчиво рассматривают нас. Они одеты в невероятные лохмотья, их зубы сияют белизной, когда они улыбаются. Я думаю о том, какой у них счастливый вид и как приятна такая жизнь, как в старых сказках, - бродить со стадом по холмам, иногда садиться и петь.
В это время дня так называемые более счастливые дети в европейских странах отправляются в переполненные классы, покидают свежий воздух, садятся на скамьи или за парты, трудятся над буквами алфавита, слушают учителя, пишут уставшими пальчиками. Я начинаю думать, а не станем ли мы лет через сто говорить потрясенным тоном: «В те времена на самом деле маленьких детей заставляли ходить в школу, сидеть в помещении, за партами, по несколько часов в день! Страшно подумать! Маленьких детей!»
(Агащазблин. Лет через пятьдесят, во всяком случае, детей уже почти официально учат буквам лет с двух - FG).

При том, как мы свыклись с нашими западными представлениями о ценности жизни, нам трудно приспособиться к другой шкале ценностей. И тем не менее для восточного сознания все это достаточно просто. Смерть неизбежно придет – она так же неизбежна, как рождение; придет ли она рано или поздно – на это исключительно воля Аллаха. И эта вера, это восприятие освобождают от того, что стало проклятием нашего нынешнего мира, - от беспокойства. Они, может быть, не свободны от нужды, но они определенно свободны от страха. И досуг – это благословенное естественное состояние, работа – это противоестественная необходимость.

Одного из наших рабочих, у которого был большой и болезненный нарыв на ноге, Макс отослал домой, так как у него, определенно, был жар.
«Тебе все равно заплатят, так же, как если бы ты был тут».
Человек что-то пробурчал и ушел. Но в тот же день, ближе к вечеру Макс неожиданно увидел, что он работает. «Что ты тут делаешь? Я отослал тебя домой».
«Я ушел домой, Хвайя (восемь километров). Но когда я туда пришел, мне стало скучно. Поговорить не с кем! Одни женщины. Вот я и пришел обратно. И смотри, это было полезно, нарыв лопнул!»

Наш кот появляется во время обеда. Я никогда не забуду этого кота! Это действительно, как обещал Хамуди, в высшей степени профессиональный кот. Он знает то дело, для которого его наняли, и выполняет его как истинный специалист.
Пока мы обедаем, он, сжавшись в комок, сидит в засаде за упаковочным ящиком. Если мы разговариваем, или двигаемся, или создаем слишком много шума, он бросает на нас недовольный взгляд.
«Я должен вас просить, - говорит этот взгляд, - вести себя тихо. Как я смогу работать, если вы будете мешать?»
И выражение кота настолько свирепо, что мы тотчас слушаемся, разговариваем шепотом и едим, стараясь не брякать тарелками и стаканами.
Пять раз за время обеда появляется и бежит по полу мышь, и пять раз кот совершает прыжок. Дальнейшее происходит незамедлительно. Нет никаких западных проволочек, никаких игр с жертвой (страшные подробности выпущены – FG).
Кот живет у нас пять дней. После этих пяти дней ни одной мыши не появляется. Затем кот покидает нас, а мыши никогда не возвращаются. Я никогда ни до, ни после не видала такого профессионального кота. Мы его совершенно не интересовали, он никогда не требовал ни молока, ни доли нашей пищи. Он был холоден, научен и нелицеприятен. В высшей степени профессиональный кот!
Агата Кристи. Расскажи, как ты живешь.

А foreman у них был Хамуди из Джераблуса. Оно понятно, что, наверное, не тот, но все же...
фото

@темы: (Про)чтение

---

Чисто, этсамое, русский детектив

Нет, я не бегаю от тридцать третьего дня рождения Я бегаю из-за него по реалу, кормлю и развлекаю коллег и домочадцев, и физически не могу прорваться в Сеть Но еще раз - спасибо всем, кто поздравил!
А еще я сейчас постараюсь разделаться с одним черновиком, который с января у меня тут лежит. Подвернулся мне тут сериал "Записки экспедитора Тайной Канцелярии" (видно, в порядке отката от Посольского приказа ), и был у меня пир для глаз и чума для разума

В принципе, я читатель и зритель достаточно лопоухий и лупоглазый, сюжетных несоответствий обычно не замечаю и мимо ляпов благополучно пролетаю, не в них счастье А тут в этом смысле даже мне было как-то неловко - сюжеты пишутся по принципу "чем чуднее, тем милее", герои не имеют ну совсем никакого представления о субординации и общественном неравенстве, а Тайная Канцелярия из политического сыска превратилась в орган по расследованию загадочных дел, как правило, по блату (один хороший человек попросил главного шефа заняться тем или иным дельцем, а тот и рад...)
Но! При всем при том было на что посмотреть, даже что пересмотреть. Как обычно в последнее время с нашим кино, если бы к этой рамке да подходящую картину, если бы к этим предлагаемым обстоятельствам да сценарий поглубже... Хотя бы на уровне тех же "Гардемаринов", в которых, между прочим, мой любимый персонаж (и вовсе даже не гардемарин) служил именно в том ведомстве...
В общем, тихо зреет желание, чтобы эту вещь разобрали на сувениры, то бишь на фанфикшен, полазили по источникам, напридумывали детективных сюжетов - уж такая ведь форма благодатная

мыслей больше нет, картинки прилагаются

На старости лет герой, пишущий свои мемуары, выглядит вот так:

А в период действия он вполне еще молод и энергичен. Простой (ну дворянин, но это как раз не важно) парень-русачок, при этом достаточно храбрый и ловкий, да еще и следы умеет читать. И расследование ведет в традициях русских кинестетиков(ТМ), сиречь лбом в дверь и на живца. Тактика неизменно эффективная, да и солдат на подмогу всегда пришлют - по рации, правда, не вызовешь, так что пришлют через день-два, но все же

А вот и его шеф, Андрей Иванович Ушаков. Когда-то сей персоны трепетала вся Россия, а сейчас он превратился в слегка эксцентричного детективного персонажа, со склонностью к черному юмору, мизантропии вообще и мизогинии в частности;


курит трубку,

питает пристрастие к соленым огурцам,

и держит на рабочем месте попугая.

Кроме того, склонен лично бегать по местам преступления, появляясь там в последний момент (все с теми же солдатами), и закрывать глаза на выходки главного героя, который, в свою очередь, имеет слабость отпускать на волю особенно симпатичных преступниц...
«Тайны души человеческой известны одному только Господу Богу. И мне »

Шеф и коллега неплохо сработались...

Над шефом есть еще главный шеф - тот самый Толстой, который царевича Алексея ловил

И еще один коллега - по-моему, так орел

Служебные будни. В другом углу экрана висит допрашиваемый...

Оперативное совещание

У нас не цветут орхидеи, но туман и таинственные существа водятся и в наших тихих омутах...

Кроме работы, у героя есть еще личная жизнь. В ней есть любовь, в лице вот этой прелестной барышни, испытавшей все превратности эпохи дворцовых переворотов, когда сегодня князь, а завтра - в грязь...

... и еще есть ребенок - не собственный, правда, а воспитанница.


А вот и первое дело, иезуитские засланцы. Вообще, этаких инфернальниц здесь будет превеликое множество...

Тут кого только нет. Вот в одной из серий есть Доктор С Тростью. Такой:

Аглицкий милорд. Сейчас глава Тайной канцелярии пообещает ему кол в зад Милорд побежит жаловаться князю Меншикову...

... а тот только расхохочется. Вообще, простецкие интонации в исполнении светлейшего - радость аудиала, а сам он вот:

Очень милый Петр Второй. Ну, он везде получается милый

Столичный бомонд в полном сборе

Иллюзионист. (Кстати, именно на него глазеет бомонд в предыдущей картинке) Чрезвычайно эффектен и таинственен.

(О да, его ассистентка - прелестный мальчик )
А однажды нашему герою довелось поручкаться с самой Энн Бонни, удалой английской пираткой, унаследовавшей ремесло от непутевого папеньки (прилагается)... На третьем кадре - слуга того самого милорда, с объявлением о розыске пиратки.

Ну и прочие фигуранты россыпью - подозреваемые, жертвы, случайные свидетели, кто есть кто, сами догадывайтесь - или просто пируйте глазами, как сказано выше

@темы: "Выстрелы" с монитора